История моих животных - Дюма Александр (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Шарпийон защищал себя сам, вернее, он сам себя обвинял.
Он признал правонарушение свершившимся, заявил, что действовал заодно со своими курами, и отверг смягчающие обстоятельства, которые подчеркивал государственный прокурор.
И Шарпийон был приговорен к максимальному наказанию, то есть к уплате штрафа в пятнадцать франков и судебных издержек.
Но коммуне Сен-Бри и соседним коммунам был показан великий пример.
А разве великий пример не стоит пятнадцати франков?
И все же у кур Шарпийона было оправдание, его стоило учесть.
От сгущающей кровь пищи, которую куры получали из хозяйских рук, они понемногу жирели и хуже неслись.
То, что в протоколе было названо обжорством, было для несчастных созданий подсказанной им природой гигиенической мерой, вроде того, как собаки едят какую-то слабительную траву.
Один из наших друзей, врач — и превосходный врач, — доктор Друэн, соизволил дать новому Аристиду это разъяснение в пользу племени брам и кохинхинок.
В самом деле, кладка яиц явно замедлялась.
Шарпийон, набрав ягод в винограднике, восстановил поколебавшееся было равновесие.
Регулярная кладка не только возобновилась во время сбора винограда, но еще и продолжалась, благодаря листьям латука и цикория, заменившим отсутствующий виноград в те месяцы, когда кладка обычно замирает или совсем прекращается.
Приглашая меня на охоту, Шарпийон, знавший мое пристрастие к свежим яйцам, не побоялся написать:
«Приезжайте, дорогой друг! И Вы отведаете яиц, каких не ели никогда».
Поэтому я отправился в Сен-Бри не только в надежде повидать друга, которого люблю как брата, не только в надежде убить множество зайцев и множество куропаток на землях Генье и г-на Рауля, но еще и надеясь поесть яиц, каких не ел никогда прежде.
Должен сказать, что в день моего приезда угощение превзошло ожидания самого Шарпийона: на завтрак мне подали яйца цвета чесучи — их выдающиеся достоинства я оценил со всей утонченностью подлинного гурмана.
Но дни идут за днями, и один не похож на другой!
XXXIX
В ЭТОЙ ГЛАВЕ ВЫ НАЙДЕТЕ УЧЕНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ ПО СЛЕДУЮЩЕМУ ВОПРОСУ: ЖАБЫ НАУЧИЛИ ВРАЧЕЙ ПОМОГАТЬ ПРИ РОДАХ ИЛИ ВРАЧИ НАУЧИЛИ ЖАБ ПРИНИМАТЬ РОДЫ?
В самом деле, на следующий день вместо восьми яиц найти всего три, и те в самых высоких корзинках.
Вечером того же дня и в верхних корзинках не нашли ничего.
Ничего подобного не случалось даже в те времена, когда брамы и кохинхинки испытывали самую острую нужду в винограде или листьях салата.
Не знали, на кого и подумать; но отдадим должное Шарпийону: он подозревал всех подряд, прежде чем заподозрить своих кур.
Тень сомнения даже начала омрачать доверие, испытываемое им к мальчику-рассыльному; и тут я увидел, что вокруг нас бродит Мишель.
Я знал его повадки.
— Вы хотите поговорить со мной? — спросил я Мишеля.
— Да, дело в том, что я хотел бы сказать вам несколько слов.
— Наедине?
— Так было бы лучше для чести Причарда.
— A-а!.. Не взялся ли этот разбойник опять за свое?
— Вам, сударь, известно, что говорил вам однажды при мне ваш адвокат.
— Что он говорил мне, Мишель? Мой адвокат — очень умный и здравомыслящий человек; он говорит мне столько остроумного и толкового во время наших бесед, что, как я ни стараюсь запомнить все, в конце концов кое-что всегда забываю.
— Так вот, он говорил вам: «Ищи, кому выгодно преступление, и ты найдешь преступника».
— Я прекрасно помню эту аксиому, Мишель. Но что же дальше?
— Так вот, сударь, кому выгодна кража яиц, если не этому нигедяю Причарду?
Мишель, награждая Причарда эпитетом «негодяй», произносил это слово с бельгийским выговором, как Ватрен.
— Причарду! Вы думаете, это Причард ворует яйца? Помилуйте! Причард приносит яйцо, не разбив его!
— Вы хотите сказать «приносил».
