Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Кршенек Иржи (читать книги полные TXT) 📗
Чем дольше я смотрела, тем больше становилось звезд. Некоторые были совсем маленькие, как пылинки, некоторые сбивались в клубки, свивались кольцами, образовывали воронки, а другие светились чисто и ясно и были похожи на звезды на черной-пречерной бархатной накидке волшебника. Я подумала, что если, как говорят, у каждого человека на небе своя звезда, то наверняка она есть и у каждой зверушки. У Рыжки тоже своя звезда, пускай крохотная, но она, конечно, есть; где-то там, высоко-высоко, эта звезда весело сверкает, подмигивает нам и, должно быть, желает Рыжке удачи, потому что видит, как она бьется за жизнь.
Я перевернулась на живот, подложила под голову руки и стала смотреть на Рыжку; смотрела так долго, что заставила и ее поглядеть мне прямо в глаза. В эту минуту я увидала, что в ее глазах, точно в каком-то радужном шарике, отражается все звездное небо, оно сверкает, искрится и мигает целой бездной звезд и звездочек, маленьких, как маковое зернышко, даже поменьше; Рыжка, конечно, тоже видит свое косулино небо, поэтому ей так спокойно и хорошо. Я немножко приблизила к ней ладонь, Рыжка потянулась, понюхала руку, потом лизнула — я почувствовала ее шершавый язычок. Я погладила ее и чуть-чуть с ней повозилась, пока не услышала, как мама сзади спрашивает, уж не хочу ли я простудиться.
Меня так и подмывало рассказать маме, что я испытала с Рыжкой минуту назад, но я сдержалась и ничего не сказала. Я утаила это, как некую тайну между мной и Рыжкой, — завтра, быть может, мы всех удивим. Я-то могу держать язык за зубами, это точно, а вот если бы такое произошло с нашей Ивчей, она бы сразу все выболтала, даже воробьям на крыше.
Правда, ей это прощается, она маленькая и своей болтовней старается доказать, какая она умная и сколько всего знает.
Мы учим Рыжку ходить, и это ужасно потешно. Только сейчас мы понимаем, какая она сообразительная и хитрая, все ее повадки начинают теперь проявляться. Выпьет миску кашки и смотрит, кто бы помог ей встать на ноги. Потом бесстрашно двинется, но после трех-четырех шагов задние ножки у нее запутываются и она — бац! — растягивается во весь рост. Но встать не пытается, знает: это ей не под силу. Она остается лежать и тут же принимается щипать траву вокруг себя, будто хочет нам сказать, что упала она нарочно и все в полном порядке. Мама качает головой и говорит:
— Рыжка, ты ужасная плутовка.
А дядюшка свое:
— Нет, я бы не сказал этого, просто она еще совсем малышка, хотя и научилась перебирать своими спичечками.
Мы все очень радуемся, глядя на Рыжку, каждый так и рвется походить с ней. Только ходит она, когда ей вздумается, и все делает так, как подсказывает ей ее косулин разум. Топает, топает, а устанет — начинает сопеть, трясти головой и изображать, что хромает на все четыре ноги. Это значит, ей опять хочется в норку среди папоротника, где она растянется во всю длину и начнет закатывать глаза, всем своим видом говоря: «Оставьте меня в покое, идите по своим делам, я хочу от вас отдохнуть».
Мы, конечно, послушаемся и пойдем по своим делам. Теперь уж она сама даст знать, когда ей наскучит лежать. Начнет ерзать, будто на иголках, а когда мы сделаем вид, что ничего не замечаем, потешно свистнет и поднимет в папоротнике такую возню, что просто нельзя выдержать. И еще успевает поминутно высовывать из папоротника свою ушастую голову, для того чтобы убедиться, достаточно ли она шумит или еще чуть подбавить шуму.
Первая не выдерживает Ивча и несется к ней со всех ног. Пощекочет Рыжку по брюшку и чуть-чуть поддержит ее. И Рыжка, вытянув шею, отправляется в мир — туда, где яблоньки и черешни, раз-другой выпрямит задик, но, даже если ножки у нее не запутаются, достаточно ямки в траве или кротовой кочки, как она тут же валится на землю, точно это доставляет ей радость. Повсюду подстерегают ее какие-то ловушки, и она словно их выискивает. Вдобавок ее стали интересовать и другие существа, что живут возле нас, а больше всех кроткий зяблик Пипша. Он совсем не боится ее и отскакивает только тогда, когда Рыжка пытается его хорошенько обнюхать. Но далеко Пипша не отлетает. Вспорхнет на березку, запоет, нахохлится, а потом наклонит головку набок и этаким своим странно косоглазым птичьим взглядом осмотрит Рыжку — должно быть, спрашивая себя, что за существо здесь появилось. Мне кажется, что они станут водиться, особенно по вечерам, когда у Пипши меньше забот с кормежкой и, как говорит папка, он прилетает сюда просто показаться. Тогда он прыгает вокруг Рыжки и делает вид, что собирает жуков и насекомых, но нам-то заметно, как одним глазом косится он на Рыжку, а другим на нас и, должно быть, очень потешается над ней, когда видит, как она все время повертывает к нему свои ужасно подвижные и длиннющие уши.
