Филе из палтуса - Даррелл Джеральд (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Придя вечером на дежурство, Пимми уставилась на меня взором василиска.
— Ну, — осведомилась она, — ваш нос вас больше не беспокоил?
— Ни капли, — гордо сообщил я и не успел договорить, как кровотечение возобновилось.
— Господи! Обязательно надо было ждать, когда начнется мое дежурство? — спросила Пимми. — Почему было не доставить удовольствие дневной смене?
— Это все ваша красота, Пимми. При виде вас у меня поднимается давление и сосуды не выдерживают.
— Как вы говорили, из какой части Ирландии вы родом? — допытывалась Пимми, запихивая мне в нос марлю с адреналином.
— Гоморра, на границе Содома, — незамедлительно ответил я.
— Не верю я вам, — сказала Пимми, — хотя трепаться вы мастер за пятерых ирландцев.
Тем временем ее манипуляции с бинтами не дали никакого результата. Кровь продолжала сочиться из носа, как из неисправного крана. В конце концов Пимми сдалась и пошла звонить доктору Граббинсу.
— Доктор Граббинс велел вам ехать в больницу Ватерлоо, — доложила она мне. — Говорит, что постарается, чтобы на этот раз вы не ошиблись адресом.
— А разве ты не поедешь?
— Нет.
— Это почему же?
— Не имею понятия, — ответила Пимми. — Вас отвезет шофер нашей служебной машины.
Шофер служебной машины был полон решимости отвлечь внимание своего пассажира от мрачных мыслей.
— Паршивая штука — носовое кровотечение, — с ходу начал он рассуждать.
— У нас хватало этой печали, когда я играл в регби, но теперь-то я слишком стар.
— Стар для кровотечения? — осведомился я.
— Нет, для регби. А вы, сэр, играете в регби?
— Нет, изо всех командных игр я признаю только одну.
— Это какую же, сэр? — заинтересовался водитель.
Было очевидно: какую игру ни назови, он будет продолжать докучать мне болтовней. Во что бы то ни стало надо было заставить его замолчать.
— Секс, — грубо отрезал я. Остаток пути мы ехали молча.
В больнице симпатичная дежурная сестра провела меня в палату, которую можно было назвать пустой, если не считать лежавшего у стены, одержимого кашлем и предсмертными судорогами старика и семейства в составе матери, отца, дочери и сына, которые играли в «Монополию» за столом метрах в двух от моей койки. Устраиваясь на койке, как мне было велено, я слушал вполуха их болтовню.
— Ты уверена, мама, что это не больно? — спросил мальчик, энергично перемешивая кости.
— Конечно, не больно, мой драгоценный, — заверила мать. — Ты же слышал, что сказал врач.
— Конечно, не больно, — подхватил отец. — Это же всего-навсего гланды и аденоиды. Ничего серьезного.
— Конечно, пустяковая операция, — продолжала мать. — Ты ничего не почувствуешь.
— Я покупаю «Пиккадилли», — пронзительным голосом объявила девочка.
— Ты же видел это по телевизору, верно? — спросил отец. — Человек ничего не чувствует. Даже когда аборт делают.
— Генри! — укоризненно воскликнула мать.
— «Пиккадилли», «Пиккадилли», хочу «Пиккадилли», — талдычила девочка.
— Ну а потом, — сказал мальчик. — Потом, когда пройдет заморозка. Все равно ведь будет больно.
— Нет, — возразил отец. — Ничего подобного. Тебе дадут успокаивающее.
— А это что такое?
— Наркотики и все такое, — успокоила его мать. — Честное слово, ничего не чувствуешь. А сейчас давай ходи, твоя очередь.
«Бедняга, — подумал я. — Смертельно боится, а тут еще я весь в запекшейся крови, эта картина смелости ему не? прибавит. Ничего, я сам поговорю еще с ним после того, как меня приведут в порядок». Тут возвратилась сестра.
— Сейчас придет врач и займется вашим носом, — сообщила она, задергивая занавески перед моей кроватью.
— Ага, — довольно заметил я, — опять будет прижигание?
