Песни черного дрозда (сборник) - Пальман Вячеслав Иванович (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗
— Идём, Ростислав Андреевич.
— Да разве его догонишь?
— По следу отыщем, тут тропинка одна, в ущелье спадает, — убеждённо сказал Молчанов.
У лесника и в мыслях не было преподнести Самуру какую-нибудь неприятность или заставить Монашку перетащить своё потомство в новое место; Молчановым, как и Котенкой, руководило ненасытное любопытство натуралистов. Очень хотелось выведать, как живут овчар и волчица, увидеть, если можно, волчат — какие они получились, эти редкостные гибриды.
Хотя Самур, отягощённый добычей шёл медленно, два человека шагали за ним ещё медленней. Там, где овчар легко пролезал сквозь густую заросль рододендрона или прыгал с камня на камень, форсируя глубокий разлом на местности, люди шли в обход, потом теряли время на отыскивание следов, стараясь не очень отстать от овчара.
Закончился крутой спуск, след привёл их в распадок. Тут уже проще, можно было идти без опасения сбиться. Они вырвались из джунглей на тропу по центру старой насыпи и прибавили шаг.
— Все ясно, — сказал Молчанов. — Они живут у разрушенного моста.
— Почему ты так думаешь?
— Самый подходящий уголок, года три назад я взял там один выводок.
К мосту они подходили с предельной осторожностью.
Но они могли бы идти и напролом.
Трагедия уже свершилась. Там никого не было.
5
Едва Самур, отправляясь на охоту, скрылся в джунглях, как кусты зашевелились, и шесть серых степных хищников вывалились на тропу. Прилизанный обнюхал след и угрожающе зарычал, всматриваясь в тёмный лес, куда убежал ненавистный овчар.
Стая вытянулась цепочкой и пошла к разрушенному мосту.
Монашка лежала у входа в логово, преграждая путь волчатам которым не терпелось выбраться на волю. Когда кто-нибудь из них особенно упорствовал, она, не оборачиваясь, тихо рычала, и в голосе её они слышали особо тревожные нотки. Волчата исчезали в норе, но через минуту-другую забывали материнское предостережение и опять начинали теребить её спину, загородившую выход.
Наконец тишина в природе усыпила бдительную волчицу, она встала, потянулась и, ещё раз обнюхав воздух, разрешила малышам выйти, но сама не спускала жёлтых внимательных глаз с окрестных кустов. Волчата разбежались по площадке, начали баловаться и приставать к матери, удивляясь её странной сдержанности.
Вдруг сверху на площадку скатился небольшой камень, за ним посыпалась мелочь. Монашка издала звук, означающий «опасность!», и волчата мгновенно скрылись в чёрном зеве норы. Теперь глаза её неотступно следили за кустистым склоном над логовом. Она стояла на площадке в тени орешника мордой к норе, вся сжавшись, как пружина. К сожалению, воздух в распадке только нагревался, воздушный поток шёл снизу вверх и ничего не объяснял ей. Через несколько минут внизу тихо задвигались кусты. В нос Монашке ударил запах стаи. Вот кто пожаловал! Волчица ощетинилась.
Снова посыпалось с крутого склона, камни стукнулись рядом с Монашкой, она сделала скачок и, уже не сомневаясь больше в опасности, загородила собой вход. Снаружи торчала лишь её хищно оскаленная морда и поблёскивали злобно прищуренные глаза.
Один из стаи, не удержавшись на крутой осыпи выше площадки, покатился вниз и шлёпнулся о каменную плиту в двух метрах от Монашки. Он не успел вскочить, а волчица уже оседлала его, рванула за горло, и смертельно раненный противник полетел в кусты ниже прогулочной площадки. Монашка с бешеными глазами снова закрыла собой детей и стала ждать, грозно рыча и подёргиваясь от возбуждения. Самур, где ты?…
Прилизанный не стал больше выжидать. На площадку вывалились сразу три волка, от моста гигантским прыжком выскочил вожак и ещё один. Монашка инстинктивно подалась назад и скрылась в норе. Борьба со стаей была не под силу. Тотчас же в чёрное отверстие всунулась гололобая морда. Минуты две там длилась возня, сильный вожак с искусанными лапами и кровоточащей мордой выволок упирающуюся волчицу, она грызла его, хотя и сама истекала кровью, и тут на неё навалились все волки. От неё пахло собакой. Раздался хриплый вой, стоны, сильные и ловкие хищники сбились в клубок, кто-то полетел вниз, но как ни яростна была борьба, а исход её уже был предрешён.
Монашка ещё билась в предсмертной судороге, а из логова, привлечённые стоном матери, высунулись щенки. Они тоже пахли собакой. Да, собакой!…
Минута — и все было кончено. Жестокая месть свершилась. На площадке осталась лежать растерзанная волчица и три волчонка.
