По следам дикого зубра - Пальман Вячеслав Иванович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗
— Где сейчас Телеусов? — спросил Зарецкий.
— В Хамышках, вот Борис ходил с им, привидениев искали.
— Зубров?
— Ну! На четвереньках от Сенной до Чугуша проползли. Нету зубра, а заповедник живет, Андрей Михайлович. В кишинской моей волости сотни две олешков бегает. А туров!.. На Слесарной, Ачишбоке, на Бамбаке все скалы ихние.
— Дорога туда как? — спросил Зарецкий.
— Коляской можно.
— Тогда я буду просить вас… — Андрей Михайлович посмотрел на Шапошникова, на Дануту. Она с признательностью тронула его руку. Быть рядом с Псебаем — и не побывать на родном пепелище…
Псебай удивил и огорчил Зарецких.
Поселок стал районным центром. По улицам деловито вышагивали очень занятые люди с папками в руках, из окон слышался треск конторских счетов и звонки телефона. В нижней части строили большое предприятие для переработки леса. Говорили, что начинают рубить пихту и бук за поселком Соленым, что поведут узкоколейную дорогу до Большой Лабы. О том, что вся эта деятельность рядом с границей заповедника никто не вспоминал.
В бывшем доме Зарецких помещалась одна из контор, двор оказался разгороженным, в саду громоздились штабеля ящиков, все вокруг выглядело пыльным, неприкаянным. Зелень отступила под напором людей, а сами люди были незнакомы. Жизнь началась как бы вновь, и эти перемены горько отозвались у Зарецких необъяснимой печалью.
Не сохранились и родительские могилки, как не сохранилось и само кладбище, и ограда, и вязы с липами. Плиты вросли в землю среди густого репейника, многих надгробий не оказалось на месте. Новое поколение псебайцев не жаловало историю. Для них история начиналась в день собственного приезда. Что было до этого дня — забыто.
Поклонившись месту, где прах родителей, Зарецкие уехали из родной станицы, сделавшейся незнакомой.
До Майкопа добирались долго, но, когда увидели, наконец, город, какой радостью повеяло от зеленых и чистеньких его улиц! Выходит, и при бурной стройке можно сохранить природную красу и тихую прелесть обжитого многими поколениями края! Каким солидным показался им двухэтажный дом, где находилось теперь Управление заповедника! Директор собрал здесь большую библиотеку, перетащил и многое из своих личных коллекций, даже знаменитое кресло, собственноручно сделанное целиком из рогов оленей, сброшенных по весне. На письменном столе в кабинете, как воспоминание и как завет для всех входящих, стояла бронзовая фигура зубра, выполненная несомненно способным скульптором.
Шапошникова ожидал телеграфный вызов в Краснодар. Прочитав бланк, он насупился, сказал Зарецкому:
— На крупный разговор. Боюсь, на последний. Весной я дал указание не пускать овец и молодняк из станиц на альпийские луга. Туда выходят серны, олени. Еще не хватает новой эпизоотии. Полетели жалобы. Я, видите ли, мешаю развитию скотоводства. Словом, не в ту сторону иду.
Он уехал. Зарецкие остались в его просторном доме, куда на лето приехали дочь и сын директора, студенты. Они неделями пропадали на горных тропах, оба пошли по отцовской линии.
Христофор Георгиевич отсутствовал больше недели. Зарецкие успели перебраться к старым своим знакомым, решив дождаться Шапошникова, чтобы не разминуться в дороге.
Слух об Андрее Михайловиче дошел до Телеусова. Старый егерь собрался и одолел путь до Майкопа за два дня.
Увидел — и не удержался, всплакнул. Признался, что время его прошло, работается все труднее, побаливает «в грудях», одним словом, он собирается покинуть службу. Но пока что заботится о зверях, которые мечутся ныне между двух огней — между волками и браконьерами. Когда болезнь отпускает, он винтовку за спину и на лесные тропы. О своем письме до поры не спрашивал. Ждал, что скажут сами. Но Зарецкий не говорил о зубрах.
Христофор Георгиевич ворвался к ним прямо с дороги, небритый, чего с ним никогда не случалось, с растерянными глазами, смятенный, даже испуганный. Сказал резко:
— Все! Будем прощаться с заповедником.
— Что произошло? — Зарецкий усадил его. — Пожалуйста, успокойтесь. Обсудим, подумаем.
