Поговори со мной… Записки ветеринара - Бакатов Сергей (чтение книг TXT) 📗
Когда мы оставили ворона в покое, он встал и попытался отряхнуться. Но так как его немного клонило в сторону из-за гипсовой повязки, у него ничего не получилось, и он рухнул на стол. Но сразу же сам поднялся, помотал головой, пытаясь избавиться от повязки, и опять рухнул. После чего опять встал и просто с гордым видом окинул взглядом помещение, уже не пытаясь отряхнуться, – сообразил, чем это для него закончится. Теперь ворон напоминал общипанную курицу, которую выписали из полевого госпиталя. Но стоял, выпятив грудь, как Наполеон.
– Ну вот, недели две будешь его навещать здесь. У меня для него есть волшебное лекарство, а потом забирайте к себе, – обнадежил я Ботаника.
От переломов во всех зоопарках есть действительно замечательное средство, правда далеко не все о нем знают. Таджики это лекарство очень ценят и называют его «лунный камень». У террариумистов есть более прозаическое определение – мочевая кислота.
Это не что иное, как меловидные выделения, которые откладывают все змеи и некоторые рептилии и ящерицы после того, как сходят по большому. Честно говоря, я никогда не видел, чтобы они ходили по маленькому. (У птиц и рептилий, в отличие от млекопитающих, всего один выделительный орган – клоака.) Суть в том, что меловидные выделения, особенно у змей, содержат в себе практически всю таблицу Менделеева. Желудочный сок рептилий переваривает все, что попадает к ним в утробу, начиная от перьев и заканчивая костями и даже зубами. И вот все, что из этого не усвоилось, выделяется в виде отдельного экскремента, который быстро твердеет и превращается в тот самый лунный камень. После определенной обработки его можно принимать внутрь. И образование костной мозоли, в случаях переломов, происходит почти в два раза быстрее, чем при использовании любых других лекарственных средств.
Через две недели общипанного Карло, уже без гипсовой повязки, в полном здравии, перевели в секцию юннатов. А через полгода он стал настоящим красавцем. Где-то через год юннаты притащили ему и подругу – Карлушу тоже настоящую черную ворону, которая до этого обитала у кого-то дома и была «выписана» из квартиры из-за того, что хозяева устали убирать за ней помет.
Наши зоопарковские юннаты очень долго, с упорством, свойственным только детям, учили ворон разговаривать. Кира оказалась совершенно невнимательной и бестолковой ученицей. Во время уроков крутила головой и никого не слушала. Карло же подавал надежды. Имя свое он очень быстро научился произносить. И даже без акцента. Кроме того, через год он уже умел рычать и гавкать, этому его научили собаки динго – клетки с ними располагались по соседству. Нельзя сказать, что Карло оказался очень уж одаренным говоруном, но по крайней мере слушателем был превосходным. Когда с ним кто-то разговаривал, он склонял голову набок и внимал. Молча. Иногда в ответ гавкал.
Ботаник частенько наведывался ко мне в лечебницу и жаловался на то, что вороны никак не хотят говорить. А однажды завел разговор про Карло не с детской прямолинейностью, а весьма дипломатично и издалека.
– Сергей Юрьевич! А вы знаете, как профессионально обучают петь соловьев и канареек?
– Мне с этим не приходилось сталкиваться. Но, ясное дело, не сам хозяин выводит трели перед ними.
– Я читал, что, например, соловья в клетке накрывают покрывалом, а рядом включают магнитофонную запись. И через месяц соловей повторяет все колена. Только я не могу понять, зачем птицу накрывают покрывалом?
– Да все проще простого. Когда у птицы работают два анализатора – слуховой и зрительный, внимание рассеивается. А если отключить зрительный, то внимание перейдет к слуховому. Стало быть, и запоминаться все будет лучше.
Тут, добавив некоторой таинственности, Ботаник спросил:
– А еще знаете, Сергей Юрьевич, некоторым птицам, для того чтобы они лучше пели, подрезают уздечку языка! Попугаи, например, сразу начинают говорить!
– Хм. – Я призадумался, понимая, к чему он клонит. – И что ты предлагаешь?
– А вы сможете сделать Карло такую операцию? Это не опасно?
Мне стало интересно.
