Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Кршенек Иржи (читать книги полные TXT) 📗
Ивча возгордилась, услышав похвалу в свой адрес, и натаскала для костра целый ворох сучьев почти одна, хотя я и предложила помочь. Бабушка принесла тарелку тертой моркови, чтобы наш Ивоушек поел витаминов. Прежде чем смерклось, мама приготовила котелок, разную зелень и пряности. Папка поймал третью плотвичку и сказал:
— Все идет как я и предполагал. Вот они, здесь. Бросаю — и сразу берет.
За рекой снова раздался крик, и следом зашуршала сухая листва. Папка покачал головой:
— Нет, это ненормально. Ну, не странно ли, чтоб из одного места все время доносились какие-то звуки? Мне это что-то не нравится.
Дядюшка отмерял доски на новую коптильню. Для этого он надел очки.
— Это сойка.
— Но почему она торчит все время на одном месте?
— Кто знает? Может, она подстрелена, — ответил дядюшка. — Или ее потрепал ястреб.
Папка немного помолчал, потом положил удочку в развилку и сошел с мостика.
— Это крик, полный тоски, он раздирает мне душу. Гана, давай сплаваем, поглядим.
— Ухи ждать теперь не приходится, — сказал дядюшка. — Распугаешь всю рыбу.
Уже почти совсем смерклось. Я села с папкой в лодку, и мы стали подгребать к противоположному берегу, к тому месту, где можно удобно пристать у плоских камней. Пока мы плыли по реке, крик все еще доносился, но как только вышли на рыбачью тропу — прекратился, не шуршал ни один листочек.
Папка, прищурившись, стал оглядывать косогор.
— Это где-то здесь, отсюда доносилось. Когда слышишь с другой стороны реки, все выглядит иначе. Надо было взять фонарик.
Не успел он договорить, как прямо под ногами зашуршали листья. Папка испугался, отскочил, а кто-то ужасно завизжал.
— Ну вот, — сказал папка и опустил очки на нос.
Потом нагнулся, а когда повернулся ко мне, в руках у него был какой-то маленький комок — он метался и верещал так же, как наша Ивуша, когда мама дергала у нее молочный зуб.
— Ну, тихо, тихо… — говорил папка. — Успокойся, сойка.
Визг прекратился у самого берега. Папка вышел из лодки, сел к столику между березками, где наши пьют кофе, и сказал всем сбежавшимся:
— Вот она, ваша сойка.
Дядюшка посветил фонариком.
— Н-да, никогда бы не подумал, что косуля может так орать. Голову дал бы на отсечение, что это сойка. Подстреленная.
Папка бережно положил косулю на траву и только тогда заметил, что вся ладонь у него в крови. Мы собрались вокруг.
— У нее разбита голова, — сказал папка. — Наверное, когда скатывалась с камней. Поглядите, она совсем апатичная, и глаза закрыты.
— Пап, а что такое апатичная? — спросила Ивча.
— Безучастная, — объяснил папка. — Равнодушная ко всему. Это несчастный детеныш косули, там, наверху, определенно что-то случилось. Принесите молока.
Мама побежала в дом, а за ней вдогонку бабушка.
— Захватите перекись и бинты, — крикнул им папка.
Косуля лежала неподвижно и была похожа на комок рыжей шерсти с торчащими палочками, на каких обжаривают сардельки. Со склона донеслось чье-то бормотанье, и тут же следом отозвался хозяин нашей долины, усатый филин, что живет в растрескавшихся камнях над рекой.
Угу, бу-бу-бу, угу — загудело со стороны скал так, будто поднялся ветер. Косуля вдруг сильно дернулась, беспомощно раскинула передние ножки и ткнулась головой в траву.
— Ну ничего, ничего, — растерялся папка, снял очки и протянул их мне. — Не бойся, тебя здесь никто не обидит. Ну, женщины, куда вы запропастились, где вы, сколько можно?..
Все разнервничались. Мама протирала косуле головку марлей, смоченной в перекиси, и все время приговаривала: «Бедняжечка, как же ты покалечилась, как же тебе досталось», бабушка прыгала вокруг миски с молоком, а папка пытался раскрыть косульке рот.
— Ну вот, вот… — заикался он в расстройстве.
Мама намочила палец в молоке и сунула косульке в ротик.
— Просто невероятно, просто непостижимо, — сказал папка, — у этого зверька вообще не развит сосательный инстинкт.
— Тебе только это приходит на ум, — отрезала мама. — Ведь она в шоке.
— Что с ней будешь делать, раз она не хочет пить? — сказал папка.
