Пум - Радзиевская Софья Борисовна (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Не все, не все! — спорила Хашима и чуть не плакала от обиды. — Вот, белая звездочка на головке так и светится.
Но Атамкул презрительно пожимал плечами: он уже взрослый, в Дальверзин дна раза ездил, что ему с девчонкой над верблюжонком ахать…
Вот еще невидаль! — небрежно отвечал он. — Паровоз, это тебе не верблюд, целый город сразу везет, не устанет. Я еще немножко вырасту и железную дорогу строить буду, вот что.
Ничего строить не будешь, — сердилась Хашима, — не позволят. Слышал, что отец сказал? «Как отцы жили, так и нам жить надо». Вот.
Ну и живи! — огрызался Атамкул. — По-старому и продадут, как корову. Так тебе и надо. А я убегу!
Но чаще дети не ссорились, а дружно, сидя на уступе скалы, следили за стадом овец, за красавицей Нар-Беби, за Белой Звездочкой. Разговоров хватало. Атамкул не уставал рассказывать, что видел и слышал в Дальверзине.
— Сам видел — школа новая, окна большие и в окна видно:-дети сидят и слушают, а учитель им все что-то рассказывает.
— И я тоже хочу с тобой, — повторила Хашима. —
Девочки-казашки тоже там учатся? Ладно, пусть только отец не позволит — вместе убежим!
Аул у подножия Могол-Тау был полукочевым. Казахи весной пахали землю и сеяли ячмень, а когда степь выгорала, уходили на лето со стадами выше, на горные луга, и возвращались оттуда только собирать урожай. В этом году весна была ранняя, дождливая и теплая, сев подходил к концу, вскоре надо было собираться на летние места.
Дети очень этому радовались.
Хорошо в горах, — говорил Атамкул, — я там сусликов ловить буду. Может быть, лисицу в капкан поймаю.
А я буду каждый день плести венки из разных цветов и украшать мою Ак-Юлдуз, — говорила Хашима и бежала с криком: — Ак-Юлдуз, Ак-Юлдуз, поди сюда!
Верблюжонок доверчиво поворачивал к ней горбоносую мордочку, он хорошо знал: у девочки всегда найдется что-нибудь вкусное.
Нар-Беби первые дни не сводила с малыша тревожных глаз — не причинили бы ему дети какого вреда. Но скоро успокоилась и теперь мирно щипала траву, не обращая на них внимания.
Настали жаркие дни, трава внизу пожелтела и посохла, пора было уходить на горные прохладные пастбища, где трава не выгорает и кормит скот до самой зимы.
И вот начались хлопоты и сборы к переселению.
Все имущество уложили в корзины и повесили их на бока крупного и сильного верблюда, Решетчатые стенки юрты свернули и прикрепили там же. А посередине на седло села мать с маленьким Юсупом на руках. Этого верблюда, переднего, вел за повод сам отец.
На другого верблюда посадили бабушку Джамаль и Хашиму. Атамкул гордо ехал на маленьком ослике позади отары овец, чтобы не давать им разбредаться в стороны.
По бокам отары бежали похожие на волков собаки. Они зорко следили за. порядком, сами подгоняли отстающих овец и совсем не нуждались в помощи Атамкула. Но мальчику казалось, что без него все разладится. Его звонкий голос так и раздавался в ущелье:
— Айнек, сюда! Смотри вон на того барана! Эй, Тасбаха, опять отстаешь?
Тасбаха (черепаха), так звали рыжую собаку, ленивую и неуклюжую. Айнек (зеркало) был еще совсем молодой, весь белый, как снег, с карими глазами. Он кидался за овцами всех усерднее, но и всех бестолковее.
Впереди навьюченной Нар-Беби весело бежал и смешно подпрыгивал верблюжонок цвета спелой пшеницы, с белой звездочкой на лбу. Хашима следила за ним сияющими глазами.
— Самый лучший, самый красивый! — пела она звонким, чистым голосом, — мой маленький, любимый верблюжонок Ак-Юлдуз.
— Замолчи, сумасшедшая! — сердито заворчала бабушка Джамаль и дернула ее за косичку. — В мое время Девчонки при старших пикнуть не смели, а ты раскричалась так, что у меня уши болят.
— Значит, теперь жить лучше, — смело ответила Хашима, но, поймав укоризненный взгляд матери, смутилась и замолчала. Однако в следующую минуту она, ловко уцепившись за край корзины, спрыгнула на тропинку, не останавливая верблюда: ей не терпелось поскорее нарвать цветов для своей любимицы.
