Хари и Кари - Мукержи Дхан (бесплатные серии книг .txt) 📗
Перед поездкой в город я решил приучить слона к обезьянке. Я посадил Копи на плечо и, крепко держа ее, подошел к сараю слона. Кари стоял и почесывался изжеванной веткой. Увидев обезьянку, он захрапел и вытянул хобот, чтобы схватить ее. Копи взвизгнула, выскользнула у меня из рук и одним прыжком вскочила на крышу сарая. Я подошел к Кари и стал поучать его:
— Кари, ты должен привыкнуть к обезьяньей породе. Но я не хочу, чтобы ты убил мою Копи, как убил надоедливую собаку.
Слоны не любят обезьян, потому что те вечно носятся по деревьям у них над головой, галдят, дразнят их и швыряют в них всякой дрянью. Но все же к концу недели мне удалось свести Кари и Копи вместе. Пришел день, когда слон стоял по одну сторону кучи фруктов и ел, а обезьянка — по другую. Конечно, слон ел скорее, чем Копи. Копи заметила это и так усердно принялась уписывать за обе щеки, что скоро у нее за каждой щекой набралось по целому кулаку. Я увидел, что дело идет на лад, влез на спину Кари и свистнул Копи. Она прыгнула с дерева ко мне на плечо. Слон вздрогнул, потом успокоился. Я сказал ему «мали», и он двинулся вперед.
Наконец, пришло нам время отправляться в город. На этот раз мы привязали на спину Кари хаудах. У дома господина Махатмы лежали тугие мешки риса. Кари хоботом поднял мешок и положил его в ящик, Я полез в ящик, чтобы получше уложить там мешок, и в эту минуту увидел у себя над головой второй куль.
— Осторожно, Кари! — крикнул я. — Не задави!
Куль повис в воздухе и висел так, пока я не вылез из хаудаха.
Когда все мешки были уложены, мы тронулись в путь. Я не хотел брать Копи, но она долго бежала над нами по веткам деревьев, и я не смог от нее отвязаться.
Луна сияла ярко; ее свет белым дождем струился на землю. В полночь джунгли сверкали; был виден каждый листок от высоких вершин и до самой земли, где лежали черные тени. Слон лениво брел по лесной тропе. Ничто не смущало его покоя; он ни на кого не обращал внимания.
Копи — та трусила. Обезьяны боятся змей. Змеи вползают на деревья и охотятся за птицами и птенцами. Обезьяны тоже грабят птичьи гнезда; они крадут из них яйца. Иной раз случается, что змея очистит гнездо и уляжется в нем отдыхать, а обезьянка запустит лапу в гнездо и вместо яиц найдет в нем смертельный укус.
Иногда обезьяне удается скрутить змею, как веревку, переломать ей кости и бросить прочь, прежде чем змея успеет укусить. Но это бывает очень редко. Потому обезьяна трепещет, когда слышит шуршание змеиного тела. Малейший шорох в траве или в листьях деревьев — и Копи цепенела от ужаса. Я клал ей руку на плечо и шептал: «Не бойся; на спине у слона нам ничто не страшно».
Еще пугал ее крик совы. Обезьяны, которые живут в джунглях, привыкли к этому крику, но Копи выросла среди людей и никогда не слышала переклички лесных голосов. Когда совы хлопали крыльями и поднимали улюлюканье и хохот, казалось, что река молчания вскипает пеною шума. Сперва и я вздрагивал, когда вдруг сквозь сон слышал крик совы, но скоро мы с Копи к ним привыкли.
Около трех часов утра Кари остановился и отказался идти дальше. Я приказал ему выгрузить рис на землю, и он с удовольствием послушался моей команды. Не знаю, сколько я после этого спал. Копи потянула меня за руку, и я очнулся. Луна бросала на джунгли косые лучи сквозь темные облака. Облака проносились мимо, будто сотни диких слонов неслышною поступью мчались над лесом. Это шествовала сама тишина.
Потом птичий голос пронизал тишину, и посветлело небо. Флейтой запела заря, откликнулись птичьи стаи, и солнце вырвалось на небосвод. Кари поднял хобот и затрубил. Не ожидая моих приказаний, он принялся укладывать мешки себе на спину. Мы снова двинулись в путь. К полудню мы пришли к реке. Пора было сделать привал. Я выкупал Кари, выкупался сам. Копи исчезла в листве. «Проголодалась, разбойница», — подумал я и тоже полез на дерево рубить свежие ветки для Кари. Приготовив обед для слона, я разложил костер и стал варить обед для себя. В это время вдали на дороге показался караван. Копи увидела его с верхушки дерева и взволнованно затараторила.
