Они живут рядом со мной (сборник) - Онегов Анатолий Сергеевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
До камней остаются метры. Между птицами естественная граница. И тогда одна из гагар вытягивает шею и высоко поднимает голову. Шея, голова, клюв — будто одно целое, и громкое чистое «ку-ку-вы» начинает на озере новое утро.
«Ку-ку-вы», — кричит птица справа. «Ку-ку-вы», — отвечает сосед слева. И вот уже все четыре гагары оповещают друг друга, что и сегодня они тоже вступили во владение своими хозяйствами.
Три, четыре, пять минут продолжается утренний ритуал, ритуал — «утверждение границы». Соседи успели обо всем договориться и теперь чинно, не торопясь расплываются по своим «домам», возвращаются к своим птенцам.
Иногда над озером появляются и чужие гагары. Обычно это бывают птицы-одиночки. Они ничего не знают об утреннем договоре, и, когда слишком близко опускаются к воде, хозяева беспокойно спешат на открытое, видное отовсюду место, чтобы оттуда во всеуслышание заявить о своем исключительном праве на занятую территорию.
И право собственности на занятую территорию признается безоговорочно. Хозяйство остается неприкосновенным — его границы никогда не нарушаются соседями, и ни одна чужая птица не опускается на озеро до тех пор, пока птенцы владельцев озера не научатся летать.
Горластые, пронырливые дрозды-рябинники изводили меня своим верещанием. Трескучий концерт, который начали они еще в мае, в летние дни и в светлые летние ночи Севера, не прекращался ни на минуту. От дроздов нельзя было спрятаться даже за дверью охотничьей избушки — суматошные птицы разместились целой колонией над крышей моего лесного домика.
«Колонисты» шныряли по кустам, устраивали организованные набеги на мою кухню, как могли, издевались над моей собакой, но всегда оставались на вид мирными, хотя и несколько экспансивными… Но вот над моей крышей раздается громкий сигнал тревоги. Вскрикивает одна птица, за ней следом сразу две — и цепная реакция мгновенно взвинчивает всю колонию до состояния буйного помешательства: «Нарушитель! Нарушитель границы! Ну уж нет! Вон его!»
В роли «нарушителя» и на этот раз выступал житель точно такой колонии дроздов, что разместилась среди еловой частники на нескольких косматых рябинах метрах в пятидесяти от моей избушки. Чужая птица случайно выскочила на дорогу, но, услышав первый же беспокойный крик соседей, поспешно нырнула в кусты, не дожидаясь наказания.
Ни у дроздов, ни у уток, ни у гагар я не видел, как наказывают нарушителя чужой границы, не видел никогда и преднамеренного посягательства на чужое хозяйство. Правда, весной мне приходилось видеть, как птицы вступают в конфликты из-за будущих хозяйств, как энергично и решительно предъявляют свои права на облюбованную территорию, но назвать даже эти события «междоусобной войной» я не решаюсь, ибо весной никаких сложившихся хозяйств еще нет и границы еще только намечаются и определяются, правда не всегда мирно и деликатно.
Но вот хозяева утвердились в правах на занятую территорию, устроили гнезда, вывели птенцов, и теперь нарушение чужой границы считается, видимо, самым тяжким преступлением. А если и случается кому-либо заскочить не к себе домой, то это происходит либо по ошибке, либо в пылу погони за чем-нибудь уж очень интересным. Но ошибка тут же исправляется, будто страшный запрет тяготеет над животным, неосмотрительно заглянувшим в чужой «дом». Но такой запрет, как правило, тяготеет лишь над соседями одного и того же вида…
Гагары ревностно оберегали свои владения от сородичей, но, казалось, совсем не замечали выводка уток-гоголей, который крутился у них под самым носом, а дрозды, как на неодушевленный предмет, смотрели на трясогузку, поселившуюся под крышей моего домика.
Трясогузка не была конкурентом — у нее свои вкусы: свои завтраки, обеды и ужины. Другое дело дрозды-соседи — они могли ограбить хозяйство, могли оставить детей без пищи, и тогда слишком беспечным родителям пришлось бы тратить много сил и времени в поисках корма для своих птенцов. Такое допустить нельзя. Разыскивать пищу можно только в личном хозяйстве, границы которого существовали до тех пор, пока птенцы не выбирались из гнезд и не начинали самостоятельно разыскивать корм.