Началась новая жизнь на — цветущих горных лугах. Атамкул гонял и сторожил овец, ему помогали собаки. А Хашима, повозившись немного с матерью по хозяйству, убегала и лазила по скалам. Она бесстрашно ходила по узким тропинкам над глубокими расселинами. А за ней, Как клубок снега, носился мохнатый Айнек. Он слушался каждого ее слова, даже терпел, когда она надевала венок из цветов на лохматую белую шею и только недовольно па него косился и мотал головой.
— Балуется девчонка, — сердито ворчала бабушка Джамаль. — Где это видано, чтобы собаку от отары отбить и по горам с ней бегать! Пускай дома сидит, шерсть щиплет, а собака пускай овец сторожит.
Но мать махала рукой: — Пусть побегает, ей всего одиннадцать лет. Прежде бы скоро замуж выдали, а сейчас пусть хоть она радуется своей молодости. Ей не придется терпеть того, что терпели мы.
И потихоньку вздыхала, сгибаясь над ступой для проса. Она-то знала, каково живется замужней женщине, даже при таком хорошем муже, как Алимджан.
Но сегодня выдался неудачный день. Во-первых, Хашима споткнулась и разлила воду, которую несла из далекого горного ключа. Во-вторых, рассыпала пшено для каши, и бабушка Джамаль больно дернула ее за косы. И наконец самое ужасное: исчезла Нар-Беби с Ак-Юлдуз. Она любила взбираться высоко в горы, под самые ледники, за горным луком и лазила так усердно по щебнистым россыпям, что даже повредила себе мозолистые подошвы. Мать сшила ей мягкие башмаки из кошмы, чтобы ноги скорее зажили.
И вдруг она пропала. Атамкул с ног сбился, бегал, искал ее, а Хашима с распухшим от слез лицом едва притронулась до вкусной дымящейся шурпы, спрягала за пазуху кусок лепешки и убежала, только крикнула на ходу:
— Пока не найду Ак-Юлдуз, не вернусь домой.
И вот она уже полдня неустанно обыскивает все любимые тропинки Нар-Беби. Голос ее охрип, ноги болят, но сердце болит сильнее.
— Нар-Беби-и-и, — зовет она, — На-ар-Беби-и-и!
И эхо отвечает ей:
— А-ар… би-и-и, — насмешливо и дико. Хашима снова зовет и плачет горько, безутешно.
Но что это? Как будто издали прозвучал жалобный голос, такой знакомый. Девочка остановилась, прислушалась и вдруг с радостным криком кинулось бежать.
— Еще, еще, — тоненький, словно детский голосок, — Хашима узнала бы его среди тысячи!
Наконец поворот тропинки, и девочка остановилась в ужасе: внизу, под тропинкой, на щебенчатом откосе, лежала Нар-Беби. Она, видимо, поскользнулась и скатилась с тропинки вниз, но у самого края пропасти попала задней ногой глубоко в трещину между камнями, и это ее задержало. Верблюжонок сам спустился к матери по откосу и стоял около нее, испуганный и недоумевающий.
Камни крепко держали ногу, Нар-Беби тщетно старалась ее выдернуть. Но выдернув, она неминуемо скатилась бы в пропасть.
Хашима поняла все в одну минуту. Надо бежать домой за помощью. Девочка опрометью бросилась было по тропинке обратно.
Вдруг Айнек, не отстававший от нее ни на шаг, весь ощетинился и злобно заворчал, обернувшись назад. Хашима тоже оглянулась. Острая серая морда мелькнула за выступом скалы, и девочка чуть не задохнулась от ужаса: волки!.. Пока она побежит за помощью, они разорвут беспомощных Нар-Беби и Ак-Юлдуз.
Жалобный тихий вой донесся из-за скалы… Хашима увидела, как шерсть на шее верблюдицы потемнела — это от страха выступил пот. Отчаянно рванувшись, Нар-Беби снова тяжело упала на камни. Ак-Юлдуз- заметалась около нее над самым обрывом.
Хашима безмолвно стиснула руки, слезы высохли на се щеках. Что делать? До дома недалеко, но волки не станут ждать. Вот опять мелькнула острая морда…
Летом волки сыты и не бросаются на людей. Присутствие Хашимы сдерживало их, Но надолго ли? И сколько их там, за скалой?
Даже сквозь загар видно было, как побледнели щеки девочки. Хашима повернулась лицом в сторону аула и, приставив руки ко рту, протяжно закричала. Крик слышен очень далеко. Отец и Атамкул тоже ищут, бродят в горах, они могут услышать. До захода солнца осталось не меньше трех часов, она будет еще кричать. А тем временем…
