Восточный кордон - Пальман Вячеслав Иванович (библиотека книг .TXT) 📗
Начинался рассвет. Погасли звезды на восточной стороне небосклона. Молодой месяц передвинулся к югу и повернулся так, словно хотел подцепить острым рожком своим большую гору и приподнять её над землёй, но не успел напроказничать и стал быстро тускнеть на светлеющем небе. Горы, почти до самых вершин укутанные в шубу из чёрного леса, подвинулись ближе и стали ясней видны со всеми своими складками и выступами, с бледно-зелёными потёками зимних лавин и серыми каменными осыпями, которые походили на отодранные лоскуты живой кожи. Небо порозовело, и, по мере того как наливалось оно светом, леса зеленели, с гор исчезали чёрные краски, и мир делался веселей, просторней и чище. А когда оранжевое солнце перевалило через седловину и бросило вдоль распадка свои нестерпимо светлые лучи, все заулыбалось и засверкало!
Засияли бриллиантовые листочки, цветы, стебли, иголочки, даже мрачный камень, усеянный брызгами, на одно мгновение сделался сказочным красавцем, и обманутая бабочка целую минуту порхала над ним, любуясь разноцветьем испаряющейся росы.
Прошелестел ветер — союзник солнца, посланный для просушки мокрой планеты, в ущельях задвигался убегающий туман и высох прямо на глазах.
А солнце заглянуло во все уголки леса, отыскало в чащобе Самура с волчонком, и бело-чёрная шерсть их задымилась, просыхая. Самур потянулся, волчонок чмокнул во сне и вдруг открыл глаза, явно не соображая, где он и что с ним.
Минуту спустя он уже шагал сбоку Самура и зевал на ходу, спотыкаясь о неровности почвы. Скоро он опять заскулил от голода, а Самур не только не предложил ему поесть, но почему-то ещё больше заспешил.
Они шли не по той ровной и открытой дороге, которую люди проложили для себя вдоль реки, а обочь её, метров на сто выше, через лес, и если для взрослого овчара такая дорога была привычной, то волчонку она доставляла множество неприятностей. Он как мог спешил за отцом, ужасно боялся отстать. Колючки царапали нежную шубку, острые камни больно впивались в неокрепшие лапы, холодная вода на пути заставляла вздрагивать, а тут ещё пустой желудок требовал пищи, которую отец, видимо, не мог достать.
Самур догадывался, что волчонок, ещё не привыкший к лесной еде, долго не протянет, он остро нуждался в материнской заботе и теплом молоке; овчар знал только одно место, где жили добрые существа, способные дать малышу и то и другое: дом своего хозяина. И он шёл к этому дому.
Измученный волчонок едва дотащился до посёлка. Вид у него был самый жалкий, бока запали, скучные глазки слезились, а подушечки на пальцах распухли так, что каждый шаг доставлял мучения. Последние сотни три метров он идти отказался. Лёг и зажмурился. Будь что будет. Овчар вернулся, и тогда пришлось прибегнуть к единственному выходу: он сцапал малыша за шкурку и понёс в зубах, часто останавливаясь, потому что малыш все время выскальзывал.
Самур пробрался через знакомый огород и положил волчонка у оградки. Оставалось сделать самое главное: войти и доложить о прибытии, иначе говоря, преодолеть ограду и залаять. Но ни того, ни другого он проделать не мог, его сковывал непонятный страх. Самур стал искать дыру в ограде, чтобы перенести малыша ближе к тёплым рукам хозяйки, завозился в ожине, эта возня и привлекла внимание Егора Ивановича и Саши. Увидев, что хозяин подходит ближе, Самур молнией скользнул в кукурузу и остановился только у дальнего края огорода.
Звук Сашиного голоса, полузабытая кличка пробудили в нем уснувшее желание отозваться, подбежать. Но месяцы, проведённые с Монашкой, счастье вольной жизни и зов дикой, волчьей крови удержали его. Он не мог жить в подчинении. Любовь к людям затуманилась, он умер бы от тоски по свободной жизни в горах.
И Самур не отозвался. А когда Саша побежал к нему, овчар повернулся и исчез в лесу.
Теперь он знал, что волчонок не пропадёт.
Егор Иванович поднял малыша.
— Смотри-ка, вылитый Самур! Как же он уцелел? Или стая не нашла его, или он убежал с Самуром. Даже хвост как у овчара. Отличный щенок!
— Не щенок, а волчонок, — поправил Саша.