– Ладно, – говорю, – тащи сюда своего Карлу.
Заговорщически кивнув головой, Ботаник через две минуты стоял на пороге с Карло в руках. Честно говоря, я еще никогда в жизни не видел вороньих языков и плохо представлял, что мне там надо подрезать. Но в ветеринарной практике зоопарковского врача почти все делаешь в первый раз. И отступать некуда.
– Тебе придется мне помочь!
Ботаник вытер пот со лба и, недолго поколебавшись, кивнул:
– Я согласен!
При обследовании «глотки» оказалось, что язык у ворона довольно прочный, а уздечка хорошо выражена. Это означало, что операция не составит никакого труда. Главное – не промахнуться и не оттяпать больше, чем надо.
Я ввел в уздечку новокаин и через пару минут сделал аккуратный надрез хирургическими ножницами. Язык ворона стал заметно длиннее. Рану присыпал стрептоцидом. Карло мужественно выдержал операцию, впрочем, как и Ботаник.
– Пациента можно отпускать!
Ботаник освободил птицу. Почувствовав твердую почву под ногами, Карло не стал метаться по операционной. Он, как и при лечении перелома, весьма уверенно несколько раз отряхнулся и, расставив лапы, гордо поднял голову. Мне показалось, что он уже готов вступить в диалог:
– Ну что, Карло? Кажется, ты что-то хочешь сказать?
Карло в ответ изрыгнул какое-то совершенно незнакомое слово, почему-то оно очень походило на ругательство.
– Два часа не кормить и не поить!
Ботаник хотел было что-то ответить, но, кажется, у него настолько пересохло в горле, что он, только кивнув, отнес Карло на место.
После незнакомого слова, которое ворон проворчал на операционном столе, он замолчал. Молчал долго. Наверное, с месяц. И даже больше не лаял на юннатских собак.
Мы с Ботаником все это время недоуменно переглядывались: то ли я что-то не то ворону отрезал, то ли опрометчиво воспользовался непроверенной информацией по поводу уздечки. Ботаник тоже волновался:
– Сергей Юрьевич, а вы ему случайно язык не отрезали? Он теперь даже каркать перестал.
– Да нет. Разве что язык без уздечки стал такой длинный, что Карло не может понять, как с ним обращаться. – Озадаченный, я даже заглянул ворону в клюв. Язык был на месте, и мы с Ботаником облегченно вздохнули.
Некоторое время спустя имя свое ворон все же вспомнил. Произносил его неохотно, но зато очень внятно. Однако, несмотря на старания юннатов, больше – ни слова!
Но однажды… сидел я в беседке на хоздворе. А у нас там как раз все рядом – и лечебница, и юннаты, и кухня, и даже небольшой автопарк. Слышу, кто-то зовет:
– Вера!
Вера – наша повариха. Она готовила всем еду и среди прочего варила чудесную пшенную кашу на молоке с тыквой. Многие обитатели зоопарка эту кашу очень любили, особенно обезьяны и медведи. Среди любителей каши оказался и я. Мне по долгу службы надо было проверять все исходящие продукты. Делал я это с большим удовольствием, так как продукты на кухне (хотите – верьте, хотите – нет) соответствовали всем требованиям общепита и, кроме этого, были еще и вкусны. А каша – не повторить!
Я повернул голову, пытаясь понять, кто зовет нашу повариху. Никого. Между тем откуда-то опять раздается звук хлопающей двери и приятный мужской баритон:
– Вера!
Повариха вышла из кухни на улицу. Никого нет. Она огляделась по сторонам и вернулась к себе.
Через несколько секунд хлопает дверь и опять кто-то зовет:
– Вера!
– Да отстаньте вы!.. Плитка еле пыхтит! Ничего еще у меня не готово, – раздраженно отзывается Вера. Наша повариха – мастерица на красное словцо, поэтому здесь и далее текст будет умеренно адаптированный. Я со временем разгадал секрет – почему многие поварихи так же смачно ругаются, как и готовят. Они и то и другое делают с большой любовью и изобретательностью. Продукты у всех вроде те же, да приправы разные!
А дверь опять – хлоп! И тот же голос:
– Вера!
– Юрич! Это ты, что ли, там дуркуешь? – выглянула из окна возмущенная Вера.