— Почему, Мишель?
— У Причарда дурные наклонности, сударь, и я удивлюсь, если это животное не кончит плохо!
— Значит, Причард любит яйца, Мишель?
— В этом виноваты вы, сударь.
— Как, я виноват в том, что Причард любит яйца? Я в этом виноват, именно я?
— Да, именно вы.
— Ну, знаете ли, Мишель, это уж слишком! Мало того, что о моих книгах говорят, будто они развращают моих современников, теперь вы присоединились к клеветникам и говорите, что мой пример развращает Причарда!
— Помните ли, как однажды, когда вы ели на вилле Медичи яйцо всмятку, господин Рускони сказал при вас такую чушь, что вы выронили яйцо?
— Что же, у меня не было подставки для яиц, Мишель?
— Не было, сударь: Алексис все перебил.
— Значит, я выронил яйцо?
— Да, сударь, — на пол.
— Теперь я это ясно вспоминаю, Мишель.
— Помните ли вы также и то, что позвали Причарда, который разорял в саду клумбу фуксий, и велели ему слизать с пола яйцо?
— Не помню, Мишель, разорял ли он клумбу фуксий, но я действительно помню, как велел ему слизать с пола яйцо.
— Так вот, сударь, это его и погубило.
— Кого?
— Да Причарда же! О, его не надо два раза подталкивать к дурным поступкам.
— Мишель, вы так многословны…
— Я не виноват, сударь, вы все время меня перебиваете.
— Действительно, Мишель, это правда. Ну, и на что же дурное я навел Причарда?
— Вы заставили его съесть яйцо. Видите ли, это животное было невинно, как новорожденный младенец; пес не знал, что такое яйцо, и принимал его за плохо выточенный бильярдный шар. Но вот вы приказываете ему съесть яйцо. Прекрасно! Теперь он знает, что это такое… Через три дня к вам приходит господин Александр и жалуется на свою собаку, которая слишком сильно кусает. «А как мягко берет Причард! — сказал я ему. — Посмотрите, как он приносит яйцо!» И я иду за яйцом на кухню. Кладу его на лужайке и говорю Причарду: «Принеси мне это, Причард!» Причард не заставляет повторять ему дважды. Но знаете ли, что делает этот хитрец?.. За несколько дней до того, этот господин как бишь его, у которого челюсть дергается, знаете?
— Да.
— Вы помните, что он заходил к вам?
— Превосходно!
— Причард как будто бы не обращал на него внимания, но от этих горчичных глаз ничто не ускользнет! Вдруг он притворился, что у него такой же тик, как у того господина. Раз! И яйцо раздавлено. Он, словно устыдившись своей неловкости, поспешил проглотить все — белок, желток и скорлупу. Я решил, что это случайность, принес другое яйцо; едва он прошел с ним в пасти три шага, как у него снова появился тот же тик. Хлоп! И второе яйцо проглочено. Я начал кое-что подозревать! Пошел за третьим… Если бы я не остановился, сударь, все двадцать пять яиц были бы там! Так что господин Александр, такой насмешник, сказал мне: «Мишель, возможно, вы сделаете из Причарда хорошего музыканта или астронома, но наседка из него плохая!»
— Почему вы никогда не рассказывали мне об этом, Мишель?
— Потому что мне было стыдно, сударь.
— О Мишель, не надо до такой степени отождествлять себя с Причардом!
— Но это еще не все!
— Как, это еще не все?
— Этот нигедяй до безумия любит яйца.
— Ну и что же!
— Он съедал все яйца у господина Акуайе! Господин Акуайе сообщил мне об этом. Где, вы думаете, Причарду отрезали лапу?
— Вы же сами мне сказали, в каком-то парке, где он забыл прочитать табличку.
— Не шутите так, сударь: я думаю, нигедяй умеет читать.
— Мишель… Причарда обвиняют во многих преступлениях, но такого обвинения еще не выдвигали!.. Но вернемся к отрезанной лапе Причарда. Где же, по-вашему, с ним случилось это несчастье, Мишель?
— Конечно, в каком-нибудь курятнике, сударь.
— Это произошло ночью, Мишель, а ночью курятники заперты.
— Какое значение это для него имеет?
— Ну, вы не заставите меня поверить, что он пролезет в отверстие, в какое проходит курица!
— Но, сударь, ему незачем входить в курятник для того, чтобы есть яйца.