Разговор с лошадью. Изучение общения человека и лошади (ЛП) - Блэйк Генри (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Мне было около 14, когда у нас появилась лошадь, не обладающая ни умом, ни сколько-нибудь ярким характером. Но она заложила фундамент моего общения с лошадьми в будущем. Это был чистокровный жеребец по имени Зе Тофф (Франт), а к нам он попал, потому что его невозможно было поймать. После того, как он пробыл у нас неделю, я начал учить его подходить к человеку. Он пасся в одиночестве на поле в два акра. Я начал сразу после завтрака, и в течение девяти часов я ходил за Тоффом вдоль и поперек всего поля. Когда ходил я, ходил и Тофф, не даваясь мне в руки. После получаса такого хождения я ему так надоел, что он отходил, только если я слишком приближался; но все равно он уходил, уходил, уходил… И так девять часов. Но в конце концов он сдался. Тофф позволил поймать себя и надеть недоуздок. Уже тогда я понимал: первое, что нужно сделать, поймав его – от души приласкать, поощрить, а второе – освободить его. Следующие полтора часа мы с Тоффом опять кружили и кружили по полю. Затем я поймал его во второй раз, приласкал и снова отпустил. В третий раз я поймал Тоффа через 20 минут преследования; снова ласка, поощрение и – свобода. Я продолжал в том же духе: ловил лошадь и отпускал его, пока он не стал даваться мне в руки без проблем, после чего незамедлительно получал свободу. Через 14 часов я пошел домой попить чая. Этот жеребец научил меня очень важной вещи: начав работу с лошадью, доведи ее до конца, во что бы то ни стало. Надо продолжать до тех пор, пока не будет достигнута поставленная цель. При этом вы должны обладать бесконечным терпением, ни в коем случае не должны выходить из себя, а когда добьетесь выполнения животным того, что вам нужно, необходимо найти в себе силы, чтобы приласкать его. И так снова и снова, пока не достигнете безусловного выполнения. Я не знаю, что произошло с Тоффом, в моей памяти он не оставил следа, но я всегда буду ему безмерно благодарен за опыт, который стал основой моих знаний в обращении с животными.
Было военное время, и чтобы успокоить свою совесть, отец заставлял всех лошадей работать на ферме. Благодаря этому он чувствовал, что приносит пользу отечеству, а не просто содержит лошадей для собственного удовольствия. Помню, у нас был великолепный чистокровный мерин по кличке Караван, которого запрягали в подводу, чего он совершенно не одобрял и имел привычку здорово носить, что у всех вызывало ужас, потому что бегать он действительно умел. Однажды я выезжал с ним со двора, аккурат мимо разрушенной пару дней назад стараниям того же Каравана каменной опоры ворот. Пролом как раз заканчивали заделывать. Я проехал примерно полмили и остановился, чтобы открыть полевые ворота. Казалось, Караван только того и ждал, чтобы резко развернуться вместе с подводой и с курьерской скоростью понестись в обратном направлении. Каменщик любовно озирал плоды своего труда – готовую идеально ровную кладку, когда из-за угла вылетел Караван. От новой опоры камня на камне не осталось. Вслед Каравану неслись ужасающие выражения. И все-таки Караван был отличной лошадью, в его характере присутствовали смелость и сообразительность. Зимой он бывал здоров только один раз в неделю: именно в тот день, когда я ездил на нем охотиться. Если утром в понедельник я собирался на охоту, Караван был абсолютно здоров. Возвращаясь с охоты, он отчаянно хромал, и продолжал хромать до следующей охоты. Я недоумеваю по сей день, как он мог определять заранее, в какой день я поеду на охоту?