С тех пор как Рыжка стала «кандидатом лесных наук», дело пошло куда веселей. Только теперь она начинает все пробовать и обнюхивать. А иной раз ни с того ни с сего остановится, расставит ноги, чтобы удержать равновесие, застынет, точно статуя, и, подняв голову, глядит через реку туда, где мы нашли ее. А бывает, вытащим ее из норки в папоротнике, а мордочка у нее вся в паутине. Ей ведь все время хочется открывать что-то новое и с чем-то знакомиться. А еще ее привлекает Артур. Вертится около него, принюхивается к крыльям и шинам и поминутно отфыркивается, когда уж слишком надышится Артуровыми запахами. У Артура, что и говорить, всяких запахов хоть отбавляй.
Вскоре после обеда бабушка с дядюшкой сели в Артура и покатили в город. Я помогла маме вымыть посуду, а потом взяла мешок, в который мы собираем шишки, Ивча — сумку, и мы пошли с мамой в лес. Там, наверху, прямо над нашей дачей, полно сухих еловых шишек, которые замечательно потрескивают и пахнут, когда горят в плите; мама говорит, что на них она больше всего любит готовить.
Папка вынес свои бумаги на двор, прижал их камешками и читал, временами что-то исправляя и вписывая шариковой ручкой; в его бумагах одни формулы, а математика просто приводит меня в ужас — я абсолютно ничего в ней не смыслю и никогда не стану ею заниматься.
— А ты нет-нет да присмотри за Рыжкой, — сказала мама папке, перед тем как нам уйти. — Если уж слишком ей будут докучать мухи, протри шерстку репеллентом.
Папка ответил, что беспокоиться ей нечего, но был такой рассеянный, как всегда, когда он витает в облаках, как подчас выговаривает ему мама, когда он не отвечает ей или на ее вопрос буркнет: «Что ты сказала?» И вот, значит, мы пошли. В лесу было сухо, все хрустело иод ногами: и трава, и сухие ветки; во множестве нам попадались засохшие моховики и подберезовики, но ядовитых бледных поганок тоже было полным-полно, будто им и сушь нипочем. Мы подошли к ручейку, где вырос муравейник, а в нем живут большие черные муравьи, что все время куда-то торопятся, перетаскивают сухие хвойные иголки и чинят свой замок. Ивча положила муравьям в муравейник несколько крошек булки и кусочек сахару, присела на корточки, прижала ладони к лицу и стала наблюдать, как муравьи с аппетитом набросились на пищу, как сосали сахар и утаскивали крошки куда-то к себе в домик.
— Если бы я могла стать совсем-совсем маленькой, я влезла бы к ним и посмотрела, как там всё, — сказала она маме.
Мама объяснила ей, что там у них различные коридорчики и конурки, а в них яички и куколки и еще муравьиная королева, вот так они живут, работают и заботятся о потомстве, совсем как люди, и что они очень полезны.
У ручейка кипит жизнь. Здесь летают стрекозы, которые выглядят так, будто кто-то вырезал их из голубой оберточной бумаги, и пятнистые стрекозы с большими злыми глазами; еще живут здесь саламандры и медяницы. Когда засуха, все живье стягивается сюда на водопой. А ручеек никогда не высыхает. Он начинается наверху, в овраге, из трех родничков, и воды в нем для каждого всегда вдоволь. Здесь растут всякие растения, которые любят воду, и высокая трава, такая острая, что наша Ивча однажды порезалась. Фиолетовые побеги ежевики бывают здесь такие длинные, что уползают по земле куда-то в чащу, где вообще не пройдешь. И еще интересно: ее листочки все время зеленые и не высыхают даже зимой. И мороз может ударить, и снег пойти, а им все нипочем, вот зверушки и находят себе всегда пропитание, особенно косули, зайцы, дикие кролики и, наверное, муфлоны. А под развесистыми старыми дубами, у которых кора толщиной в два пальца, земля к осени так взрыхлена, что кажется, будто там кто-то прошелся плугом. Эти следы оставляют после себя вепри, которые лакомятся разными корешками, личинками майского жука, а главное, желудями, что в ветреные дни сыплются с деревьев, как орехи.