— Не думаю, — ответила она. — Доктор Верасвами предпочитает тампонаду.
Тампонада, подумал я. Какое дивное слово. Сродни тампонажу. Я тампонирую, вы тампонируете, он тампонирует… Мы тампонируем, ты тампонируешь, они тампонируют… Я набиваю, вы набиваете, он набивает…
Мои глагольные вариации нарушило появление доктора Верасвами, созерцающего мир через огромные линзы из горного хрусталя. Мне понравились его руки — тонкие, как у девушки, средние пальцы чуть толще обычной сигареты. Изящные руки, чем-то напоминающие бабочек. Легкие, нежные, трепетные, неспособные причинить боль. Руки целителя. Доктор Верасвами исследовал мой нос, выражая тихими вибрирующими звуками тревогу по поводу увиденного.
— Придется нам тампонировать нос, — произнес он наконец, улыбаясь.
— Валяйте, — радушно отозвался я. — Что угодно, только остановите кровь.
— Сестра, будьте любезны, принесите все необходимое, — распорядился врач, — и приступим.
Сестра удалилась, и врач застыл в ожидании, стоя у изножья моей кровати.
— Из какой части Индии вы родом? — непринужденно справился я.
— Я не из Индии, я с Цейлона, — ответил он. «Неуд, — сказал я себе. — Будь осторожнее».
— Чудесный край — Цейлон, — молвил я с жаром.
— Вы хорошо его знаете?
— Как сказать. Мне довелось однажды провести неделю в Тринкомали. Конечно, это вовсе не значит, что я знаю Цейлон хорошо. Но полагаю, что это дивная страна.
Врач заглотал наживку и принялся вещать, точно рекламный путеводитель:
— Чудесная. Побережье изобилует пальмами, песчаными пляжами, там дует свежий морской ветерок. Внутри страны водится много дичи. Еще у нас есть предгорья, банановые плантации и все такое прочее. Очень богатый, очень зеленый край. Много дичи. Есть горы. Очень высокие, очень зеленые, свежий воздух. Фантастические виды. Изобилие дичи.
— Да, замечательно, — неуверенно произнес я.
От дальнейших панегириков Цейлону меня избавило появление сестры, которая принесла необходимое снаряжение для тампонирования моего носа.
— А теперь, сестра, — деловито сказал врач, — попрошу вас крепко держать голову джентльмена. Вот так.
С этими словами он длинными острыми щипцами захватил конец бинта длиной не меньше пяти километров, потом надел себе на голову обруч с фонариком и подошел ко мне вплотную. Я спрашивал себя, почему сестра так крепко стискивает мой череп. Когда Пимми заталкивала мне марлю в нос, это было совсем не больно. Врач воткнул мне в ноздрю щипцы с марлей и заталкивал их до тех пор, пока острые концы не уперлись, как мне показалось, в основание черепа, пробив все пазухи и проложив по пути трассу жгучей боли, до того сильной, что она парализовала мои голосовые связки и я не был в состоянии протестовать. Вытащив щипцы, врач намотал на них с полметра марли и затолкал мне в нос с решимостью дуэлянта, прочищающего шомполом ствол своего пистолета. При этом он настолько увлекся процедурой, что острые концы щипцов царапали нежную слизистую оболочку пазух. У меня было такое ощущение, будто ноздрю набили раскаленными углями. Хотя голосовые связки вернулись к норме, я по-прежнему не мог протестовать, однако по иной причине. Игроки в «Монополию» притихли и жадно прислушивались к доносящимся через занавеску слабым звукам. Если бы я, подчиняясь голосу разума, дико заорал, пнул Верасвами в пах ногой и сорвался с кровати, волоча за собой несколько метров марли, это могло бы пагубно повлиять на мальчугана, нервно ожидающего своей очереди. Оставалось только терпеть. Сестра, послушная воле Верасвами, сжимала мою голову словно в тисках. Сжимала так сильно, что ее большие пальцы оставили у меня над бровями круглые синяки, которые потом не проходили несколько дней.