Убийцы крутились среди трупов. Волки деловито обнюхивали кровь и зализывали свои раны. Вожак прихрамывал. Он спустился на тропу, четыре его спутника выстроились в цепочку позади Прилизанного, и волки тяжёлой рысью пошли по распадку к реке.
Чудесный день разгорался. Солнце вошло в зенит. Скрипели в траве кузнечики. Мир излучал добро. А в распадке пахло кровью.
Самур издалека почувствовал недоброе: на тропе опять встретились следы волков. Свежие следы.
Бросив турёнка, он большими прыжками помчался вперёд, вывалив язык. Вот и камни у моста. А в камнях — труп молодого волка. Ещё скачок — и он взлетел на свою площадку.
…Долгий жалобный вой заставил все живое смолкнуть и прислушаться. Высокий, гневный и трагический вопль повторился. Дрогнули тонкие ноги серн, и они испуганно прижались к земле. Морозным ознобом тронуло спину оленя в лесу, он замер, выставив уши. Все стихло в распадке, а высокий, душераздирающий вой повторялся ещё и ещё, он летел над горами к небу, и все цепенело от сигнала чужого горя. Кажется, остановилось на мгновение солнце, удивлённое плачем бедной души, и растерянно закружились на месте пышные облака, упал ветер и перестал шептаться зелёный лес. Кому-то больно. Очень больно.
Люди мало и неохотно изучают психику животных, особенно диких животных, их почти полное неведение в этой области легко объяснить: человечество в подавляющем большинстве своём ценит науки, от которых обществу есть прямая и немедленная польза. А что толку от познания психологии животного?… И если кто-нибудь вдруг сталкивается со странностью в поведении дикого или домашнего зверя — будь это лошадь или дельфин, крыса или благородный олень, — минутное замешательство легко снимается обычной ссылкой на инстинкт. Он все будто бы объясняет. Все, за исключением самого этого слова. А что такое инстинкт? Кто его формирует, создаёт запас информации? И чем все-таки мотивировать поведение животного, если в этом поведении вдруг отчётливо зазвучит нота разумного или расчётливого, жестокого или доброго, изобретательного или самоотверженного?…
Ничего мы не знаем.
— Что-то случилось, — встревоженно произнёс Молчанов и прислушался. — Это Самур воет.
Когда они перешли через кладку, лесник быстро ощупал взглядом берег ручья, его цепкий взор тотчас же заметил площадку, и в следующий момент они уже стояли возле корней клёна и смотрели на растерзанную волчицу и её бедных волчат.
— Это более чем странно, Егор Иванович, — сказал Котенко и нервно передёрнул плечами. — Волки — на волчицу?… Разве так бывает?
Молчанов задумчиво сказал:
— Видно, степная стая отомстила ей. За измену законам стаи. За привязанность к собаке. За ненавистный запах собаки.
— А где же в таком случае Самур?
— Я знаю Самура. Теперь он бежит за убийцами. Пойдём и мы, может быть, выручим овчара. Он в опасности. Один против стаи.
Голос лесника дрожал. Он был возбуждён и в то же время печален. Егор Иванович сильно жалел осиротевшего Самура, несчастную волчицу, её малышей. В то же время боялся за Шестипалого, который нерасчётливо бросился за стаей.
Ростислав Андреевич наскоро сфотографировал поле боя, они вышли на тропу и, молчаливые, подавленные, тронулись по следу волков и овчара, размышляя над странными, неисповедимыми законами леса.
А впереди них всего за два или три километра мчался вдоль ручья дрожащий от гнева Самур. Он догонял стаю.
Что происходило в потрясённом сердце овчара, сразу потерявшего семью, а с ней счастье и будущее — никто разгадать не мог. Он излил свою отчаянную тоску в пятиминутном душераздирающем плаче над трупами волчицы и детей, а затем все чувства, доступные зверю, разом уступили место одному — более понятному в среде разумных существ, чем у зверей. Это было желание мести, немедленного наказания виновных, которых он знал так же хорошо, как и они его. Он не мог жить на земле, пока живы убийцы. Слово «ненависть» лишь слабо и приблизительно объясняло состояние, в котором пребывал сейчас Самур. Уже ни на что не обращал он внимания. Пусть будет десять врагов, сто, тысяча — все равно он бросится в бой, чтобы рвать ненавистные тела их до тех пор, пока в мышцах его остаётся хоть капля силы, а зубы способны сжиматься. Его собственная жизнь в расчёт не принималась, он пренебрегал ею. Зачем ему жизнь после всего, что случилось?
