Ребята и зверята (илл.) - Перовская Ольга Васильевна (читаем книги онлайн TXT) 📗
Все согласились, что Ишка это очень хорошо видела, а Наташа продолжала:
— Ну, уж этот мой ишак будет — так действительно красота! Никому не дам ездить на нём. Лучше и не просите— всё равно не дам!
С этих пор она изо всех сил стала ухаживать за Ишкой. Сама кормила её, следила, чтобы её не ударили и не напугали. А если нужно было куда-нибудь поехать на Ишке, она всякий раз долго торговалась:
— Ну, зачем непременно на Ишке? Не можешь ты, что ли, пешком пойти? Смотри, как она глаза закрывает. Может быть, она больная.
Сначала мы ждали ишачка каждый день. Наташа, как только вставала утром, сейчас же бежала к Ишке. Когда она возвращалась, мы спрашивали:
— Ну что, есть?
— Нету ещё, наверно, завтра.
Но вот прошло лето, осень, выпал снег, и мы с Соней уже давно ходили в школу, а ишачка всё не было.
3 Ребята и зверята
65
Ишка очень удивилась, когда её запрягли.
Наташу стали грызть сомнения:
— Должно быть, она забыла. А то, может, обиделась на что-нибудь. Скоро год, как обещали, и всё никак она не раскачается.
Она пробовала объясниться с Ишкой, но ишачка всё не было, и Наташа перестала её навещать.
К началу весны живот у Ишки сделался как лодка. Она перестала задирать корову и собак, ходила осторожно и всё грелась на солнышке. Уйдёт на огород, выберет себе местечко посуше, встанет и греется.
Как-то в воскресенье отец сказал нам:
— Ну, теперь надо смотреть за Ишкой: наверно, уже скоро...
Не успел он договорить, как в комнату вбежала Юля:
— Рождается... на огороде...
Все побежали туда. В небольшой ложбинке, там, где летом росли огурцы, лежал чудесный чёрненький ишачок. Ишка металась вокруг него и всё старалась поднять его носом. Отец хотел помочь ей, но она завизжала от ярости и бросилась на него. Тут мы заметили, что ишачок всё время лежит неподвижно.
Отцу показалось это странным. Он взял палку, отогнал Ишку и нагнулся над детёнышем.
Ишачок был мёртвый. Отец поднял его за ноги и понёс. Голова ишачка болталась во все стороны, а Ишка бежала рядом, лизала его и как-то беспомощно хрюкала, словно всхлипывала.
Оказалось, что ишачок родился вполне здоровым. Но он был у Ишки первый, и она сама убила его. Может быть, потому, что испугалась, а может, по неосторожности. Потом мы узнали, что у животных это часто случается с первыми детёнышами.
Ишачка понесли далеко в поле закапывать. Мы молча шли следом. Ишка тоже хотела бежать за нами, но её отогнали и заперли ворота. Она долго носилась вдоль забора, кричала и звала своего ишачка.
Вернувшись домой, мы хватились, что между нами что-то не видно Наташи. Она не ходила с нами в поле, и вообще, когда выяснилось, что Ишка убила своего детёныша, она куда-то исчезла.
Стали искать её. Я заглянула в полутёмную конюшню. Она сидела в углу под яслями и плакала. Рядом с ней стояла Ишка и облизывала на её лице слёзы.
— Уходи вон! — отмахивалась от неё Наташа.— Болван дурацкий! С ума ты, что ли, сбесилась?.. Моего ишачка уби-и-ила...
И она опять залилась слезами.
Прошёл ещё год. Хозяин продал городской дом, в котором мы жили, и мы переехали в наш милый лесной домик. Он стоял высоко в горах. Поблизости от него были только казахские юрты, и нам там было полное раздолье. Лошади, корова и Ишка были тоже очень довольны. Они целыми днями ходили на свободе, паслись в горных лугах, пили прозрачную воду.
Мы опять не ездили на Ишке: у неё скоро должен был снова родиться ишачок.
Однажды мы вели Ишку мимо аула. Юрты стояли ещё выше в горах, приблизительно в полуверсте от кордона. Там жили пастухи. Старый одноглазый пастух Якуб подозвал нас, окинул опытным взглядом Ишку и сказал, ухмыляясь:
— Скоро маленьке будет.
— Когда скоро?
— Кто знает! Можно — сегодня, можно — завтра.
— Якуб, миленький, помогите, как бы не пропустить опять... Она убивает своего маленького.
