Трое против дебрей - Кольер Эрик (лучшие книги txt) 📗
— Ты могла бы научиться.
Она поднесла иголку к свету, продела в ее ушко еще одну шерстяную нитку и возразила:
— Мне кажется, я предпочту иметь дело с моей стиральной доской. Она не дает мне толстеть.
Был вечер понедельника. На этот раз слой инея на окнах был еще толще, чем обычно в дни стирки. Январская луна светила вовсю, небо было усеяно звездами. Мне не нужно было смотреть на термометр, чтобы узнать, показывает он 45 или 40° ниже нуля. Достаточно было выйти из хижины и глубоко вздохнуть. Если было 45° мороза или еще холодней, каждый вздох вызывал приступ кашля. В холодную зиму 1934/35 года мои легкие пострадали от мороза. У меня не было ничего серьезного, но все же я начинал кашлять, вдохнув морозный воздух при температуре ниже 45°. И в тот вечер, когда я ходил в сарай за сеном для лошадей, я кашлял, не переставая, пока не вернулся в хижину.
Я сидел за столом и писал дневник при свете керосиновой лампы. Лампа была как лампа, но света от нее было маловато, и, водя пером по бумаге, я думал о том, что неплохо было бы иметь электрическую лампочку над головой вместо керосиновой лампы на столе.
Стол находился у окна, и на нем кроме бумаги и лампы стоял горшок с комнатным растением. Лилиан не переставала наде яться, что когда-нибудь оно расцветет у нас зимой. Она без конца возилась с комнатными растениями, и я говорил ей, что, если у нее хватит терпения, она дождется того, что одно из них зацветет в то время года, когда порядочным растениям вовсе не полагается цвести. Но это была неосуществимая надежда. Как только появлялись признаки близкого цветения, какая-нибудь холодная ночь обязательно губила нераскрывшийся цветок. Но Лилиан не сдавалась.
Визи стоял голышом в лоханке с водой (он обычно купался в понедельник вечером). Я отодвинул горшок с растением, чтобы освободить себе больше места. Затем окунул перо в чернильницу и уже собирался начать следующий абзац, когда что-то заставило меня взглянуть на окно. Я остолбенел и уронил ручку. Там, на расстоянии одного-двух дюймов от горшка с цветком, на стекле таял иней. Этого никогда не случалось, тем более в понедельник. Я наклонился вперед, с трудом переводя дыхание. Да, я не ошибся, иней действительно таял, а на одном стекле он совсем исчез. Огромный нескладный нос плотно прижался к окну, и толстый розовый язык дотронулся до стекла и исчез. Секунду или две я смотрел на этот нос, а затем откинулся на спинку стула.
— Если он разобьет стекло, это произойдет из-за твоего горшка с цветком, — прорычал я.
Лилиан отложила иголку. Визи с шумом уронил в воду мыло. Они оба посмотрели на окно, и Визи возвестил: «Это лось».
— Его дыхание растопило иней, — сказала Лилиан.
— Лучше убери горшок, — предложил я, — или этот паршивый лось наверняка разобьет стекло, схватит в зубы цветок и унесет его в лес вместе с горшком.
— Я не позволю ему, — отпарировала Лилиан. — Я не уступ лю никакому лосю мой цветок.
— Откуда приходят лоси? — поинтересовался Визи.
Тут я убрал горшок с окна, чтобы не соблазнять зверя, скрутил себе цигарку, откинулся на спинку стула и стал расска зывать ему, как лоси впервые появились в Чилкотине.
В конце лета 1916 года один индеец из резервации Риск-Крик охотился на чернохвостого оленя за несколько миль к северу от своего поселка. Внезапно он заметил какого-то невиданного зверя. Его огромное туловище было покрыто блестящей, почти черной, шерстью, его задние лапы были как бы в сероватых носках. В своей передней части животное было выше, чем верховые пони индейцев. Было похоже, что оно весит не меньше лошади. Но особенно поразили индейца массивные рога и причудливая форма головы зверя, и он даже громко икнул от возбуждения.
Инстинкт охотника подсказал индейцу, что мясо зверя должно быть съедобным. Он заложил патроны в свой карабин и, не медля ни минуты, спустил курок. На четвертом выстреле животное медленно свернуло в сторону, на пятом — упало замертво на лесную траву.
Индеец отрезал охотничьим ножом губы и язык у своей до бычи, привязал их за седло и проскакал галопом весь путь до резервации. Там он в сильном возбуждении сообщил на своем гортанном наречии членам племени о том, что произошло. И они, затаив дыхание и выпучив глаза, с удивлением смотрели на язык и губы невиданных размеров и необычайной тяжести.
Затем около дюжины индейцев бросили на лошадей верховые и вьючные седла и поскакали к тому месту, где был убит удиви тельный зверь. Они погрузили мясо, шкуру, голову и внутренности — излюбленную пищу чилкотинских индейцев — на вьючных лошадей и торжественно отправились со своими трофеями назад в резервацию.
Когда вдали показалась кавалькада всадников, все жители поселка, от стариков до малышей, высыпали из деревянных хи жин. Индейцы сновали вокруг вьючных лошадей, отталкивая друг друга, чтобы первыми развязать веревки и снять с лошадей окровавленное мясо. Оттачивая охотничьи ножи о подошвы своих мокасин, они затем кромсали на куски мясо зверя и ели его сырым, недоуменно глядя друг на друга. Никогда никто из них не видел такого огромного оленя.
И тут сморщенная и слепая на один глаз старуха хлопнула в ладоши и закричала: «Спросите старого Тенассти! Пусть он пощупает рога зверя и понюхает шкуру. Быть может, он скажет, что это за олень и откуда он появился в наших лесах».
Итак, они принесли шкуру и рога ко входу в хижину старого Тенассти, ослепшего за пятнадцать лет до того. Он сидел и выдирал волоски с подбородка при помощи самодельного пинцета. Индейцы положили свою ношу к ногам старика и отступили, ожидая его суждения в глубоком, почтительном молчании. Сначала старый охотник ощупал своими костлявыми пальцами каждый зубчик на рогах. Затем приподнял часть шкуры и понюхал ее, выщипав из нее немного меха. После этого старик целых пять минут задумчиво смотрел в пространство, бормоча что-то про себя. Наконец он заговорил вслух.
— Большой олень, какой белый люди вапити называй, моя много убей давно, давно, когда белый люди в наш земля ходи нету. Этот мясо, — он постучал пальцем по рогам, — другой мясо.
Тут старый охотник помолчал несколько секунд, как если бы после этой короткой речи у него не осталось ни сил, ни желания продолжать разговор. Однако он собрался с духом и продолжал:
— Очень многа олень ходи в наш земля, белый люди называй такой олень самец-олень. Когда мой глаза смотри, моя больше такой олень убей, чем лист на дерево весной есть.
Он снова помолчал, неуверенно ощупывая шкуру, затем усталым голосом, недоуменно покачивая головой, он сообщил своим почтительным слушателям:
— Этот очень большой олень. Такой олень моя никогда не видал.
И если старый Тенассти, доживший до ста шести лет и знавший времена, когда индейцы одевались только в звериные шкуры и когда белый человек был такой же редкостью в Чилкотине, как и белый дикобраз, — если он не знал, что это за олень, кто же еще из охотников или звероловов мог это знать?
В конце концов не кто иной, как Бечер — англичанин с торгового пункта решил эту загадку. На рубеже прошлого и этого веков Бечер был агентом компании Гудзонова залива, торгующей с мирными индейцами в северо-восточной Британской Колумбии. В то время американские лоси стали появляться в северных районах этой провинции, и Бечер начал вести торговлю пушниной с индейцами, приносившими ему мясо и шкуры этих лосей. Итак, когда индейцы из резервации Риск-Крик принесли в лавку рога и шкуру невиданного зверя, чтобы узнать, можно ли их продать, Бечер дал им на один доллар чая за шкуру и на шестьдесят центов жевательного табака за рога и в придачу открыл им подлинное название этого представителя животного мира.
Прошло почти четыре года, прежде чем в Чилкотине был убит еще один американский лось. И когда я появился в этих краях, мало кто из индейцев, не говоря уже о белых, видел следы этого зверя, а тем более его самого.
Осенью 1925 года, охотясь у истоков ручья Риск, я чуть не столкнулся лоб в лоб с абсолютно незнакомым мне зверем. И мне также подсказал инстинкт, что мясо его должно быть съедобным и что лишь двадцать пять шагов отделяют дуло моей испытанной винтовки от шеи зверя, обреченного стать ее жертвой. Я вскинул винтовку, прицелился в шею животного и, надеясь на удачу, спустил курок. Каковы же были мое удивление и торжество, когда зверь сразу замертво упал на землю.