Я рад был приходу каравана. Мне наскучило путешествовать в одиночку. К тому же проводники каравана должны были знать кратчайшую дорогу в город. Верблюды, высоко подняв головы, приближались к реке. Они вытянули длинные шеи вперед, почуяв влагу. Когда воздух становится влажный — значит, где-то поблизости есть вода. Кари, заметив верблюдов, сердито захрапел; обезьянка была вне себя от волнения. Я успокоил слона и пошел навстречу прибывшим. Караван остановился, погонщики привязали верблюдов к деревьям и прилегли на час-другой отдохнуть. Спешить было незачем: Бенарес был уже не за горами.
Часа в четыре заворковали голуби. Копи приподнялась и насторожилась. Потом вдали прокуковала кукушка, и в несколько минут караван был готов продолжать путь.
До самого вечера ехали мы без всяких тревог и волнений.
В Бенаресе
Когда солнце село и сгустилась вечерняя тишина, мы въехали в Бенарес, самый старый из городов Индии. Тысячи лет здесь люди клали камень на камень, чтобы уберечь высокие башни и темные купола от разрушительного течения Ганга. Священная река не перестает подтачивать город. Ночью слышно, как с ворчанием грызет вода каменную набережную. Все башни Бенареса наклонились в сторону реки: вода подточила их, как бобр подгрызает стволы деревьев. В Бенаресе чувствуешь, сколько долгих веков уже прожила Индия.
Мы проходили по улицам Бенареса узкой и длинной цепью. Верблюды шли впереди. Обезьянка спрыгнула с моего плеча и бежала рядом с караваном по крышам домов. Она то, тараторя, забегала вперед, то исчезала среди стен и крыш. Я опустил по бокам слона на длинных цепочках два бубенца, и чистый звон их влился в тишину прохладного вечера. По улице шел народ; дервиши в грязных лохмотьях стояли на перекрестках; красными пятнами горели мантии важных купцов. Голуби на крышах домов выгибали переливчатые радужные шейки. Англичанин в пробковом шлеме стоял на балконе и обмахивался веером. Кари вдруг вытянул хобот и выхватил у него веер из рук. Я похолодел от страха.
— Отдай веер! — закричал я. — Сейчас же отдай веер! — Кари понял, что я недоволен, и вернул англичанину веер.
— Белый сагиб — сердитый сагиб. Никогда не тронь белого сагиба, — объяснил я Кари, радуясь, что нам легко сошла с рук его проделка.
Не проехали мы и двух кварталов, как вдруг я услышал жалобный визг. Копи металась по крыше, а за нею бегал человек с тяжелой дубинкой в руках.
— Не тронь мою обезьяну! Что она сделала тебе, злой человек?
— Что она сделала! Будь она проклята, твоя обезьянка! — закричал он. — Она выщипала у моего попугая столько перьев, что он похож теперь на ободранную крысу!
Проводники верблюдов засмеялись. Пока человек стоял на крыше и бранился, Копи спрыгнула с крыши на дерево, а с дерева ко мне на плечо.
— Хорошо, я накажу обезьянку, — сказал я человеку. — А ты получше смотри за своим попугаем, если он тебе дорог.
Я толкнул ногой слона, и он двинулся вперед догонять верблюдов.
Этим кончились наши неприятности в этот день. Мы остановились вместе с караваном на открытом месте за городской стеной.
Наутро, задолго до рассвета, я проснулся от шарканья тысяч ног по пыльным мостовым Бенареса. Казалось, это спешит прочь тишина летней ночи. Я оставил Кари и Копи с погонщиком верблюдов и пошел посмотреть, откуда доносится гулкий топот толпы. Скоро я очутился у берега Ганга и увидел множество паломников, которые направлялись к священной реке, чтобы окунуться в ее воды и встретить зарю. Я выкупался вместе со всеми, и снова загудела толпа, поднимаясь по ступеням Гаута — лестницы, которая ведет к реке. Сразу начался день. По небу и по воде протянулись лучи рассвета; золотой отблеск лег на лица людей и на поднятые к небу ладони. Паломники торжественным пением встречали восход.
Но я не мог оставаться долго на ступенях Гаута: я знал, что Кари и Копи ждут меня, и поспешил назад.