— Три рубля давай. Мой будет смотреть.
Мы огорчённо переглянулись:
— Нет у нас трёх рублей,— и тронулись было дальше.
— Эй, кыз, девчонки! Иди сюда. Ладно, мой смотру. Только эте... мамашка сахар таскай, чай таскай, тютюн — табак — таскай, мала-мала псё таскай.
Обрадованные, мы горячо поблагодарили Якуба и начали «псё таскай».
Ишку Якуб оставил около своей юрты. Он вынес на солнце кошму2, разостлал её на камне, разлёгся и стал принимать от нас дары. Нечаянно или нарочно, но Якуб ошибся: ни в эту, ни в следующую ночь ишачка не было. Днём Якуб лежал около Ишки на своей подстилке, и мы его всячески ублажали, а на ночь он действительно брал Ишку к себе в юрту.
Оба эти дня были праздники. Дома пекли пироги, но ни единого пирожка мы не съели сами. Всё, что нам давалось, мы честно несли Якубу. К большому белому камню у юрты были принесены все наши сокровища.
— Эте што? — спрашивал Якуб, вертя в руках целлулоидную куклу.— Эте йок, не нада. Тащи ещё мала-мала чай.
Банку с чаем, сахар и табак мы доставили благополучно. Но вот была задача, когда Якуб потребовал, чтобы мы принесли рубаху и брюки. Мы обшарили весь дом, но ничего подходящего не нашли.
— Мама, нет ли у нас какой-нибудь рубахи и брюк?
— Зачем вам?
— Надо.
— Скажите — зачем, тогда поищу.
Но Якуб строго-настрого запретил нам говорить отцу или матери о нашей с ним сделке, и мы молчали.
— Неужели же во всём доме не найдётся какой-нибудь несчастной рубахи и брюк для своих же родных детей?! — воскликнула я, выбрав удобный момент, когда в комнате находился один только отец.
— А для чего им эта «несчастная рубаха и брюки»?
— Нужно, значит.
Отец полез в свою дорожную сумку и вытащил пару рубах.
— А брюк нету,— сказал он.— Не могут ли наши родные дети обойтись без брюк?
Мы взяли рубахи и отправились к Якубу. Он лежал всё там же, на своём камне. Около камня стояла Ишка, а рядом с ней... крохотный серенький ишачок.
Он уже обсох и хотя ещё нетвёрдо стоял на ножках, но уже пытался играть и брыкаться. Ишка не спускала с него глаз. Она лизала его, кормила и ревниво загораживала от нас своим телом.
— Девочка. Эте маленьке девочка,— сказал Якуб.
— Тоже ишка? Вот чудесно! Как же мы её назовём? Ишкой уже нельзя.
— Милка ты моя! Пушистая, как цыплёнок! — восторженно вскрикнула Наташа, погладив украдкой мягонь-кую ляжку ишачонка.
— Милочка, Милка! — подхватили мы хором.
Якуб взял Ишку на верёвку и повёл к кордону. Крошечный новорождённый мотнул в нашу сторону головкой и затопал за матерью, путаясь и спотыкаясь на не окрепших ещё ногах.
— Ну, спасибо тебе, Якуб,— сказала пастуху мама и принесла ему рубль.
А отец догадался, куда пошли его рубахи, и отыскал всё-таки для Якуба ещё и брюки.
Мы возились с Милкой, как с куклой. Она и в самом деле была игрушечная, точная копия Ишки, только до смешного маленькая. На другое же утро она прыгала, брыкалась, тянулась своей хорошенькой мордочкой к собакам и сердито лягала их, если они на неё брюзжали.
Улучив удобную минуту, когда Милка, насосавшись молока, резвилась на солнце, мы подхватили её на руки и утащили в дом.
Ишка оглянулась, заревела и принялась галопом носиться вокруг дома, заглядывая в окна. А Милка тем временем беззаботно расхаживала по комнате. Она доверчиво терлась мягким носиком о наши руки, шевелила ушками и разглядывала кровати, стулья и игрушки.
Вдруг в окно всунулась взъерошенная голова Ишки.
«И-a, и-и-их, ах-ах!..» — захлёбывалась она, делая попытки влезть в окошко.
— Давайте откроем ей дверь,— предложила Соня.
Она побежала открывать и позвала Ишку.
А мы пока придумали шутку: на Милку натянули юбку, передние ноги просунули в рукава кофточки, а голову повязали платком.
— Вот так девочка!
