История моих животных - Дюма Александр (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
И я указал на кота.
— Сударь, — сентиментальным тоном произнесла г-жа Ламарк, — это Антони.
— Что значит Антони, госпожа Ламарк?
— Иначе говоря, найденыш, сударь.
— Ах, бедное животное!
— Я знала, что господин заинтересуется этим.
— И где вы его нашли, госпожа Ламарк?
— В подвале, сударь.
— В подвале?
— Да. Я услышала: «Мяу, мяу, мяу!» — и сказала себе: «Это может быть только кошка».
— Правда? Вы так и сказали?
— Да, и я спустилась, сударь, и за вязанками хвороста нашла бедняжку. Тогда я припомнила, что господин один раз сказал мне: «Госпожа Ламарк, надо бы завести кошку».
— Я это говорил? Думаю, вы ошибаетесь, госпожа Ламарк.
— Именно так вы и говорили. Тогда я сказала себе: «Раз господину хочется кошку, эту послало нам Провидение».
— Вы себе это сказали, дорогая госпожа Ламарк?
— Да, и подобрала котенка, как вы видите.
— Если вам совершенно необходим гость, с которым можно разделить чашку кофе, вы не должны себя стеснять.
— Только как нам назвать его, сударь?
— Мы назовем его Мисуф, если вам угодно.
— Как если мне угодно? Вы хозяин.
— Только следите, госпожа Ламарк, чтобы он не съел моих астрильд, моих амадин, моих рисовок, моих вдовушек и моих ткачиков.
— Если вы боитесь, — войдя в комнату, сказал Мишель, — так есть одно средство.
— Для чего средство, Мишель?
— Средство помешать коту есть птиц.
— Посмотрим, что за средство, друг мой.
— Сударь, у вас есть птичка в клетке; вы закрываете клетку с трех сторон, вы раскаляете решетку, вы кладете решетку с той стороны клетки, что осталась открытой, вы выпускаете кота и выходите из комнаты. Кот готовится к нападению, он подбирается и одним прыжком падает всеми четырьмя лапами и носом на решетку. Чем больше раскалена решетка, тем лучше он исцелится от своего желания.
— Спасибо, Мишель… А что с трубадуром?
— В самом деле, я совсем забыл, что с этим и шел сюда. Так вот, сударь, дело сделано: он отдает Потиша за сорок франков, только просит взамен двух белых мышей и морскую свинку.
— Но, Мишель, где, по-вашему, я должен взять двух белых мышей и морскую свинку?
— Если вы хотите поручить мне это, я знаю, где их взять.
— Что значит — хочу ли я вам это поручить? Да вы окажете мне величайшую услугу, если возьметесь за это.
— Так дайте мне сорок франков.
— Вот вам сорок франков, Мишель.
Мишель взял сорок франков и ушел.
— Не будет ли нескромностью спросить, — произнесла госпожа Ламарк, — что означает «Мисуф»?
— Но, милая госпожа Ламарк, «Мисуф» означает «Мисуф».
— Значит, Мисуф — это кошачье имя?
— Без всякого сомнения, поскольку Мисуфа так звали.
— Какого Мисуфа?
— Мисуфа Первого. Ах да, правда, госпожа Ламарк, вы ведь не знали Мисуфа.
И я впал в такую глубокую задумчивость, что г-жа Ламарк скромно решила подождать другого случая, чтобы узнать, кем был Мисуф Первый.
XVIII
МИСУФ ПЕРВЫЙ
Часто или редко, но вам, конечно, случалось зайти в лавку старьевщика.
Там, полюбовавшись голландским стипо, ренессансным ларем или древней японской вазой; подняв на уровень глаз венецианский бокал или немецкий кубок; рассмеявшись в лицо китайскому болванчику, качающему головой и высовывающему язык, вы внезапно прирастали к полу в углу, устремив глаза на маленькую, наполовину скрытую в тени картину.
Темноту озаряло сияние вокруг головы Мадонны с младенцем Иисусом на коленях.
Мадонна возвращала вас к какому-нибудь воспоминанию детства, и вы внезапно ощущали, как ваше сердце заполняет сладкая печаль.
Тогда вы, забывшись, шаг за шагом спускались в глубь самого себя, не помня об окружающих, не думая о том, где вы находитесь и зачем сюда пришли; крылья воспоминания уносили вас, вы летели, словно у вас был волшебный плащ Мефистофеля, и снова оказывались ребенком, полным надежд и ожиданий, перед своей давней мечтой, которую вид святой Мадонны пробудил в вашей памяти.
