Звери дедушки Дурова - Дуров Владимир Леонидович (читать книги без .TXT) 📗
Я делал это для того, чтобы в организм страуса вошли необходимые ему составные части скорлупы: соли, фосфор и известь.
Дрессировке страус поддавался очень нелегко.
Когда я его впервые вывел на арену, первою мыслью его было перескочить через барьер и удрать. Но ему не удалась эта затея: кругом стояли люди.
Несмотря на то, что я кормил эту птицу сам, она ко мне очень туго привыкала и часто старалась сорвать у меня с пиджака пуговицу и проглотить. При этих поисках пуговицы страус издавал звук недовольства «гу».
Раз страус чуть не погиб от простой царапины. Он задел гвоздем шею; из царапины полилась кровь. Пришедший ветеринар наложил на пораненное место повязку и велел ее оставить на всю ночь.
На утро я с ужасом увидел, что у моего страуса чуть не в четыре раза распухла шея, а голова беспомощно повисла. Оказалось, что вследствие слишком туго наложенной повязки прекратилось правильное кровообращение, и страус чуть не погиб. Конечно, я тотчас же разрезал бинт…
Первым номером, с которым мой страус выступил перед публикой, был выезд его в упряжи в двухколесном экипаже.
Но запрячь его в тележку можно было при помощи чулка, который я осторожно натягивал ему на голову и снимал тогда, когда птица была уже в упряжи.
Мало-по-малу страус привык «работать» и входил в роль. Длинная бамбуковая палка служила мне вместо вожжей; если я хотел повернуть вправо, то двигал палкой влево, и наоборот, при чем произносил монотонные звуки «гу», подражая голосу его недовольства.
В течение полутора месяца страус научился езде, делал разные повороты, ускорял или уменьшал шаг, по команде. Для остановки служил окрик «гак».
Ему было легко возить человека. Мой карлик Ванька-Встанька выезжал на нем даже верхом.
Когда страус выезжал возле меня в тележке, он вытягивал свою длинную шею и забавно-вопросительно смотрел на какую-нибудь из дам, а у дам часто бывали большие страусовые перья на шляпах.
Я шутил:
— Смотрите, с каким удивлением мой страус оглядывает дам. А знаете, чему он удивляется? — Он смеется над тем, что дама, высшее существо, носит на голове то, что у него на хвосте.
Я научил страуса ударять клювом в китайский медный гонг и замечал, что звуки гонга как будто его усыпляли: он закрывал глаза.
Едва раздавался звук «бом», снизу на глаза птицы поднималась пленка, веки смыкались, и он сладко замирал. Звук таял в воздухе, — глаза страуса раскрывались.
Вел себя страус крайне независимо и храбро, как подобает вести себя самой большой в мире птице; он не оставлял своим вниманием ни одной проходившей мимо собаки и даже задирал моих собак, живших с ним бок-о-бок.
Когда служащий подходил со сбруей, чтобы его запрячь, страус отворачивал голову к стене и думал, что этим спрячется от ненавистной запряжки.
У этих громадных, сильных птиц есть одно слабое место: кости их длинных быстрых ног очень хрупки, и это свойство было причиною гибели моего страуса. Он любил кружиться, вообразив себя на свободе, и раз, выпущенный на арену, вертелся до тех пор, пока не ушиб о барьер ноги… Кость хрустнула и треснула, как хрупкое стекло. Не помогли никакие перевязки… Кости не срослись, несмотря на то, что я его подвешивал на блоках к потолку, надевая на грудь и на живот мягкую гурту так, чтобы ноги не касались земли…
Несколько иначе сложилась у меня жизнь лемуры.
У нее была маленькая мордочка с совершенно бессмысленными желтыми глазами, разношерстная густая шубка, мягкие бархатные лапки и длинный пушистый хвост, который она так грациозно обвивала вокруг своего тела, когда спала.
Бессмысленные глаза лемуры производили какое-то странное, жуткое впечатление. Казалось, в этом взгляде было что-то таинственное, говорившее о далеких лесах Австралии, где она родилась.
