Верное сердце Фрама - Чернов Юрий Михайлович (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
— Начинай, что ли, с него, — сказал начальник, кивнув на Фрама.
Линник взял Фрама и начал запрягать его там, где обычно запрягают заднюю пару.
В заднюю пару, как и в переднюю, отбирают сильных собак. Тех, кто послабее, впрягают посредине. Но кому-кому, а последней паре больше всех перепадает ударов остолом — деревянной палкой с острым железным наконечником. Да и не в одном этом дело. Два года Фрам ходил вожаком. Душа его ощетинилась против явной несправедливости, резким рывком он вырвался из рук Линника и, отбежав метра на два, сел там, где полагалось, по его расчетам, сидеть вожаку.
Фрам не мог объяснить словами, почему он так поступает, он пытался все объяснить действиями: мол, смотрите, я не убегаю далеко, я стал на свое место, я просто не хочу быть коренником, потому что я вожак.
Ну, а Линник не собирался потакать капризам лайки. Он был крутым и упрямым матросом, даже боцману не всегда удавалось совладать с ним. Погрозив Фраму кулаком, Линник подтащил его к нарте и запряг там, где считал нужным.
Конечно, Фрам и на этот раз мог бы вырваться. Но опыт научил его — люди злы, порою и жестоки. Не надо лезть на рожон.
Напарником Фрама оказался Варнак — пес работящий и сильный. Впереди впрягли Тюльку — невысокую, с пятнастой черно-белой спиной. Длинный мех прикрывал слабые, не привыкшие к тяжелой работе лапы.
Пока Линник возился с упряжкой, Фрам угрюмо думал о людской несправедливости. Как назло, Тюлька крутнула хвостом, хвост обидно метнулся перед самыми глазами Фрама.
В душе его все закипело. Не будь перед ним сука — он показал бы, что к чему! Но он и так не смирится, не будет эта черно-белая метелка Тюлькиного хвоста десятки, может, сотни верст мелькать перед его глазами!
Острые зубы вмиг перегрызли ремни и, прежде чем подскочил Линник, Фрам был уже на свободе. Кровь предков взыграла в нем, жажда независимости и справедливости победила покорность.
Сколько люди ни звали его, сколько ни грозили, он не вернулся к нарте, пока впрягали собак. И только тогда, когда настала очередь передней пары, Фрам сам подошел и занял место вожака.
Линник хотел было отвести душу на строптивой собаке, но начальник остановил его:
— Садовая голова, разве не видишь, что он вожак?! Оставь его в покое!
Итак, упряжка была готова. Линник закурил, начальник сел в нарту, раздалась зычная команда:
— Впе-ред!
Фрам рванулся, натянув постромки. Увы, нарта не шевельнулась. Вожак обернулся. Вместе с ним пытались тянуть Варнак и Пират. Остальные собаки лежали, словно команда их не касалась. Тюлька, озябнув, свернулась калачиком. Рядом спиною к Фраму лежал Пегой — пушистый архангельский пес. Это было уж слишком! Такого непочтения к вожаку Фрам на своем веку не помнил. Он вонзил в лежащего клыки, Пегой вскочил, скуля и не понимая, за что такая немилость.
Фрам изрядно поработал клыками, прежде чем догадался, что старается зря, что в его упряжке пять ничему не обученных, ни к чему не пригодных собак.
Люди долго бились, перепрягая лаек, пока не поняли: Тронтгейм — поставщик из Тобольска — прислал ездовых собак; господин Вышомирский — поставщик из Архангельска — оказался жуликом и продал дворняжек.
В конце концов упряжку укомплектовали из тобольских лаек. Нарта понеслась по льду, припорошенному снегом, в ушах у Фрама засвистел ветер, ярость бега и лай настигающих упряжных гнали вперед и вперед. И надо же было на полном ходу врезаться в ропак — одинокую льдину, стоявшую ребром на ледовой равнине.
Заскрипели ремни, изогнулись упругие нарты. Начальник повалился в снег. Вожаку следовало остановить упряжку, но разве ее остановишь, если нарты, ставшие совсем легкими, несутся, как на крыльях, за спиной — разгоряченное дыхание собак, а позади, осатанело лая и сокращая разрыв, мчится свора архангельских дворняжек. Их не привязали, не отвели в клетки, потому что не знали еще их воинственного нрава, и они решили показать на что способны.
