Путь кенгуренка - Даррелл Джеральд (читать книги онлайн без .txt) 📗
Мы так настроились на поиски лирохвостов, что встречи с другими лесными жителями явились для нас полным сюрпризом. Первыми нам попались три дородных птенца кукабурры — три «смешливых дурака», как называют в Австралии этих гигантских зимородков. Тройка сидела в ряд на ветке, красуясь шоколадно-серым оперением с нарядными синими заплатами крыльев. Полоска черных перьев на голове образовала как бы полумаску, придавая птенцам неожиданное сходство с тройкой толстых мальчишек, играющих в бандитов. К нашему удивлению, зимородки, завидев нас, издали резкий стрекочущий клич, слетели вниз и сели прямо перед нами, после чего запрыгали взад-вперед и принялись сипло кричать, взмахивая крыльями и просительно разевая свои широкие клювы. Айра, лучше нас знавшая обычаи Шервудского Леса, преспокойно извлекла из кармана большой кусок сыра, и мы стали потчевать крикунов этим несколько неожиданным лакомством. Наконец, набив себе животы сыром, зимородки тяжело взлетели на сук и опять устроили засаду, подстерегая новые жертвы.
Следующий обитатель леса поразил нас еще больше, чем кукабурры. Я уныло стоял перед кустами, соображая, в какую сторону лучше направиться, чтобы найти лирохвостов, как вдруг тихонько хрустнули ветки и появился толстый серый зверь ростом с крупного бульдога. Я сразу узнал вомбата. В прошлом (когда я работал в зоопарке Уипснейд) у меня был как-то длительный и пылкий роман с очаровательным представителем этого вида, и с тех пор я к ним неравнодушен. На первый взгляд вомбат напоминает коалу, но у него гораздо более плотное сложение, и он больше смахивает на медведя, так как приспособлен к наземному образу жизни. У него сильные, короткие, слегка искривленные ноги, и косолапит он совсем по-медвежьи; зато голова больше похожа на голову коалы — круглые глаза-пуговки, овальная плюшевая заплатка носа и бахромка по краям ушей.
Выйдя из кустов, вомбат на секунду остановился и с каким-то грустным видом громко чихнул. Потом встряхнулся и, уныло волоча ноги, зашагал прямо на меня — этакий игрушечный мишка, который знает, что дети его разлюбили. Совершенно убитый, ничего не видя перед собой, он продолжал приближаться ко мне, явно поглощенный какими-то очень мрачными мыслями. Я стоял абсолютно тихо, и вомбат только тогда заметил меня, когда его отделяли от моих ног каких-нибудь два-три метра. К моему удивлению, он не бросился наутек, даже не убавил шаг, а подошел ко мне и с легким интересом во взоре принялся осматривать мои брюки и ботинки. Еще раз чихнул, потом горько вздохнул и, бесцеремонно оттолкнув меня, побрел дальше по тропе. Я пошел за ним, но вомбат вскоре свернул в лес, и я его потерял.
На мой вопрос, не знает ли она этого вомбата, Айра рассказала, что он уже лет десять пользуется славой патриарха здешнего леса. Он часто показывается днем — для ночного животного это необычно — и относится ко всем посетителям так же равнодушно, как отнесся ко мне. Очевидно, раз и навсегда решил, что если этим нескладным двуногим нравится бродить по его лесу в поисках каких-то горластых птиц — пусть себе бродят, лишь бы его не трогали.
Всю вторую половину дня мы прочесывали лес, надеясь застать лирохвостов на участках, пригодных для съемки, однако нам не повезло. Птиц было много, но все они таились в лесном сумраке. Мы вернулись в гостиницу, хмурые, иззябшие и голодные.
На следующий день (это было воскресенье) погода выдалась получше, и мы отправились в лес, окрыленные надеждой. Правда, Айра несколько обескуражила нас: по ее словам, в воскресенье заповедник привлекает особенно много посетителей, поэтому птицы могут оказаться пугливее, чем обычно. Она продолжала настаивать, что самое правильное — ориентироваться на старину Спотти, и мы пошли к лучшей из его «танцевальных площадок», которую нам удалось найти на лесной поляне среди невысоких, по пояс, кустов. Условия для съемки здесь были отменные, теперь все дело было за Спотти. Казалось, наша кампания кончится успешно — не успели мы расположиться по соседству с поляной, как явился долгожданный Спотти. Однако он ничего не стал исполнять, а, постояв неподвижно несколько минут с отсутствующим видом, опять скрылся в лесу. Так повторялось шесть раз; шесть раз мы хватали аппаратуру и делали стройку, словно терьер перед крысиной норой, но все напрасно. На седьмой раз Спотти подошел к нам и милостиво поклевал немного сыра, но стоило нам заикнуться, что, мол, теперь не худо бы и исполнить что-нибудь, как он величаво удалился.