Что было в душе этого странного зверька? Я его не знал; но способность лемуры с легкостью ветра перепрыгивать со спинки одного кресла на спинку другого навела меня на мысль, устроить воздушные трапеции, наподобие трапеций, устраиваемых для цирковых «королей воздуха», как называют искусных акробатов в цирке.
Я заказал особый изящный никкелированный аппарат с трапециями для упражнений моей маленькой акробатки… Лемура быстро вбегала по веревочной лестнице на верхнюю площадку, хваталась передними цепкими лапками за трапецию; трапеция механически отстегивалась и вместе с лемурой летела на другой конец арены, к другой такой же трапеции.
Она смело выпускала из лапок первую трапецию и ловко хваталась за вторую, со второй перепрыгивала на противоположную сторону площадки, потом спускалась по гладкому шесту вперед на землю и, довольная, вспрыгивала мне на плечо, получая в виде жалованья сочный персик.
Так моя лемура сделалась «королевой воздуха». Но раз моя королева устроила мне весьма неприятную неожиданность своим чересчур высоким полетом.
Я играл с друзьями-животными в летнем цирке одного из приволжских городов. На цирке была парусиновая крыша; эта крыша поднималась на двух мачтах с поперечной перекладиной снизу вверх посредством блока. Внутри цирка был длинный канат, который поднимал и опускал крышу; он был привязан за боковой столб-мачту.
И вот раз лемура, исполнив прекрасно свой номер, спустилась, как всегда, вниз по шесту, но почему-то не побежала ко мне за персиком, а помчалась по арене цирка, прыгнула на канат и быстро, как молния, забралась на самый верх купола… Еще момент, и зверёк скрылся в темной дыре верхушки крыши…
Цирк был полон. Неожиданный полет лемуры вызвал взрыв аплодисментов. Публика думала, что этот гигантский прыжок входил в программу чудесных полетов длиннохвостой «королевы воздуха». Дети кричали:
— А как она оттуда спустится? По канату?
— А что теперь будет?
— Она улетела, как птичка в небо.
Но птичка улетела в небо и не возвращалась.
Мое сердце сжималось от страха… потерять навсегда маленького товарища!
После представления, когда публика уже разошлась, я с помощью служителей и артистов окружил снаружи цирк и, несмотря на мрак ночи, увидел темный силуэт лемуры, сидящей на верхнем конце балки. Она казалась чортиком со своими блестящими прекрасно видящими в темноте круглыми глазами-фонариками.
Я крикнул в темную бездну неба:
— Лемурочка, милая, иди сюда! Лемурочка!
Но темное изваяние странного животного не двигалось; казалось, она не слышала человеческих голосов, забыла о цирке, о людях, даже обо мне, которого она так нежно любила, и унеслась мыслью далеко-далеко на свою родину — жаркую Австралию…
Лемура мучила нас всю ночь, и только к рассвету, когда очень проголодалась, спустилась обратно ко мне на плечо, очнувшись от сладких грез…
Участвовала лемура и в общем номере, так называемом «варьетэ».
На столе на арене ставился маленький игрушечный театр. Лемура поднимала занавес, звонила в колокольчик, зажигала электричество и изображала в театре режиссера.
Один из артистов — дикобраз, который должен был стрелять из пушки, перед открытием представления раз неожиданно выстрелил и этим так сильно напугал лемуру, что она убежала в ложу, перепугав в ней сидящих. В ложе поднялся крик и визг детей.
С этих пор я никак не мог заставить лемуру забыть этот выстрел и по обыкновению исполнять ее обязанности. Память у лемуры была поразительная…
Раз лемура перепугала до смерти мою маленькую дочь-гимназистку. Вот как девочка описала этот случай:
«Нас распустили на каникулы 22 декабря. Придя домой и набрав в карман хлеба, сахару и конфет, я отправилась кормить животных. Больше всех я любила лемуру вари-ката, пушистую полуобезьяну с острова Мадагаскара, с остренькой черной мордочкой, с большими ничего не выражающими желтыми глазами и длинным пушистым хвостом.
Она протягивала ко мне замшевую лапку, обнимала меня и прижималась к моей груди. Вари часто бегала на свободе, забегала к нам в столовую и, наевшись фруктов, свертывалась клубочком на кресле. Научившись отворять дверь, Вари сама выходила из клетки и прямо бежала к нам…