Среди тех сумасшедших плохишей, которые попадали нам в руки, ни одна лошадь не была по настоящему сумасшедшей или плохой. Все они обладали высоким интеллектом вкупе с крутым норовом. Это были лошади, которых не понимали. Это были лошади, с которыми плохо обращались. Это были лошади, которых испортили слишком мягким обращением. Плохишами, как правило, оказывались лошади с сильным характером, чьими владельцами оказывались слабохарактерные люди. Одна из таких лошадей особенно мне запомнилась. Его звали Брэйкспиар (Таран), и он отчаянно брыкался. Мы с отцом поехали на ферму Артура Брэйка, чтобы посмотреть на эту лошадь, и мой отец купил его. Отец решил ехать домой на своей покупке. Мне в то время было 15. Во время игры в регби я сломал ногу, и она была загипсована от бедра до лодыжки. Отец подготовил лошадь к поездке, что было совсем не трудно, потому что лошадь вела себя прекрасно. Помню, отец сказал, что либо это очень плохая лошадь, либо с ней все в полном порядке. Затем он вдел ногу в стремя и сел в седло. Тут Брейкспиар выдал такого мощного козла, что отец взлетел высоко в воздух, а потом грохнулся на землю. Отец снова сел в седло и снова вылетел из него. После трех попыток он ухитрился усидеть на лошади. После этого встала проблема, как отогнать домой машину. Со всей юношеской самоуверенностью я заявил, что сам сяду за руль и поеду вслед за отцом. Я уже раз или два ездил по ферме, поэтому завел машину, которая то ревела, то глохла, и рывками двинулся через двор фермы Артура Брэйка. Отец поджидал меня на дороге, примерно в полумиле пути. Он решил, что при наличии дома еще двух сыновей, потерю третьего он сможет пережить, но вот приобрести в военное время еще одну машину надежды практически нет. Пока меня вытаскивали из машины, Брэйкспиар, успевший на протяжении полумили сбросить отца еще раз пять, стоял совершенно спокойно и ждал, пока я взберусь на него со своей загипсованной ногой, после чего довез меня до дома, как будто был старой смирной клячей. Он точно знал, что я ничего не смогу сделать, если он начнет брыкаться, и довез меня до дома как хрустальную вазу. Этот случай ярко иллюстрирует доброжелательность и уважение даже самых сложных по характеру лошадей к доверившемуся им человеку.
Следующая лошадь иллюстрирует прямо противоположную тенденцию. Это была 16-2 ладоней чалая кобыла, которую мы получили от Артура Палмера: прекрасная лошадь, но с одним существенным недостатком. Как только кто-то садился на нее, она опрометью кидалась к ближайшему дереву, чтобы либо как следует прижать всадника к стволу, либо "счистить" его с себя с помощью нижних веток. Со мной в первый раз ее проделка увенчалась успехом. Во второй раз она ринулась к огромному вязу, и в последнюю секунду, когда у меня уже не оставалось никакой надежды отвернуть ее в сторону, я направил ее прямо на дерево, так что она въехала со всего маху головой прямо в ствол. Я, конечно, вылетел из седла, а кобыла рухнула на землю как подстреленная. Я думал, что убил ее. Она не двигалась около пяти минут. Пошатываясь, как под хмельком, на ноги поднялась уже гораздо более печальная и мудрая кобыла. Я снова сел в седло и объехал вокруг поля. Больше она никогда не повторяла своей выходки. Эта история показывает, что мгновенная реакция и незамедлительное наказание могут излечить лошадь от большинства пороков. Когда кобыле удалось высадить меня в первый раз, я не ругал ее и не наказывал, просто сел на нее опять; в следующий раз она понеслась к дереву и сама же в него врезалась. Очнувшись, она увидела меня. Я спокойно и ласково разговаривал с
ней. Буквально через месяц – два она потеряла всякое желание причинять боль человеку и пришла к заключению, что человек – это друг.
В начале 1946 года отец поехал на скачки в Таунтон. Это был один из первых стипль-чезов после войны. В паддоке 3-мильных скачек стоял мерин по кличке Лаки Баргин (Удачная Сделка). Внимание моего отца привлекло то, что этот скакун трижды сбросил своего жокея, причем тот попадал на перекладины загородки и, похоже, мог выйти из строя еще до начала скачки. Мой отец приобрел мерина у впавшего в отчаяние владельца за 25 фунтов. Могу поклясться, что Лаки умел считать. Неважно, когда и сколько вы на нем ехали, он сбрасывал всегда ровно три раза. После того, как Вы вылетите из седла трижды, он был готов возить вас хоть целый день. Он был очень хорошим конем. И он был конем, который научил меня держаться в седле во время козлов: он крутился и резко поворачивал; брыкался, выбрасывая задние ноги далеко назад, и вытягиваясь почти в прямую линию; он несся вперед, взбрыкивая, потом резко останавливался и брыкался на месте. Усидеть было практически невозможно. И в то же время он был необыкновенно добрым и благородным: высадив всадника из седла, он всегда терпеливо ждал, когда тот снова взберется на него. Во время соревнований или охоты он всегда выкладывался полностью. Если можно так сказать, он был очень щедрым. Как-то отец продал этого коня, предупредив, что он брыкливый, с чем Лаки и уехал к тренеру. Через три месяца тренер был сыт им по горло, и отец выкупил Лаки, который и прожил у нас до самой смерти.
