Пират - Марысаев Евгений Клеоникович (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
– Что, муж пьяный был?
Что тут началось! Василиса поносила лейтенанта такими непотребными словами, что можно было, не задумываясь, дать ей пятнадцать суток. Подкрепляя свои слова жестами, она схватила участкового за китель. Немного успокоилась лишь тогда, когда ненароком оторвала ему пуговицу. Пригрозила:
– Не изничтожишь сей же час собаку – пеняй на себя. Дармоед!
В тот же день Васюков пришел на аэродром. Пес как пес; видно, покинул хозяин, а собака ждет, никого к себе не подпускает. И пренебрег участковый угрозами Ломовой, решил замять «это дело». Не поднялась бы у него рука на Пирата. Молодой лейтенант писал стихи и даже изредка публиковал их в районной газете. Были у него стихи и о любви к «братьям нашим меньшим».
В кабинете лейтенанта Васюкова раздался телефонный звонок. Звонили из райцентра. В трубке звучал недовольный голос начальника отделения милиции, непосредственного начальника лейтенанта:
– В чем дело, Васюков? В Уреме какой-то паршивый пес покусал человека, а ты бездействуешь! Стрелять разучился? Или пистолет потерял?
– Да вроде бы жаль псину, товарищ майор. Хозяина она ждет, к себе не подпускает...
– Ах, она даже бездомная? Тогда давай без соплей, лейтенант. А то Ломова звонила, собирается на нас с тобой жалобу министру внутренних дел накатать. Меня обложила такими словечками, аж в краску вогнала!
– А если, товарищ майор...
– Давай-ка без «если», лейтенант. Приказываю уничтожить собаку. Об исполнении доложить через час. Все.
Он понял, что не сможет выстрелить. Чудовищным лицемерием показались ему собственные стихи, которые он написал когда-то:
Лейтенант сунул обратно в кобуру пистолет, потоптался на взлетной полосе. И все воровато оглядывался: не видел ли его кто, кроме собаки?...
... Ломов был дома. Он настороженно глянул на милиционера: часом, не пронюхал ли чего? А лейтенант мялся, отводил глаза, не знал, с чего начать. Наконец решил не юлить, не крутить, а выложить все начистоту.
– За помощью к тебе, Василь Тимофеич,– сказал он.– Распоряжение поступило: ликвидировать собаку, что тебя покусала. Помоги, если не занят. Ломик бы хорошо прихватить... Зарыть вроде положено...
У Ломова отлегло от сердца. Он-то, дурак, чего подумал!... Все складывалось для браконьера как нельзя лучше. Когда его покусала собака, Ломов сам надумал убить Пирата-Огонька. Со злости, в отместку. И еще от великой своей жадности и зависти. Не вынес бы он, если бы вдруг однажды узнал, что такая собака кому-то принадлежит, на кого-то работает. Не моя, так ничья! Но с убийством тянул. Собаку в тайгу не заманить: умная, чертовка, сразу поймет, что к чему. На людях же стрелять не решался...
А здесь сама власть ему в ножки кланяется: подсоби!
– С превеликой охотой,– подхватил браконьер и стал одеваться.– Не ровен час, еще кого рванет...
– Василь Тимофеич, того... задворками пройдем. Чтоб лишних глаз не было...– зачем-то понизив голос, предложил лейтенант.– И чтоб об этом деле – ни гугу...
Дорогой Ломов что-то говорил, но Васюков не Мог связать слова в общий смысл и не понимал, о чем он говорит.
Наконец они на взлетной полосе. Остановились в десяти метрах от собаки. Ближе она не подпускала, грозное! прорычала.
Лейтенант оглянулся. На аэродроме никого не было. Он извлек из кобуры пистолет и поймал на мушку собачью голову.
Пират глядел в глаза человека и не двигался.
Васюков опустил оружие и жалобно, как-то по-мальчишески сказал:
– Не могу, Тимофеич. Убей, не могу... Давай-ка ты, а?...
Ломов снял с забинтованной правой руки рукавицу, пряча презрительную кривую усмешку, принял пистолет.
Пират заметался, залаял.
Выстрел в чутком морозном воздухе прогремел, как из пушки.
Пират высоко подпрыгнул сразу всеми лапами и рухнул на утоптанную площадку возле конуры.
Ломов подбежал к собаке, склонился.
– Спеклася! – бросил он, довольный своим метким выстрелом. Пуля навылет пробила голову возле левого уха.
Тайга была рядом, в ста метрах от взлетной полосы. Ломов и лейтенант шагали целиной. Браконьер тащил Пирата за задние ноги, часть спины, шея и голова волочились по снегу.
Возле стылой лиственницы Васюков расчистил унтом глубокий снег, а потом принялся долбить ломиком мерзлую землю. Долбил долго, весь вспотел. Вечная мерзлота подавалась с трудом, Ломов же со своими перевязанными ладонями не помощник.
– Да хватит тебе, лейтенант,– сказал Ломов.– Всякому кабысдоху могилу рыть... Велика честь!
Он ногой столкнул Пирата в неглубокую яму, кое-как присыпал мерзлыми комьями, а потом и снегом. Хохотнул:
– Прими, господи, раба твово новопреставленного... Аминь!
По ночам в Уреме хозяйские собаки, которым не сиделось дома, собирались в большую стаю. Они гоняли из конца в конец по единственной улице поселка, пугали запоздалых прохожих, особенно приезжих, городских, и, сытые, откормленные, задирали бродячих, вечно голодных собак, которых никогда не допускали в свою стаю.
После полуночи они бежали за аэродром, на большую таежную поляну: громкое лаяние и рычание под темными окнами изб не нравилось спящим людям. Тут же им никто не мешал. Здесь они играли, дрались. Случалось, после особенно жестокой битвы на снегу оставалось бездыханное окровавленное тело. Тогда бродячие собаки, наблюдавшие из тайги за схваткой, подкрадывались к трупу, волокли в дебри и жадно пожирали его.
Сучка Тайга тоже бегала со стаей. Это была здоровенная, умная, с отличным чутьем, хорошо натасканная промысловая лайка. Хозяин ее любил и ценил, но вид у Тайги, правда, был страшноватый. Года полтора назад, спасая хозяина от верной гибели, побывала она в медвежьих лапах, Потапыч оставил ей метины на всю жизнь: вместо правого глаза – пустая глазница, вместо густого меха на правом боку – содранная шкура; кроме того, у собаки была порвана ноздря и выдрано одно ухо.
Вдоволь наигравшись в стае, Тайга затрусила восвояси, но что-то заставило ее остановиться на заснеженном аэродроме. Она потянула ноздрями морозный воздух. Терпко пахло дымом из печных труб, псиной, снегом, скотиной. Но среди этих очевидных запахов, которые легко различила бы всякая беспородная дворняжка, тончайший нюх лайки уловил слабую тревожную струйку. Тревожный запах исходил со стороны взлетной полосы. Там стояла конура. Тайга подбежала к ней. Из конуры исходил резкий запах кобеля. В этот запах неожиданно вклинился другой, что и насторожило собаку. Это был жирный запах крови. Кровь зияла на снегу темными пятнами, тянулась пунктиром за взлетно-посадочную полосу, к лесу. Лайка уткнула острую морду в кровяной пунктир. Тревожный след привел ее на границу аэродрома и леса и оборвался возле грязного бугра. В лунно-дымчатом свечении воздуха от бугра вилась чуть приметная спиралька пара. Она пахла живой собакой.
Тайга замерла. Она не доверяла собственному нюху. Когда слух ее уловил слабое, приглушенное толщей земли поскуливание, лайка бросилась «на бугор и заработала одновременно мордой, передними и задними ногами. Мелкие комья веером летели в разные стороны, бугор быстро таял. Морда уткнулась в бок Пирата. Лайка ухватилась за него клыками, упершись крепкими ногами, рывком вытащила Пирата из неглубокой ямы.
Тайга узнала Пирата: не раз видела его на аэродроме. Держал себя пес с большим достоинством, никого к себе не подпускал, дружбу с бродяжками, которых хозяйские собаки презирали и за собак-то не считали, не водил. Пират совсем не походил на униженных, с поджатыми хвостами бездомных псов, хотя сам не имел ни дома, ни хозяина...
Тайга обнюхала кобеля с головы до ног, потом оттаяла дыханием, слизнула натекшую в глазницы кровь и усиленно заработала языком, врачуя ранки на лбу и затылке. Пират дрыгнул задними лапами, проскулил, затем попытался приподнять голову. Но шея совсем не держала ее.