Дядюшка с грустью поглядел на пустой котелок и взял с доски ломтик шпика.
— Да, дорогие мои, — заявил он. — У природы свои законы. Я это хорошо знаю. Как-никак я из деревни.
— Мам, принеси махровое полотенце, — попросила бабушку наша мама.
— Ну, чего ждешь, — накинулась бабушка на дядюшку. — Чего ты все жуешь, как какое-то жвачное животное! Принеси-ка махру.
Дядюшка принес полотенце, но похоже было, такое сравнение оскорбило его — он сел на мостик и бросил угрю дождевого червя на крючке. Мама смочила кончик полотенца молоком и вложила его косульке в рот.
— Ну вот, попей все-таки, ты же голодная, ты же пить хочешь. Не бойся, ней, пей, соси… — говорила мама и гладила косулю по шее.
Вдруг мы ясно услышали — что-то чмокнуло, потом зашипело так же, как когда у Артура спускает шина, потом чавканье стало еще слышней, и косуля вытянула шею.
— Она пьет, — тихо сказала мама. — Сосет полотенце. Это хорошо.
Немного погодя маме удалось вытащить кончик полотенца. А когда косуля высосала его во второй и в третий раз, мама придвинула ей под нос розовую миску — из таких мы обычно едим суп, сваренный в котелке.
— Ну, ладно, — сказала мама и, как щенку, намочила косуле носик в молоке. — Не бойся и попей как следует.
— Вот бы никогда не подумал, — покачал головой папка, увидев, как быстро исчезло молоко, словно у миски дно прохудилось. — Она прекрасно пьет из миски.
— Вот именно, — сказала мама. — У нее нет сосательного инстинкта. А теперь самое лучшее, если мы оставим ее в покое.
Косуля напилась, а потом головка ее опять беспомощно свесилась, и маме пришлось придерживать ее руками.
— На ночь положим ее в холле, а утром посмотрим, — решила мама. — Девочки, пошли устроим ей что-то вроде норки. Главное, чтобы она ни обо что не ударилась, если вдруг почему-то разволнуется.
Папка закурил и пошел на мостик к дядюшке, а мы отправились в холл. Первой шла мама с косулей на руках, за ней, как обычно, спешила Ивча, за Ивчей — бабушка с миской молока и обсосанным полотенцем и наконец я.
— Мам, а она не умрет, ведь она такая маленькая! — хныкала Ивча. — А может, ей спать в кровати? А не будет ей в холле холодно, если мы ее просто так положим?
Мама ничего не ответила, но бабушка сказала:
— Не волнуйся, Иванка, главное, что она наелась. А теперь все спать, утро вечера мудренее.
Но я-то хорошо слышала, как у мостика дядюшка сказал папке:
— Косуля до утра не протянет.
Всю ночь я не могла уснуть. То и дело просыпалась и прислушивалась, что делается в холле. И вдруг неожиданно меня окликнула Ивча:
— Спишь?
— Нет, — ответила я.
— Я боюсь, что она умерла, — зашептала Ивча. — Там так тихо. Там никогда не бывает так тихо.
Я тоже боялась, что с косулей случилось что-то плохое.
— Пойдем поглядим на нее, — позвала Ивча и влезла ко мне в постель. — Все-таки сразу узнаешь, спит она или…
— Не говори об этом, — оборвала я ее.
Мы обе помолчали, а потом, когда опять разговорились, вдруг услышали, как в соседней комнатушке щелкнула зажигалка и раздался папкин голос:
— Девочки, что с вами, почему не спите? Угомонитесь, наконец.
— Пап, — захныкала Ивча, — мы боимся, что косуля может умереть, она ведь такая маленькая и слабая. Ты тоже боишься?
Папка молчал с минуту, а мы так и замерли от страха: вдруг он что-то знает, а нам не хочет сказать? Но потом донеслось из его комнатушки:
— Спите, девочки. Обязательно все будет хорошо. Она родилась для того, чтобы жить, а не умереть.
Уснули мы под утро, когда услышали, как на лиственнице кричит зяблик Пипша и воробьи дерутся с поползнями. Мы проснулись и тотчас бросились в холл, но косули там уже не было. Мы выскочили из дому и увидели, что все наши сидят во дворе и смотрят на какой-то комочек, что лежит перед ними на старом одеяле. Это была наша косулька. Когда я впервые увидела ее при свете дня, она показалась мне такой маленькой, меньше, чем щеночек; у нее были только глаза, ножки-палочки, длинные уши и больше ничего, ровным счетом ничего.
