Черный Красавчик (с иллюстрациями) - Сьюэлл Анна (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
ГЛАВА IX
Веселое Копытце
У викария, мистера Блумфилда, была большая семья, и его сыновья и дочери иногда приходили поиграть с мисс Флорой и мисс Джесси. Одна из девочек викария была ровесницей мисс Джесси, двое мальчиков были немного постарше, остальные же были совсем малыши. С их приходом Веселому Копытцу добавлялось работы: детям больше всего нравилось катание на пони по двору и саду, а кататься они могли часами.
Как-то после обеда Веселое Копытце очень уж долго катал детвору, когда же Джеймс привел его в конюшню и стал привязывать, то сказал:
– Смотри мне! Твои шалости могут обернуться неприятностями для нас!
– В чем дело, Веселое Копытце? – поинтересовался я.
– Пустое, – ответил он, поматывая головой, – я всего лишь преподал детям маленький урок. Не могут понять, когда с них хватит, и не желают понять, когда хватит с меня! Вот мне и пришлось сбросить одного на землю – это единственное, что они способны понять!
– Как? – поразился я. – Ты сбросил детей на землю? Право же, не думал, что ты способен на подобный поступок! Кого же ты сбросил, мисс Джесси или мисс Флору?
Веселое Копытце глянул на меня с большой обидой.
– Разумеется, не их! Да я бы этого не сделал даже за отборнейший овес, за лучший овес, какой только доставляют на конюшню! Боже мой, я не менее бережно обращаюсь с детьми, чем их родители, а мисс Джесси и мисс Флору я обучаю верховой езде. Стоит мне почувствовать, что ребенок побаивается, что ребенок неуверенно сидит в седле, я сразу перехожу на тихий и ровный шаг, как кошка двигаюсь, когда она подкрадывается к птичке. Ребенок успокоится – я прибавляю ходу: я хочу понемногу приучать детей ездить верхом. Так что не трудись читать мне нравоучения: лучше меня нет друга и учителя верховой езды. Не мисс Джесси и не мисс Флора, а мальчишки рассердили меня. Ах эти мальчишки! – Веселое Копытце огорченно потряс гривой. – Это особый народ, мальчишки! Их следовало бы объезжать, как жеребят, показывая, что да как. Видишь ли, я больше двух часов поочередно катал других детей, потом мальчики заявили, что настал их черед, и я отнюдь не возражал. Они попеременно садились в седло и скакали галопом по полям и саду. Длилось это около часа. Оба вырезали себе по ореховому пруту и нешуточно нахлестывали меня этими самодельными кнутиками, но я понимал, что они играют, и до поры до времени терпел. Однако потом я стал раз за разом останавливаться, желая дать им понять, что уже хватит. Ты, наверное, знаешь: мальчишкам кажется, будто конь способен работать без конца, как машина, как паровоз или молотилка. Им и в голову не приходит, что пони не железный, что он устает. Мальчишка, который вовсю погонял меня, явно не понимал этого, так что я просто поднялся на задних ногах, и он свалился: я его, можно сказать, опустил на траву. Он снова забрался в седло – я снова его сбросил. Тогда в седло забрался второй, но едва он успел ударить меня прутом, как тут же оказался на земле. Это продолжалось до тех пор, пока мальчики не уразумели, что к чему. Когда они поняли – все закончилось. Они неплохие дети и не собирались проявлять ко мне жестокость, я тоже не хотел их обидеть, но они нуждались в уроке. Когда мальчики привели меня к Джеймсу и рассказали о моем поведении, он рассердился, увидев, какие большие прутья они себе вырезали. Джеймс им сказал, что такими палками пользуются только свинопасы и цыгане, но никак не юные джентльмены!
– Будь я на твоем месте, я бы лягнула этих мальчишек по разику, и они бы вмиг набрались ума! – вмешалась Джинджер.
– Пожалуй, ты бы именно так и поступила, – ответил Веселое Копытце, – но я не настолько глуп, прошу прощения. Я не хотел бы рассердить нашего хозяина или сконфузить Джеймса. К тому же, я отвечаю за детей, пока они в седле, я бы даже сказал, что считаю их под своей опекой, я своими ушами слышал, как хозяин недавно говорил миссис Блумфилд: дорогая мадам, вам незачем беспокоиться о детях, мой старый пони будет столь же неусыпно следить за ними, как мы с вами. Веселое Копытце такой добрый и надежный пони, что, поверьте мне, я ни за какие деньги его бы не продал!