Вслед за беспокойным, хлопотливым летом наступила осень. Вместе с осенью пришли холодные ночи и частые обложные дожди, и к моей охотничьей избушке заглянула первая стайка синичек-московок. И почти тут же над крышей домика дрозды заорали еще громче, будто эти неугомонные птицы собрались сразу со всей тайги. Птицы шныряли по дорожкам, заглядывали в открытую дверь избушки, носились над кустами смородины и малины и вырывали друг у друга тяжелые кисти рябины.
Я примерно представлял, какое количество птенцов вырастили за лето те дрозды, которые поселились возле меня. Но как ни старался сравнить я это число с неимоверно большим числом птиц, посетивших меня в конце лета — в начале осени, у меня ничего не получалось, и я вправе был сделать вывод, что дрозды собирались около моего лесного жилища действительно со всего леса.
Теперь, когда очень скоро придется улетать на юг, улетать стаями, в которых надо хорошо знать крыло соседа, личная собственность перестала существовать и уступила место новому качеству — сплоченности. Исчезли «заборы» и «границы» у дроздов, гагар и уток. Утки стали посещать чужие озера, давно не встречались по утрам у каменной гряды гагары для совершения такого обычного совсем недавно ритуала, и вместо строгого закона территории у этих птиц появился новый закон — закон дружбы перед дальней дорогой.
Так было в лесу, на озере. Но другой мир, мир воды, пока оставался для меня тайной. Как там? Как у рыб? Я задавал сам себе эти вопросы и старался хоть краешком глаза заглянуть в таинственное государство окуней и щук…
Я отыскал на озере несколько неглубоких луд. Лудами на таежных озерах называются скрытые под водой песчаные или каменистые всхолмления дна. Эти всхолмления заросли кувшинкой, переплелись травой, превратились в настоящие подводные джунгли и надежно укрывали от хищников мелкую рыбешку.
Я приплывал к лудам еще в тумане, дожидался первых лучей солнца и ловил на удочку крупных, тяжелых окуней. Окуни ловились на кусочки рыбы или на червя. В первый день ловля всегда была богатой, но на второй день рыбы попадалось уже меньше и она была не такой крупной. Третий день не приносил рыбаку и такого улова, а на четвертый — озеро как будто совсем отказывалось разговаривать с тобой.
Что это?.. Может быть, окуни разгадали мысли рыбака, испугались опасного места и ушли куда-нибудь подальше?.. А что, если там, под водой, существует свое собственное расписание, по которому луда время от времени переходит от одной стаи окуней к другой? Может, прежние хозяева уже успели наесться, покинули кормовое место, ушли дальше, а новые еще не успели подойти?
Каждый день я исправно навещал знакомую луду, видел среди травы бесконечные стаи мальков, за которыми совсем недавно охотились большеротые, полосатые окуни, возвращался домой почти ни с чем, но продолжал ждать, когда тайны подводного мира хоть немного приоткроются для меня…
Гагары, прокричав свое утреннее «ку-ку-вы», расплылись в разные стороны от каменистой гряды, а я осторожно опустил якорь и забросил удочку. И почти тут же поплавок медленно качнулся и исчез в воде. Я поднял удилище, и в лодке появилась полосатая рыбина. Окунь топорщил острые плавники, выгибал упрямо хвост и никак не соглашался немного подождать, чтобы я успел оставить на его хвостовом плавнике небольшую меточку. Наконец несложная процедура окончена, я пожелал своему новому знакомому доброго пути и отпустил его обратно в озеро.
К вечеру мне удалось пометить не один десяток больших упрямых рыб, вдруг объявившихся около луды. Я снова возвращался домой без улова, но был приятно спокоен — может быть, совсем скоро подводное расписание будет мне известно.
На следующее утро я опять ловил и метил полосатых рыб. Так продолжалось несколько дней, пока окуни не исчезли. И снова луда на таежном озере казалась пустой, казалось, что сюда вообще никогда не заглядывала приличная рыба. Но я помнил прежние неудачные дни и терпеливо ждал.