— Старая история, Андрей Михайлович. Они хотят, чтобы я превратил заповедник в доходное предприятие. Хотят, чтобы биолог Шапошников закрыл глаза на охоту, на зверя. А он отказался! На него кричали. Но и он может прикрикнуть! Его пугали. Но он не из пугливых! Ну и сняли, как говорится, с треском. Да еще какими-то выводами пригрозили. Вот и пришлось хлопнуть дверью.
Он опустил голову и тяжело задумался. Когда гнев отошел, Шапошников увидел тихо сидевшего Алексея Власовича Телеусова.
— Ты очень кстати здесь, наш дорогой пантеист, — сказал он и озабоченно ощупал карманы куртки, набитые бумагами. — Где-то у меня ответ на твое письмо. От профессора Кожевникова. Прочтем? — И полез в нагрудный карман. — Значит, письмо… Могу прочесть? Начало опускаем, тут разное такое. Где это о вашем быке Кавказе? Ага, вот. "Сообщаю, что единственный чистокровный бык горного подвида Кавказ без видимой причины пал в феврале 1925 года в зубровом парке Бойтценбург. Но он успел оставить довольно большое потомство. Из шестидесяти сохранившихся зубров, которые жили и живут в Германии, Швеции, Англии и Польше, около двадцати принадлежат к кавказской линии, и почти все имеют одну вторую или одну четвертую часть крови Кавказа. Только в Гамбурге с 1911 по конец 1920 года у Кавказа и беловежской зубрицы Гарде родилось три бычка и две коровы, среди них знаменитый Гаген, отец быков Боруса и Шаляпина, ныне здравствующих.
Потомки Гагена и Шаттена через одно поколение дали теперь жизнь очень интересному зубру, который получил кличку Бодо. Этот правнук Кавказа, на мой взгляд, особенно перспективен для воссоздания новой кавказской линии. Бодо прожил два года в Бойтценбурге, сейчас его купила фирма Руэ-Альфред. У этой фирмы в 1927 году Аскания-Нова приобрела зубра Альфреда. Недавно асканийский Альфред, как сообщил профессор Фортунатов, пал. Не сумеют ли они приобрести Бодо? Кроме Альфреда, там побывало еще несколько чистокровных зубров, так что у нынешних асканийских гибридов есть и беловежская, и кавказская кровь — ценнейший материал для накопления желательных признаков.
Мы делаем все возможное для нового появления зубров на Кавказе. Восстановлением утерянного в войну равнинного зубра занимается в Польше Ян Жабинский, автор первой Международной племенной книги зубров. Пора начать эту работу и у нас. Естественно, в Аскании-Нова…"
Опустив листки, Шапошников уставился на Зарецкого.
— Тебе начинать, Андрей Михайлович, — сказал он.
— Был бы я моложе да покрепче… Вот Гунали, пожалуй?.. И вы, конечно. Без вас трудно заповеднику.
— Я уже не в счет. Отлучение состоялось, есть приказ. Еще и под суд могу угодить, как непослушный руководитель. Поеду в Главнауку отстаивать заповедность, но никак не свою должность. Директор будет новый. И я ему помогу, если он примет мою помощь. Последний, так сказать, долг перед Кавказом.
Зарецкий все еще медлил уезжать из Майкопа. Такое трудное время! Над заповедником нависли тучи.
Из Москвы Христофор Георгиевич прислал Андрею Михайловичу — именно ему! — телеграмму: «Принято решение создать на Кише охотоведческую станцию тчк Выезжает группа ученых тчк Сообщи Гунали для подготовки помещений тчк Оборудование получено зпт через банк перечислены деньги тчк Руководитель зоолог Насимович тчк Окажи помощь трудные дни тчк Шапошников».
Данута не знала, что и делать. Она уже настроилась на решительный разговор с мужем. Загостевались, пора и честь знать. Дом в Краснодаре пустой, они оставили работу… А тут эта телеграмма, вроде уже Зарецкий опять в заповеднике. Она просто обязана настоять… Но стоило ей понаблюдать за мужем, как ее решимость таяла. Какой волей и азартом светились глаза Андрея, как выпрямился он, каким деловым шагом заходил! О болезни — ни слова, покашляет утром, да и то, похоже, по старой привычке. Ясно, что ему здесь лучше.
Стояла ранняя осень, не такая жаркая, как в Краснодаре, из горных лесов потягивало бодрой прохладой. И все это — причастность к заповеднику, просьба о помощи, старые друзья — опять поставило Зарецкого в центр событий, вернуло в пору творческих сил; родилась вера в себя, заинтересованность в происходящем. Даже разговоры о якобы сохранившихся зубрах находили отзвук в его сердце.