Так вот, в эту минуту со мной произошло нечто подобное: имя Мисуфа перенесло меня на пятнадцать лет назад.
Моя мать была жива. В те времена я еще испытывал счастье иногда дать себя побранить матери.
Моя мать была жива, а я служил у г-на герцога Орлеанского, и это давало полторы тысячи франков.
Я был занят работой с десяти часов утра до пяти часов пополудни.
Мы жили на Западной улице, и у нас был кот по имени Мисуф.
Этот кот упустил свое назначение: ему следовало бы родиться собакой.
Каждое утро я выходил в половине десятого — мне требовалось полчаса на то, чтобы дойти от Западной улицы до моей канцелярии, расположенной в доме № 216 по улице Сент-Оноре, — каждое утро я уходил в половине десятого и каждый вечер возвращался в половине шестого.
Каждое утро Мисуф провожал меня до улицы Вожирар.
Каждый вечер Мисуф ждал меня на улице Вожирар.
Там была для него граница, круг Попилия. Не помню, чтобы он когда-нибудь переступил эту черту.
И что любопытно — в те дни, когда какое-либо обстоятельство мешало мне исполнить сыновний долг и я не должен был вернуться к обеду, можно было сколько угодно открывать Мисуфу дверь: свернувшись в позе змеи, кусающей свой хвост, Мисуф не трогался со своей подушки.
Напротив, в те дни, когда я должен был прийти, если Мисуфу забывали отворить дверь, он царапал ее когтями до тех пор, пока ему не открывали.
Моя мать, обожавшая Мисуфа, называла его своим барометром.
— Мисуф указывает мне дурные и хорошие дни, — говорила эта восхитительная женщина. — Дни, когда ты приходишь, для меня ясные, а когда не приходишь — дождливые.
Бедная матушка! Подумать только — лишь в тот день, когда мы утратим эти сокровища любви, мы замечаем, как мало ценили их, пока обладали ими; только тогда, когда мы уже не можем видеть тех, кого любили, мы вспоминаем, что могли бы видеть их чаще, и раскаиваемся в том, что не насмотрелись на них!..
Итак, я заставал Мисуфа посреди Западной улицы, там, где она выходит на улицу Вожирар: он сидел на заду, устремив взгляд в даль улицы Ассaса.
Завидев меня издали, он начинал бить хвостом по мостовой, затем, по мере того как я приближался, вставал и начинал прогуливаться поперек улицы Вожирар, задрав хвост и выгнув спину.
Как только я вступал на Западную улицу, Мисуф, как собака, ставил лапы мне на колени; затем, подскакивая и оглядываясь через каждые десять шагов, он направлялся к дому.
В двадцати шагах от дома он оборачивался в последний раз и убегал. Через две секунды в дверях показывалась моя мать.
Благословенное видение, скрывшееся навеки; я все же надеюсь, что оно ждет меня у других врат…
Вот о чем я думал, милые читатели; вот какие воспоминания вызвало имя Мисуфа.
Вы видите, что для меня было простительно не ответить мамаше Ламарк.
XIX
ЧТО ДОРВАЛЬ ПРЯТАЛА ПОД ЦВЕТАМИ
Получив имя, Мисуф II стал пользоваться в доме всеми привилегиями Мисуфа I.
В следующее воскресенье мы — Жиро, Маке, Александр и два-три постоянных посетителя — были в саду, когда мне объявили о приходе второго овернца со второй обезьяной.
— Впустите его, — сказал я Мишелю.
Через пять минут появился овернец.
На его плече сидело фантастическое существо, с ног до головы убранное лентами, в атласной зеленой шляпе набекрень и с посохом в руке.
— Не ждесь ли покупают обежьян? — спросил он.
— Что? — переспросили мы.
— Он спрашивает, не здесь ли покупают обезьян, — перевел Мишель.
— Малыш, — сказал я, — ты ошибся дверью; ты должен снова вернуться на железную дорогу, доехать до бульвара и идти все время прямо до колонны Бастилии. Там ты пойдешь вправо или влево, как захочешь, перейдешь Аустерлицкий мост, увидишь перед собой решетку и спросишь обезьянник господина Тьера. Вот тебе сорок су на дорогу.
