Хорюшка - Трушин Олег Дмитриевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Стайка птичьей мелюзги закопошилась в пушистой кроне молоденькой ёлочки. Это синичья братия: малые да хохлатые синицы по лесу день-деньской кочуют, сообща себе пропитание добывают. И ночуют бок о бок. Пристроятся в каком-нибудь брошенном дупле, набьются в него — вместе-то теплее. А как только рассвет тронет ночную мглу, так сразу гурьбой на кормёжку отправятся. На холоде голод в два раза крепче, сильнее и опаснее.
Вдруг с самой макушки огромной ели падают шишки. Одна, вторая, третья. Кто же это так ловко орудует? Но из-под самого ствола не видно. А как отойдёшь подальше, так сразу и определишь. Это любители шишечных семян клесты-еловики. Для них на каждой ели столовая. Вон какие гирлянды из шишек по мохнатым лапам развешаны — за раз не управишься. А клесты и не спешат. Зависнут на ветке, отделят крепким, словно кусачки, клювом смолистую шишку и теребят её до основания, пока все питательные семечки не вытряхнут. А как выпотрошат, то и бросят пустую шишку на снег за ненадобностью. Но случается, что не рассчитают сил, откусят шишку, а она тяжелей их собственного веса окажется. Не удержит клёст её и обронит на снег. Порой под хорошей «столовой» елью весь снег бывает усеян шишками.
А вот тут белка поработала. Нашла на снегу полную семян, ядрёную шишку, забралась с ней на ствол поваленной ветром огромной ели и расправилась с ней по-своему, по-беличьи, до голого остова да кучки чешуек. Поэтому ту шишку, что на зуб белке попала, легко отличить от всех других, которыми лакомились клесты или дятлы. После беличьего обеда она вовсе и не походит на шишку. Не прочь белка и сосновой шишкой угоститься, да только если есть еловая, то ни за что её не променяет.
Но белочка уж не такой вегетарианец. Не одни шишки любит. Может полакомиться и зазевавшейся синичкой. Мне не единожды удавалось встречать в лесу следы таких беличьих пиршеств. Сначала я долго не мог в толк взять, неужто это белкины проделки? Но потом всё-таки уяснил для себя окончательно — белка орудовала и никто другой.
Направляюсь к лесной речке, уверенно пробираясь по заснеженному ольшанику, заваленному буреломом. Старательно обхожу встретившиеся на пути раскидистые черёмухово-калиновые заросли и спускаюсь в ложбину. Речки ещё не видно, но уже хорошо слышен шум водных перекатов бобровой плотины. Вскоре и сама речка открывается перед взором — заснеженная, таинственная, манящая. Чуть в стороне от плотины бобровые выползы. Выходы хорошие, плотные, превратившиеся в ледяную горку. По ним бобры выходят в прибрежный лес за свежей древесиной или просто прогуляться. Хотя и заготовки у них есть, но свеженькой древесинки, ой как хочется! Посмотришь вокруг, и обязательно взгляд наткнётся на конусовидный пенёк-сруб, оставшийся от молоденькой берёзки или осинки. Бобровая работа! Днём бобра увидеть — дело сложное, а вот к вечеру ближе, когда сумерки едва начинают ложиться на лес, вполне возможно. Днём можно видеть только то, что бобры за ночь натворили.
Берег лесной речки убористо исписан следами ласки и горностая, мышей, зайцев и даже норок. Встречаются хорьковые и куньи нарыски. Многих лесных обитателей тянет к воде. Оно и понятно: вода — это жизнь.
Прямо над речкой с одного берега на другой перепорхнула желна — чёрный дятел. Шумное хлопанье крыльев птицы хорошо слышно из глубины ельника. Прокричала жутким голосом, нарушив тишину, попугала лесных обитателей и стихла. Слышно только, как отваливаются с дерева крепкие пласты коры под напором её клюва. Ищет спрятавшихся на зиму личинок жуков-короедов.
Зимний день короток. Час-другой — и весь зимний простор погрузится в ночь. Но и в ночи в заснеженном лесу будет кипеть жизнь, а чтобы узнать о ней, нужно на следующий день просто прогуляться по лесу, внимательно читая «белую книгу», которую пишет для нас сама природа.