— Да, да, три четверти дикой крови, а стать настоящей кавказской овчарки. — Егор Иванович посмотрел в ту сторону, куда исчез Самур, и задумчиво добавил: — Выходит, Шестипалый сам привёл его сюда. Он не надеется на себя и по-прежнему верит нам.
— Подбросил своё чадо? — Саша улыбался, очень довольный происшествием. — А может, знал, что у вас тут детские ясли. Интересно, удалось ему наказать стаю?
Молчанов высоко поднял волчонка на руках.
— Пусть убедится, что нашли. Ведь смотрит откуда-нибудь из кустов…
Елена Кузьминична приняла волчонка как должное. Она успела привыкнуть к такого рода неожиданностям. Два или три — какая разница! Напоила его тёплым молоком, укутала в тряпку, и лесное дитя тотчас уснуло, презрев все на свете. А когда выспался, Саша потащил его знакомиться.
Лобик отнёсся к новенькому с мальчишеской снисходительностью. Обнюхал, тронул лапой, тот упал и заскулил. Слабачок. Таких не обижают, таких жалеют. А Хобик проявил только радостное любопытство, и ничего более. Попрыгал вокруг да около и оставил его в покое. Новичок скоро освоился и ужинал уже вместе с остальными. Лобик заворчал было, новенький прекрасно понял его и загодя отошёл от миски, как самый воспитанный. К тому же он наелся. Только спали они порознь. Оленёнок — на клочке сена, Лобик — в конуре, а новенький вдруг забрался под крыльцо. Оно чем-то напоминало родное логово.
Перед сном отец и сын вышли во двор и сели на крылечко. Так просидели они с полчаса, пока у оградки не послышался осторожный шорох. Егор Иванович улыбнулся и подтолкнул Сашу: «Пришёл».
Самур начал повизгивать за оградой. Волчонок проснулся и побежал на зов. Щели в заборе были узкие, не вылезешь. Они постояли нос к носу, поговорили на своём языке. Волчонок, кажется, не жаловался на судьбу. А овчар остался доволен его видом.
Волчонок улёгся возле забора, по ту сторону лёг Самур, потому что все затихло. Но когда Саша неосторожно повернулся, в густой ожине сразу возник шорох. Шестипалый удалился. Волчонок ещё немного поскулил, позвал, но, раз отец ушёл, он тоже имел право вернуться в более тёплое подкрылечье. Так и случилось. Малыш прошёл, не обращая внимания на людей, и полез на своё место. Надёжное место, как ему казалось.
— Будет ходить, — сказал Молчанов, имея в виду Самура. — Может, и привыкнет к дому. Я завтра уеду, так ты подкармливай его, но не навязывайся. А то отпугнёшь. Как все-таки он одичал!
— Вот тебе и воспитание! — сказал Саша, вспомнив о недавнем разговоре.
Глава тринадцатая
ЧТО-ТО БУДЕТ
Целую неделю в доме лесника Молчанова раздавались весёлые голоса, было шумно и оживлённо. К Саше то и дело приходили друзья. Их привлекали не только общие интересы, но и забавный звериный молоднячок, подрастающий на лесниковом дворе.
Но о Самуре, еженощные встречи которого со своим щенком стали такой же необходимостью, как пища и вода для животного, Молчановы никому не рассказывали, чтобы не привлекать внимания к одичавшей собаке. Отец и сын в равной степени верили, что овчар постепенно привыкнет и останется у них в доме.
Волчонка назвали Архызом, он уже отзывался на свою кличку и смешно подбегал к зовущему; голова, что ли, у него перевешивала, разбежится — не остановишь, и все время его почему-то заносило вправо: косолапые ноги бежали в ту сторону, куда склонялась тяжёлая, брудастая голова. Он ещё не справлялся со своим телом.
Ел волчонок теперь все, но когда Саша обнаруживал за оградой ещё тёплого зайца, принесённого заботливым Самуром, то прятал кровяную добычу. Считал — и, наверное, справедливо, — что малышу рано знакомиться с пищей, способной развить в нем инстинкт хищного зверя.
Вскоре Егор Иванович ушёл в дальний обход. То ли Саша недоглядел, то ли у него не хватило времени на выслеживание овчара, но Самура в ту ночь, когда ушёл отец, у ограды он не заметил. Архыз покрутился-покрутился в траве и печально вернулся под крыльцо. И на второй и на третий день овчар не появлялся. Саша строил разные догадки и дольше, чем всегда, возился с Архызом, который явно скучал. Похоже, Самур изменил своему первоначальному решению — приходить на встречу с волчонком каждую ночь.
