Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Загубленная семянка
— Что теперь будем делать? Куда идти? — упавшим голосом спросил я Леньку, когда подводы скрылись в густых сумерках бора.
— Посидим немножко да и домой пойдем, — беспечно отвечал мне Ленька.
— Перестань дурачиться, — пробовал я урезонить друга. — Где ночевать будем?
— В дедушкиной сторожке. Где же нам еще ночевать! Смиренное спокойствие Леньки в такую минуту был больше чем возмутительным. Оно было вызывающим.
Уже ночь висела над лесом. Вблизи — ни единого звука, между деревьями — ни огонька, никаких признаков жилья и человека. Надежды мои на лесоруба, который смог бы указать нам дорогу, рассеялись как дым. Мало того, мы потеряли, наверно, добрый час дорогого времени. Теперь в темноте нельзя было надеяться хотя бы на то, чтобы отыскать копну сена, в которой можно бы проспать до утра. А у нас с собой нет ни плаща, чтобы накрыться, ни спичек, чтобы развести костер.
А тут еще Ленька причудами занимается: унылый вид изображает и на меня тоску наводит. Если в другое время— пусть себе ломается! А сейчас, когда каждая минута дорога, тут уж не до фокусов.
Все это, накипевшее в душе, я залпом и выложил Леньке.
— Что, и ты будешь прикидываться на разные манеры, как хитрый нэпман?
Ленька стоял, не шевелясь, на одном месте, как-то непривычно грустно задумавшись и почти не слушая меня.
— Подожди, посидим немного, — помолчав, предложил он.
И это в то время, когда не только сидеть, простоять хотя бы минуту никакой охоты не было. Идти, бежать снова, только не оставаться на этом месте, которое стало казаться вдруг самым неуютным во всем бору.
— Костю с Павкой бы теперь сюда — поглядели бы, — задумчиво странным, печальным голосом сказал Ленька.
— Ну что ты причитаешь?! Чего размяк, как тряпка?! Тоже мне проводник! — не понимая и не пытаясь отыскивать причину странного поведения Зинцова, кипятился я.
В том, что произойдет дальше, я не сомневался: сейчас-то Ленька вспылит! Сейчас он покажет свою энергию!
«Ну, держись, Коська», — мысленно подбадривал я самого себя.
К великому моему удивлению, Ленька не вспылил. Он так же неторопливо и тихо спросил меня:
— Видишь ли, сосна-то какая?
— Что сосна?! Какая сосна?!
Ленька, не отвечая, медленно наклонился и из-под обломков сучьев и мелких веток осторожно вытащил изорванную в клочья белую тряпицу на раздробленной хворостине.
— Узнаешь? — тряхнул он дырявым лоскутом перед моими глазами.
Я глянул оторопело.
— Неужели это… она?..
И сразу отступили куда-то и страшившая недавно ночная темнота и проникающая сквозь рубашку неприятно зябкая сырость.
Я огляделся по сторонам. Да, несомненно, это была она. Как же я не заметил сразу? Как можно забыть эту порубь?
Ленька стоял позади меня. Головой я ощущал его шершавую гимнастерку. Теплое плечо друга согревало и поддерживало меня. Прижимаясь к притихшему Леньке, я чувствовал, что оба мы думаем сейчас об одном и том же.
Вот с той стороны, узнавал я темную полосу, где особенно густо столпились деревья, мы вышли на порубь. В противоположную сторону, навстречу яркому и высокому солнцу, уходил от нас на поиски дороги Костя Беленький. Возле того бугорка…
Небольшое, еле различимое сквозь туман и сумрак возвышение с разворошенной по нему кучей хвороста напоминает мне о Павкиных синяках и красных ссадинах на лице Леньки, о загадочной «лесной королеве», что метнула под ноги Павке «пятак на синяк», вывела нас из «заколдованного круга» и скрылась неведомо куда.
Теперь мы не беспокоились о ночлеге. Темнота не пугала нас. Какой-то новой, доверчивой и душевной близостью объединяли нас и минувший тревожный день, и этот полный неожиданностей вечер, и памятно знакомая порубь. Она была все та же, как и в первый день нашего скитания по лесу. Даже тряпица, поднятая на высоту и послужившая сигнальным флагом для старшего, снова лежала у наших ног. Не было лишь сосны, на вершину которой забирался Ленька. На ее месте круглым желтым пятном с проступившими светлыми капельками виднелся в сумраке широкий пень свежей валки.