Мы продолжали терпеливо ждать. Мимо нас по тропе шли экскурсанты — пожилые дамы, молодые пары и отряды бойскаутов; всех их привлекла в лес надежда увидеть танцы лирохвостов. Как чудесно, говорил я себе, что есть такой заповедник, куда столько горожан могут приходить на пикник и с расстояния в несколько метров наблюдать одно из самых удивительных представлений в мире пернатых. А люди все шли и шли, неся свертки с бутербродами и дешевенькие фотоаппараты, и все желали нам доброго утра и справлялись, где сегодня танцуют птицы. Мы не без желчи отвечали, что сами хотели бы это знать.
Ожидание затянулось, а Спотти все не показывался. Тут послышался треск, и из леса выскочил пожилой священник в потрепанной панаме, который прижимал к себе сумку, набитую провизией. Заметив нас, он остановился, поправил модные очки, мягко улыбнулся и приблизился вкрадчивой походкой, чтобы рассмотреть извивающиеся провода, звукозаписывающую аппаратуру и кинокамеры, которые холодно поблескивали на своих треногах, словно марсианские чудовища.
— Вы хотите снимать лирохвостов? — спросил он наш унылый отряд.
— Да, — ответили мы, потрясенные его проницательностью.
— Так ведь их целые полчища вон там, в лесу, — сказал он, подчеркивая свои слова энергичным жестом. — Полчища… В жизни не видел так много лирохвостов. Вы бы туда пошли… вон туда.
Когда он проследовал дальше, выполнив дневную норму добрых поступков, Джим глубоко вздохнул.
— Если в пределах досягаемости появится еще один лирохвост, я своими руками сверну ему шею, — объявил он. И добавил: — Это относится и к священникам тоже.
Минул еще час. Крис расхаживал по поляне с видом герцога Веллингтона в канун битвы при Ватерлоо, и вдруг почти одновременно произошли две вещи. В лесу, метрах в трехстах-четырехстах от нас, запел лирохвост, и Джим, ругнувшись вполголоса, вскочил на ноги, схватил одну камеру и помчался туда. Только он исчез, как показался старина Спотти и решительным шагом направился к «танцевальной площадке».
— Живей, живей, — простонал Крис, хватая запасную кинокамеру. — Придется тебе записывать звук.
Прорвавшись сквозь кусты, он принялся лихорадочно устанавливать камеру на краю площадки; я последовал за ним, весь опутанный волочащимися по земле проводами. Нам повезло, мы сумели развернуть аппаратуру, прежде чем подоспел Спотти. Мы остановились метрах в двух от «эстрады», ближе подойти не решались, чтобы не спугнуть птицу. Крис нажал кнопку, камера застрекотала, и в ту же секунду, словно он только и ждал этого сигнала, Спотти ступил на площадку. Он остановился, смерил нас царственным взглядом, затем поднялся на кучу листьев и начал свое выступление.
Я был готов услышать что-то замечательное, но Спотти был так великолепен, что мне стоило большого труда сосредоточиться на звукозаписи. Сперва прозвучали две-три пробные ноты, словно он настраивал свою флейту, а затем Спотти медленно опустил крылья, расправил хвост, так что над спиной у него засверкал белый каскад перьев, закинул голову — и из его горла полились звуки столь виртуозные, что описать их попросту невозможно. Наряду с трелями и фиоритурами, иногда даже сочного контральтового тембра, я услышал хриплый, резкий хохот кукабурры, крик австралийской трещотки (напоминающий свист и щелчок пастушьего бича) и звук, который можно сравнить лишь с дребезжанием набитой камнями жестяной банки, катящейся вниз по скале. И ведь что удивительно: все эти странные, немелодичные звуки так искусно сочетались с основной темой, что ничуть ее не портили, а только украшали. Я ухитрился подвесить микрофон примерно в метре от певца и был очень доволен своей ловкостью, но когда взглянул на рекордер, то с ужасом обнаружил, что он вот-вот лопнет от силы звука, врывающегося в микрофон. Энергичными жестами я попытался втолковать Крису, какая случилась оказия; говорить я не смел, опасаясь что мой голос попадет на звуковую дорожку. Во что бы то ни стало (объяснял я руками) нужно отодвинуть микрофон. Крис бросил взгляд на пляшущую стрелку прибора, тоже пришел в ужас и понимающе кивнул мне.