Ночные лакомки
Ох и яблочным выдался тот год — что ни яблоня, то усыпана плодами. Ни один сорт не подкачал. Но особенно отличилась «антоновка с белым наливом». Тяжело пришлось деревьям, гнулись к земле ветви под тяжестью урожая. Некоторые не выдерживали — ломались. Яблони, словно желая поскорее избавиться от тяжелой ноши, бросали паданку. Глянешь утром под деревья, а земля под ними вся усыпана яблоками — собирай поскорей. Плоды сочные, спелые. Особенно радовала «антоновка с белым наливом» — с виду плотные, с медовым отливом, а на пробу мягкие, сочные, мякоть так и тает во рту.
Только вот беда — стали попадаться кем-то надкушенные яблоки, не так чтоб сильно, а слегка — парочка малых царапин тут и там коричневели на яблочных боках. Да не на одном-двух, а на десятках яблок. Вот те на! Задумался я. Такие яблоки долго не хранятся. А кто ж таков этот яблочный гурман? Определить было сложно — следов-то нет. Пытался подкараулить таинственного любителя поживиться в саду, да всё напрасно.
Прошли август с сентябрём, наступил октябрь — начало крепких зазимков. Осень входила в пору предзимья. Порядком облетела листва с деревьев. Яблони тоже с листвой прощались, готовились к предстоящим холодам. А спелые яблоки ещё продолжали кое-где оставаться на ветвях. Изрядно тронутые морозными утренниками светились они живым янтарём на фоне серых ветвей.
Однажды, выйдя ранним вечером в сад, когда сумерки едва начинали наплывать, заприметил я летучих мышей. Летучие мыши к ночи — дело обычное, даже в октябре, если, конечно, вечера тёплые. Крутятся себе вокруг яблонь, даже залетают в самую крону. Сначала я вовсе не придал этому большого значения — может быть, мошкару ловят, вон как вечер теплом разгулялся. Но в какое-то мгновение заметил, как одна мышь, повиснув вниз головой, пристроилась у яблочка, да так близко, словно обнюхивает его. Эко какое дело! Тут-то и вспомнились мне покусанные яблоки, которые так часто приходилось находить летом под белым наливом. Вот оказывается, чьи это проделки!
Заприметил я яблоко, у которого пристроилась мышь, и, как только та слетела, решил стрясти его с дерева, чтобы убедиться, прав ли я в своей догадке. Так и сделал. Каково же было моё удивление, когда на яблочном боку я увидел знакомые мне отметины от маленьких зубчиков. Вот так дела! Хороша новость! Никак не мог я раньше предположить, что любителями белого налива окажутся летучие мыши. Какие уж тут следы — яблочные гурманы с крыльями, да ещё и ночные гости. Где уж тут за ними усмотришь!
380 лет спустя
В лесу много ориентиров. У всякого, кто любит бывать в нём, они свои. Это может быть и речушка-канавка в шаг-другой шириной, неспешно несущая свои воды в глубине осинового мелколесья. Выйдешь на неё и совсем не трудно определить, куда идти дальше, ориентируясь на течение. Это может быть и поросшая бурьяном полянка, где некогда стояла лесная сторожка. И нет её уж давно, а к местечку приросла память о ней. Так путь-дорогу и указывает. Лесным маяком может быть и простой лужок или бор. Да мало ли ещё что…
Был и у меня такой ориентир в Вечишном бору — вековая сосна-исполин, что росла на отлогом валу у старой канавы. И как только смогла эта сосна на валу пристроиться и вырасти до таких величин?! Ровная, стройная, с раскидистой кроной, словно столп Александрийский на Сенатской площади северной столицы. Мать всех деревьев, выросших тут самосевом. Ствол в три человеческих обхвата. Не было во всей округе дерева могучее её.
В былые времена пилили в округе лес, а сосну ту не трогали. Подрастали молодые деревца, взрослели, а сосна-исполин с высоты своей кроны на них смотрела.
Для всех, кто бывал в здешних лесах, сосна-великан была верным ориентиром. Поднимись на пригорок, пересеки молодой ельник с берёзовой рощицей и окажешься у полевой закрайки, а там до деревни рукой подать.