— Увезли, — сказал Ленька, посмотрев в сторону, куда скрылись битюги с тяжелыми возами.
После долгого молчания это было первое слово.
— Увезли нашу сосну, — повторил он.
На прощанье Ленька воткнул обломок хворостины изорванной белой тряпицей возле свежего пня и пошел задумчиво и неторопливо, как уходят с вокзала, надолго расставшись с близким и дорогим сердцу человеком.
От желтого пня до свалившегося квартального столб от столба наискосок через верстовую полосу леса, по кот рой вела нас однажды «королева», от просеки до дедушки ной сторожки дорога была известна.
Мы не спешили.
Тихо шумели сосны. Трава, разросшаяся на поруби широкими пучками, шуршала под ногами. Над головами, над лесом звездилось высокое небо. Вместо солнца незнакомая и ясная звезда на западе, созвездие Большой Медведицы справа показывали нам путь через лесную полосу до просеки. На этот раз мы не отвлекались никакими посторонними забавами и рассуждениями. Через просветы между деревьями неотрывно наблюдали за светлой звездой в высокой синеве. И она не обманула нас — вывела на правильный путь.
С выходом на просеку кончались наши испытания и тревоги. Нужно было лишь время, чтобы добраться до дедушкиной сторожки.
Задумчивые и молчаливые, шагали мы вырубленной знакомой полосой. И представлялась мне высокая и стройная сосна — семянка с шапкой зеленых ветвей на макушке, с самодельным флажком, развевающимся над ее вершиной.
…Точно такой же, как тридцать с лишним лет назад, увидел я ее снова, перебирая старые школьные тетради.
«Неужели Пищулин?»
Трудно рассказывать о том, чего сам не испытал или не видел своими глазами.
Как завершили свой маршрут по просекам Костя Беленький и Павка Дудочкин, мне напоминает разлинованный Костей листок, похожий на шахматную доску в 144 клетки. В каждой клеточке мелко выписаны цифры, обозначающие номера кварталов. Они подсказывают, что поиски деда наш старший заботливо соединил с изучением бора.
Теперь, готовясь во время летних каникул к походу по родному краю, каждый школьник — краевед ли он, юный натуралист, любитель природы или просто любитель приключений вроде Леньки Зинцова — заранее старается обзавестись и компасом, и ручными часами, хотя бы одними на целую группу, и схемой маршрута, крупно вычерченной с административной карты области или с колхозного земельного плана.
Желающий раньше других почувствовать себя путешественником даже посох вырежет из старой бамбуковой удочки и начнет отстукивать им дорогу от города в лес.
Любо идти так лугами, полями, перелесками в удобной и прочной обуви на ногах, в свободных и легких шароварах, в ситцевой клетчатой рубашке, вместе с товарищами выверять свой маршрут по чертежу и компасу, по часам определять большие и малые привалы, где разгорится огонек костpa и под тихое урчание закипающей воды в котелке сама собой родится песня.
В послевоенные двадцатые годы, когда всюду еще сказывались следы разрухи, когда еще только оживали фабрики и заводы, не приходилось рассчитывать на многое из того, чем сейчас свободно пользуются и бывалые туристы и юные путешественники. И Костя Беленький не по готовым картам копировал, а сам на месте выверял и заполнял свой клетчатый лесной чертеж. Не так красива, зато до мельчайших деталей точна получилась Костина карта.
Вот из квадратов выведена на узенькое поле листа кривая линия. Она показывает встретившийся на пути ручей. Позднее выяснилось, что именно через него переходили мы с Ленькой в десяти верстах от наших приятелей. И кривая, разрастаясь шире, прошла через все квадраты, конец линии помечен стрелкой-указателем: «Впадает в Клязьму».
В другом месте через линию-просеку выведен извилистый круг и обозначено: «Болото. Обход вправо полкилометра».
Павка Дудочкин тоже приложил руку к Костиному чертежу. Это его тяжелыми буквами сделана приписка: «Болото моховое, клюквенное». В другом месте, черкнув стрелку, он пометил: «Грибное место». Две просеки на один квадрат выведены кверху, к северу. В клетке обозначена маленькая петушиная голова с высоким гребнем. Припоминаю, что это и моя работа, как дополнение к записям Кости и Павки. Любил я рисовать петуха с высоким гребнем. По какой причине занимает он целый лесной квартал да еще с прибавкой на волнистый гребень, объясняет одна из Костиных записей, сделанных на следующем листе:
