Собачья площадка - Голубев Игорь (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— Надир, открой… — первым нарушил молчание старший и кинул ключи своему помощнику.
Тот подхватил связку на лету и отпер дверцу стандартного сейфа. Отперев, отошел в сторону, давая присутствующим увидеть, что внутри. Внутри лежали пачки долларов.
— Панятна, да?.. Я свой человек личу сам.
— Бери деньги, и пошли, — коротко скомандовал подполковник.
Валерий протянул руку, на стоящий сбоку Надир перехватил его за запястье. Зачем они решили забрать «деревянные», было непонятно. То ли от жадности, то ли по привычке торгашей. Но бывший старший офицер МВД Бубнов среагировал мгновенно. Схватил своей лапищей руку кавказца и тоже за запястье, сжал так, что пальцы Надира, сомкнутые на руке русского, сами собой разжались. Старший вскочил в рост, с грохотом опрокинув стул, но тут ему в нос уперся небольшой никелированный браунинг Бубнова.
Как в кино, мелькнуло в голове Валерия. И откуда он его взял? Наверное, когда в шкафу с формой копался.
— Забирай, — повторил подполковник, продолжая сжимать одной рукой руку Надира, а другой держа на прицеле переносицу старшего.
Надир опустился на одно колено и, несмотря на смуглую кожу, пепельно побледнел.
— И запомни вот что, мил-человек, если волос упадет с головы хоть одного из жильцов этого дома, мы вас не только собаками потравим, мы из вас решето сделаем. Знаешь, что такое дуршлаг? Твоя черная задница первой будет на него похожа. Я теперь знаю, кто моего Альберта замордовал… Пошли…
Как в кино, как в кино, лихорадочно мелькало в голове Валерия, пока пятились к двери, а потом по коридору и лестнице.
На улице Бубнов вытащил из кармана большой ситцевый платок в цветочек и вытер пот со лба.
— Ну ты, отец, настоящий генерал, — выдавил Валерий, совершенно не желавший шутить, и тут же схлопотал по загривку. — Где пушку-то достал?
Подполковник щелкнул спуском, и из ствола вырвался сноп искр.
— Не заправлен. Подарок. Я для одного учреждения с длинным цифровым названием систему сигнализации разрабатывал, а там такие умельцы сидят… Что хочешь сделают. Ребята отбирают понемногу и дарят на сувениры… Кваску бы… Или окрошки.
— Рано для окрошки-то… А я б от водочки не отказался.
— Правда? — недоверчиво спросил Семен Семенович. — Пойдем. Сегодня ж девять дней.
— Кому? — не понял Чуб.
— Альберту моему, кому еще, — удивился и обиделся подполковник.
— А-а-а… Извини. Так он же собака.
— А собака не человек? Да у него характер золотой. Свободолюбивый только. Ведь я знаю, что он все понимает, но делает не сразу. Может, и хочет сразу сделать, да гордость не позволяет. Разве не как у нас, у человеков? Я его возле бассейна, где три березки, похоронил.
Они зашли в магазин, взяли водки и колбасы в нарезке. Еще подполковник купил полкруга ливерной для Альберта на могилку. Валерий советовал сырокопченой. Она вкуснее. Но Бубнов настоял на ливере. Альберт при жизни ливер любил. Он был уже старый и давно выкрошил основные резцы.
— Я почему шпица взял, — объяснял подполковник под березками. — Фильм посмотрел про даму с собачкой. Вот любовь была. Настоящая. Мороз по коже. Баталову веришь, как себе. Теперь не так.
Водка упала на старые дрожжи, и подполковника слегка повело — начал рассказывать Валерию свою теорию про Бокоруков, и так складно получилось, что Чуб даже задумался.
— Скажи, Семеныч, ты это, про собак-то, серьезно или так?
— Что про собак? — не понял Бубнов.
— Чтобы этих собаками…
— А-а-а… Это я так. Кто на такое пойдет?
— Ну не скажи. Достали ведь.
— Вот ты и предложи на собрании. Тебя слушают.
— Слушали. Раньше. Геркулес самым-самым был. А этот Зверь его заломал. Я ж не дурак. Меня ж только из-за собаки и слушали. Теперь этого будут слушать. Смешно. Я Геркулеса-то только из-за бабы купил, чтоб поближе быть. А потом привык. Полюбил. Переживать стал. Знаешь, сколько потом про собак прочитал? Все… Нет, слушать теперь Иванова будут.
— Сильно он твоего?
— Думал, шею сломает. Теперь уже ничего, вставать начал. А первый день пластом лежал.
Вздохнули. Налили по последней.
— Ты все равно на собрание приходи, — убежденно сказал Бубнов, — надо.
— Раз надо, приду. А сейчас пойду деньги раздавать.
— Не спеши. На собрании решим. Раз уж все сдали, пусть фонд будет. На ветеринара, к примеру, если у кого стеснение в средствах.
На том и порешили.
Впереди ещё был долговязый день, и подполковника клонило в сон.
Глава 27
Ольга Максимовна проснулась рано и не по своей воле. На дворе чудовищно заверещала иномарка, и то ли попала в резонанс, то ли кто-то хулиганил, засвистали на разные голоса ещё две машины. Чуть погодя к разноголосому хору присоединился «жигуленок» — единичка с коричневыми пятнами грунтовки на боках. Иномарки заткнулись быстро. Видимо, хозяева, выглянув в окно, отключили их дистанционно, а вот первенец отечественно-итальянского производства старался вовсю — или хозяин спал, или устройство сам сконструировал. Кулибин.
— Зараза, — пробормотала она и накрылась подушкой.
Остатки прежнего сна клочками цеплялись внутри головы и всего теплого, белого тела секретаря-референта, возбуждая слабые импульсы в нейронах. Она очень-очень хотела вновь вернуть тот сон из далекой юности… Главное, как говорила мама, если тебя что-то разбудит, не смотри в окно и постарайся уснуть вновь, чтобы увидеть продолжение.
Именно поэтому и накрылась. А прежде снилось… Луг в цветах. Цветы венком у неё на голове. Море цветов. И парашютики одуванчиков застревают в ресницах. Она в ситцевом синеньком платье с открытыми красивыми руками, не такими, как сейчас, подбрасывает пук васильков в воздух, и они, не долетев до солнца, возвращаются, осыпая её всю фиолетовыми искрами, но Ванечка, курсант Ванечка, сын соседей по даче, уже подает новый букет, и тот тоже летит к солнцу и тоже падает, повторяя фиолетовый дождь. А потом Ванечка, поборов условности и собственную, угловатость, неловко обнимает её. Оленька отворачивается, а он ищет своими губами её губы. Становится трудно дышать (проклятая подушка). Грудь её не очень больно, а даже приятно упирается в его значки, густо, как у нынешних металлистов, покрывающие гимнастерку. Оленька видит по Ванечкиным глазам, что тот безумно счастлив, как только может быть счастлив двадцатилетний курсант, вчера из казармы, а теперь на лугу, обнимающий и целующий Оленьку… Но тут и он и она вздрагивают. И это не труба, зовущая на ратные подвиги. Это нечто совсем, совсем Другое. Обидное. Занудное (сигнализация во дворе). Но сон продолжается, и теперь это не легкий и воздушный мираж, благоухающий свежескошенной травой, а реальный, с ощущением бессильной ватности (ноги запутались в простынях и затекли) и даже кошачьей вони.
Она чуть не заплакала. Ах, как жаль, что все так быстро проходит, и надо бы проснуться, потому что ничего хорошего первая же картина лестницы не сулила. Почему она не поехала на лифте? Ах, да… Лифт, как всегда, не работал. Но вот и голоса, пока ещё не различимые, но до омерзения (у неё никогда не было ни малейшего позыва к обзаведению детьми) узнаваемые. Это они, они.
Ольга Максимовна сделала отчаянную попытку проснуться, но Морфей цепко держал свою добычу. Боже, неужели все снова? Ведь это уже было! И Ольга Максимовна, подобно какому-нибудь вьетнамскому ветерану или нашему афганцу, стала переживать постстрессовый синдром…
Опять сидят, услышала она над собой голоса, не январь, могли бы и на улице расположиться, вторично подумала спящая.
Сидели трое и ещё один стоял напротив. Спорили… Мнения разошлись в оценке одной из сторон окружающего мира. У каждого из присутствующих была на этот счет своя точка зрения, и он считал своим долгом её высказать. Настоящий базар. Курили и говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Перед началом дискуссии собравшиеся изрядно «разогрелись». Чувствовалось и по тону, и по выражениям, и по степени агрессивности изложения своего взгляда на проблему.
