Полосатая спинка. Рассказы - Радзиевская Софья Борисовна (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Жизнь на пункте шла тихая, и Витюка все любили, но как-то так случалось, что он то и дело попадал из одной беды в другую.
Раз утром заведующий пунктом, войдя в контору, достал из большого портфеля хорошенькую игрушечную тележку.
— Где Витюк? — спросил он и поставил тележку на пол. — А, вот и ты! Бери. Телега есть, а лошадку по ней после подберём.
— Спасибо, — вежливо ответил Витюк. Его большие серые глаза засияли. Он потрогал колёса, маленькие оглобли и, бережно прижав тележку к груди, торопливо направился во двор.
— Не придумал бы чего, — сказала Дарья, но тут же отвлеклась, нужно было нести на почту срочные письма.
Прошло немного времени, и её жалобные причитания встревожили контору.
— Несчастье ты моё! — кричала она. — Да где же ты на такую беду наскочил?
Витюк стоял на пороге, по-прежнему прижимая к груди тележку. На белой рубашке краснело пятнышко крови, а нижняя губка была распухшей.
— Заплягал! — невнятно проговорил он. — Индюка. В телегу.
Андрей Иванович вскочил со стула. Он старался снять очки, но от волнения закрутил тесёмку не в ту сторону и окончательно свернул в трубочку несчастное ухо.
— Борной кислотой надо примочить! — восклицал он. — Борной кислотой. Скорей!
— Ладно уж, — ворчала Дарья, выжимая мокрую тряпку. — Дитё — кислотой. Тоже выдумаете. Водой примочить надо. Да где же он подевался-то?
Витюка уже не было в конторе. Присев на дворе над коровьим корытом, он сам старательно примачивал горящую губу и наклонив голову, рассматривал в воде своё изображение.
— Бог знает, какую инфекцию захватит, — волновался Андрей Иванович.
— Кого теперь запрягать будешь? — смеялся Степаныч.
— Сам возить буду, — обещал Витюк. — За велевку.
— Чего-нибудь ещё удумает, — вздыхала Дарья. — Сам, глядь, тихoй, а в тихости ему не житьё.
Вскоре её слова оправдались.
В контору, тоже как-то случайно, забрела и прижилась серая полосатая кошка Михрютка. С Витюком у неё сразу наладилась большая дружба. Утром, как Дарья подоит козу, первое блюдечко парного молока он тащил Михрютке, а та позволяла ему сколько угодно любоваться на пятёрку таких же, как она, полосатых котят.
Но однажды утром служащие дружно ахнули: Витюк появился в дверях конторы с расцарапанным лицом. Одна царапина украшала нос, другая тянулась по щеке до самого глаза.
— Доил! — как всегда коротко, возвестил он, стоя на пороге, — Михлютку. Она не хотела. Вот!
В руке он держал маленький глиняный подойник с отбитым краем: объяснение с Михрюткой, видно, было бурное.
Андрей Иванович только руками всплеснул и с грохотом уронил счёты.
— Стойте, я сейчас ему всё объясню, — вмешался весёлый молодой счетовод и, подхватив Витюка под руки, высоко подкинул его вверх.
— Это потому, что у неё рогов нет, у Михрютки, — сказал он. — А ты её сенцом подкармливай, как мамка козу кормит. У неё рога и вырастут. Тогда её доить можно будет. Понял?
— Понял, — серьёзно отвечал Витюк, болтая в воздухе ногами. — Пусти.
К вечеру Андрей Иванович, проходя по двору, остановился в изумлении: Витюк сидел на корточках перед ящиком, в котором Михрютка растила своё пёстрое потомство. Он положил перед ней пучок травы и заботливо ощупывал серую лобастую голову с разорванным ухом.
— Нет логов, — огорчённо вздыхал он. — Кyсай, кyсай, Михлютка!
Михрютка подозрительно косилась на его руки, но, не видя в них подойника, военных действий не открывала.
С садоводством Витюку тоже не везло. Пункт находился почти на самом берегу маленькой речки Незванки. Тут же, чуть отступя от обрыва, росла старая дуплистая берёза, а у её подножия красовалась цветочная грядка — гордость Андрея Ивановича и Витюка. Постоянными её обитателями были мальвы, ноготки и анютины глазки. Но кроме них на свободных местах каждое утро появлялось пёстрое бродячее население: ромашки, колокольчики, а иногда просто зелёные веточки ивы и орешника. Пыхтя от усердия и усталости, Витюк таскал для них в игрушечном ведре воду на поливку. Но это не помогало, к вечеру пришельцы опускали головки и увядали. Витюк рвал свой посадочный материал без корешков и сажал его прямо в землю, твёрдо веря в спасительную силу поливки.
— Опять сору натащил, брат-сват, — говорил вечером Андрей Иванович, втыкая в грядку палочки для душистого горошка. — Говорил я тебе, без корешков расти не будут.
Витюк вздыхал и молча вытаскивал завядшие стебельки. Но наступало утро, и он опять упрямо тащил целую охапку свежих цветов и веточек и, воткнув их в землю, тотчас принимался за поливку.
Однако сколько хлопот и забот у него ни было, своего любимого дела Витюк не забывал: отзвонив на работу утром, он к четырём часам дня, где бы ни находился, бросал самые увлекательные дела и спешил в контору. Инстинктивное чувство подсказывало ему, что наступает момент большой важности — конец рабочего дня. Если бы случилось ему опоздать, Витюк был бы безутешен. Колокольчик — его самая драгоценная собственность. Он один имел право взмахивать им одновременно с боем часов и наслаждаться его угасающим звоном.
Отзвонив, Витюк опять поворачивался к Андрею Ивановичу, потому что настоящим хозяином пункта признавал только его, и произносил так же деловито:
— Ступай. Блякал!
Затем ставил колокольчик на полочку, сделанную тем же Андреем Ивановичем, и, заложив руки за спину, некоторое время сосредоточенно разглядывал резной бронзовый бок его, точно прощался до следующего раза.
— Молодец ты, брат-сват, как я погляжу, — похваливал Андрей Иванович. Аккуратно размотав тесёмочку, он освобождал от неё левое ухо и старательно укладывал очки в старый футляр с протёртыми углами. — А ещё сегодня звонить будешь? — весело спрашивал он, хотя безошибочно знал ответ.
— Нельзя, — отвечал Витюк, поматывая головой, — завтла буду.
Он внимательно наблюдал, как Андрей Иванович складывал бумаги, замыкал стол, прятал ключ в карман и, одной рукой надевая старенькую кепку, другую протягивал ему.
— Ну, брат-сват, — произносил он при этом, — идём смотреть, чего нам хозяйка сегодня наварила.
— Что, у нас своей каши в печке не станет? — самолюбиво ворчала Дарья, но Андрей Иванович отмахивался.
— Ты её и ешь на здоровье, а нам не мешай. Знаешь ведь, что мне в одиночку еда в горло не лезет.
В жизни одинокого старика Витюк сделался единственной радостью, размеров которой он и сам не подозревал. Жизнь его в уютной Домодедовке катилась тихо, как струйки Незванки, такие с виду спокойные, что было непонятно, откуда брались в ней гладко обточенные голыши.
…И вдруг по дороге мимо пункта пошли красноармейцы, потянулись повозки, загромыхали какие-то удивительные машины: Дарья заплакала и сказала Витюку, что это танки. Один молодой красноармеец на ходу подхватил Витюка на руки и, подкинув его куда выше, чем директор пункта, сказал:
— Эй, держи сахар крепче. Хочешь с нами на войну?
— Хочу, — сказал Витюк невнятно, потому что кусок был большой и языку стало сладко, но тесно. Подумал и прибавил: — С Михлюткой. А индюка не возьмём.
— Молодец! — засмеялся весёлый красноармеец и, поставив Витюка на землю, побежал догонять своих.
В конторе в это время Андрей Иванович, бледный и ещё больше похудевший, торопливо шагал из угла в угол и, размахивая руками, говорил директору:
— Я понимаю, мы должны биться, отражать нападение, но я не представляю себе, как можно выстрелить в живого человека. Ударить его штыком. Убить.
— Хорошо, что вам, по вашим годам, не придётся, — отвечал директор, — но пока войны не пробовали, за себя не ручайтесь.
— Утро уж больно хорошее, самое, чтоб мешки стирать, — сказала Дарья и, сойдя с крутого берега к Незванке, нагнулась уже, чтобы сбросить с плеча на мостки тяжёлую связку мешков.
Но связка шлёпнулась мимо мостков в воду, а Дарья, не замечая этого, неподвижно стояла и смотрела на что-то в кустах, на другой стороне. Подняв руки, она зачем-то нащупала и затянула потуже узел платка, постояла и вдруг, тихо охнув, всплеснула руками, пригнулась и кинулась вверх, не по тропинке, а сбоку, прячась за кустами.