Инстинкт указал Фраму направление — вожак повел упряжку к дому, к «Святому Фоке», вздымавшему над льдинами высокие мачты. Возле корабля свора настигла нарту. Началась потасовка!
Первого атакующего Фрам сбил своей широкой грудью и загрыз бы — помешали ремни. Второму досталось тоже несладко — он отскочил, скуля и обливаясь кровью.
Но в своре было собак пятнадцать-семнадцать. Кто-то уже вцепился в заднюю лапу Фрама. Две или три дворняги наскакивали с боков.
Воевала вся упряжка. Пирату оторвали ухо. Варнак повалил и рвал в клочья грязно-коричневого кобеля.
Перед Фрамом корчилась на снегу архангельская лайка с распоротым брюхом, но и он был уже не на шутку изранен — глаз затёк, хрустнула кость на задней лапе, морда была в крови.
Люди подоспели не быстро. Теряя сознание, как во сне, Фрам слышал их голоса, видел начальника, поднявшего его на руки и бросившего Линнику:
— Кажется, живой.
Больше Фрам ничего не помнил.
IV
Начальник экспедиции Георгий Яковлевич Седов принес Фрама к себе в каюту. В укромном углу он постелил палаточный брезент и, уложив умирающего пса, велел позвать судового лекаря.
Доктор грузно присел на корточки, ощупал кости, посмотрел на лужицу крови, натекшую на брезент, безучастно крутнул головой:
— Скотина, наверное, сдохнет.
— Это не скотина! — Седов раздраженно повысил голос. — Это ездовая собака, Павел Григорьевич.
Почувствовав, что рассердил начальника, доктор засуетился, промыл Фраму затекший глаз, смазал раны, перевязал заднюю лапу; приподнял голову, но едва отпустил — она безжизненно свалилась на брезент.
— Разрешите пса убрать отсюда?
Начальник поднял злые глаза и махнул рукой: идите, мол. Лекарь удалился. Седов постоял возле Фрама в тягостном раздумье. Тело собаки едва заметно колыхалось от слабого дыхания. Она даже не скулила от боли.
Георгий Яковлевич отошел к столу. Его удручало не только то, что лучший пес из упряжки, может быть, никогда не подымется на ноги, его угнетала мысль о непригодности половины купленных собак. А без собак рухнет все предприятие! Не людям же тащить нарты к полюсу…
Минувший день встал перед ним во всех подробностях: и как не клеилось дело с упряжкой, и как Фрам отстоял свое право быть вожаком, и как уверенно повел тобольских лаек. И, наконец, кровавая грызня собак, первые жертвы…
Что же делать с этими архангельскими дворнягами? Ждать, пока не сожрут весь корм и не перекалечат ездовых лаек? Не избавиться ли от них? Или все-таки попытаться обучить их езде в упряжке?
Седов с тоской посмотрел на Фрама, словно от него одного зависело, дойдут ли нарты до Северного полюса.
Фрам жалобно заскулил, приоткрыл глаза. Глаза смотрели как сквозь туман: он не мог понять, где находится, чья фигура склонилась над ним и кто вливает ему в рот теплую струю мясного бульона…
V
Седов вЫходил Фрама. Пес медленно пошел на поправку.
Первые дни он лежал молча, лишь глазами следя за Георгием Яковлевичем. Потом, едва раздавались за дверью знакомые шаги, начинал повизгивать и вертеть хвостом. Особенно Фрам любил класть морду на колени Седова и стоять не шевелясь, пока большая рука разглаживала шерсть, водила по белоснежной морде, обходя свежий затянутый грубой коркой рубец.
В отличие от комнатных собак, сибирские лайки не избалованы ни человеческой лаской, ни теплом. Нелегкая жизнь под открытым небом, постоянная борьба за существование сделали их полудикими. Но однажды Фрам лизнул руку Георгия Яковлевича. Это было высшее проявление нежности растревоженного собачьего сердца. При этом он виновато-влюбленно смотрел на Седова, а глаза его, влажные от слез, выражали беспредельную преданность.
— Ну ладно, ну ладно, ведь все обошлось, наладилось, — смущенно произнес Седов, растроганный поведением собаки.
На воздухе выздоровление пошло еще быстрее. Поначалу на прогулках Фрам чувствовал слабость, пьянел от морозного запаха снега и с трудом поспевал за Седовым, легко скользившим на лыжах. Но скоро это прошло, он настолько окреп, что хозяин решил его взять в небольшое путешествие.