Веселое Копытце обвел нас взглядом и продолжил:
– Неужели вы думаете, будто я способен повести себя как неблагодарная скотина, забыть, насколько тепло ко мне здесь относились все те пять лет, что я тут живу, пренебречь доверием, которое мне всегда оказывали, и дать волю злобе и ярости из-за того только, что двое неразумных мальчишек плохо обошлись со мной? Нет, нет и нет! Мне жаль тебя, Джинджер, ты никогда не бывала окружена заботой и вниманием, поэтому тебе трудно понять меня! Я же скажу так: в добром доме – добрые кони. Я не хочу огорчать наших людей, я их люблю, да, люблю!
И Веселое Копытце тихонько пофыркал носом, как делал по утрам, заслышав шаги Джеймса.
– И что сталось бы со мной, если бы я приобрел привычку лягаться? Меня бы сразу продали, не сказав обо мне доброго слова. Значит, я мог бы попасть к подручному мясника, который не давал бы мне и минуты продыху. Или в курортное заведение, где пони могут досмерти замучить работой, а интересуются только тем, насколько быстро можно его гонять. Или оказался бы в положении тех бедных пони, которых я не раз видел на прежней работе: взгромоздятся на маленькую тележку трое-четверо плотных мужчин, решивших гульнуть в воскресный денек, и нахлестывают пони, пока тот с ног не свалится. Боже упаси меня от такой судьбы!
ГЛАВА X
Разговор в саду
Джинджер и я не были обычными рослыми и сильными упряжными лошадьми: в наших жилах текла и кровь породистых скакунов. Ростом мы одинаково подходили как под седло, так и в упряжку. Наш хозяин говаривал, что ему не по душе ни люди, ни лошади, годные на чтото единственное, а поскольку он не намеревался щеголять своим выездом по лондонским паркам, то и лошадей себе подбирал, исходя из их активности и полезности.
Для нас же самым большим удовольствием бывали семейные прогулки верхом, когда Джинджер седлали для хозяина, меня для хозяйки, а для юных леди Сэра Оливера и Веселое Копытце. Как весело бывало всем вместе идти рысью или легким галопом: нас это приводило в отличнейшее расположение духа. Лучше всех было мне, потому что я всегда возил хозяйку: она была такая легонькая, с таким милым голосом, с рукой, едва натягивавшей повод, так что я почти не чувствовал, как мною управляют.
О, если бы люди знали, как радует лошадь легкая рука наездника, как бережет она лошадиный рот и нрав, они бы, конечно, не дергали вожжи, не натягивали бы их чрезмерно, что они часто делают. Ведь наши рты весьма чувствительны, и если они не загублены дурной или неумелой ездой, если они не огрубели, то лошадь воспринимает малейшее движение руки седока и мгновенно соображает, что от нее требуется. Мой рот не был испорчен, полностью сохранял чувствительность, и я думаю, что именно по этой причине хозяйка отдавала мне предпочтение перед Джинджер, аллюры которой ничуть не уступали моим. Джинджер часто говорила, что завидует мне, и винила за свой загубленный рот грубую объездку и отвратительный мундштук, которым ее терзали в Лондоне.
Старый Сэр Оливер возражал ей: – Будет, будет, тебе не из-за чего расстраиваться! Высокая честь оказана именно тебе, а кобыла, способная с твоей резвостью везти на себе мужчину такого роста и веса, как наш хозяин, не должна ходить с опущенной головой только потому, что леди отдала предпочтение другому коню! Мы, лошади, вообще должны принимать мир, каков он есть, с готовностью и удовлетворением, ценя доброе отношение к себе.
Я часто недоумевал, отчего у Сэра Оливера такой куцый хвост: его длина не превышала шести-семи дюймов, а заканчивался он какой-то странной кисточкой. Во время одной из наших вольных прогулок в саду я решился спросить, какой несчастный случай лишил его хвоста.
Сэр Оливер раздул ноздри и негодующе посмотрел на меня:
– Несчастный случай? Отнюдь нет, это результат акта жестокости, бессмысленного и расчетливого злодейства. Совсем еще юным конем я был доставлен туда, где вершатся эти злодейские дела. Там меня привязали, скрутив так, что я не мог и шевельнуться, прямо с костью обрубили мой прекрасный длинный хвост и унесли его неведомо куда.
