Масорка - Эмар Густав (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗

Густав Эмар

Масорка

ГЛАВА I. Западня

Четвертого мая 1840 года между десятью и одиннадцатью часами вечера шестеро мужчин пробирались, крадучись и поминутно оглядываясь по сторонам, через двор скромного домика на улице Бельграно в Буэнос-Айресе. Когда они достигли сагуана 1, темного как и вся остальная часть дома, один из мужчин, шедший впереди, приостановился и, обращаясь к следовавшим за ним, сказал:

— Еще одна необходимая предосторожность, господа!

— Как видно, этим предосторожностям не будет конца, — перебил его другой, казавшийся моложе всех остальных; на поясе у него висела широкая рапира, наполовину скрытая под складками широкого синего суконного плаща.

— Как бы многочисленны ни были эти предосторожности, — возразил первый, — все же они не будут лишними. Мы не можем выйти все вместе: нас шестеро. Трое двинутся раньше, перейдут через улицу и будут следовать по тому тротуару, что находится по ту сторону улицы Бельграно. Немного погодя выйдут трое других и пойдут вдоль домов по этой стороне улицы. Местом встречи пусть будет улица Балькарсе там, где она пересекает улицу Бельграно.

— Отлично придумано!

— Прекрасно, — согласился молодой человек в синем плаще, — в таком случае я пойду вперед с Кордовой и с сеньором, — сказал он, указывая на того из своих товарищей, который только что высказал свое предложение разделиться на две группы.

С этими словами он поспешно отодвинул засов калитки и в сопровождении своих товарищей вышел на улицу. Здесь, оглядевшись кругом, он перешел на противоположный тротуар и зашагал по направлению к реке по улице Бельграно.

Минуты две спустя снова отворилась калитка, трое мужчин, очутившись за ее порогом и тщательно закрыв ее за собой, пошли согласно уговору в том же направлении, что и первые трое — только по другой стороне улицы.

Сделав молча несколько сот шагов, товарищ молодого человека с рапирой обратился к нему со следующими словами:

— Да, друг мой, незавидно наше положение! Быть может, мы сегодня в последний раз ступаем по улицам родного города. Мы покидаем эту страну, чтобы вступить в ряды боевой армии, которой предстоит много кровопролитных битв и сражений. Один Бог знает, что нам сулит будущее в этой страшной войне.

— Конечно, но мы не можем поступить иначе, — сказал молодой человек, с рапирой, — хотя я знаю человека, который, очевидно, создан не так, как мы, и смотрит на все иначе.

— Как иначе?

— Я хочу сказать, что, как полагает этот человек, наш долг оставаться здесь, и мы как истые аргентинцы не должны покидать Буэнос-Айреса.

— Несмотря на Росаса?

— Да, несмотря на Росаса.

— Значит, по его мнению, нам не следует присоединяться к действующей армии?

— Да.

— Ба-а! Так этот человек или подлый трус, или масоркеро!

— Нет, ни то ни другое, смелость его не подлежит никакому сомнению, а душа у него самая возвышенная, самая благородная, какую только можно встретить в наше время.

— В таком случае, что же мы должны делать?

— Оставаться в Буэнос-Айресе, потому что тот враг, против которого мы должны бороться, — здесь, а не там, считает он. При этом он очень убедительно доказывает, что здесь в дни революции падет меньшее число жертв, чем там, на поле брани за пять-шесть месяцев войны без малейшей вероятности на успех. Но довольно об этом, ведь здесь, в Буэнос-Айресе, и сам воздух подслушивает, и свет подглядывает, и мрак таит предателей, а пыль и камни мостовой доносят и передают, а потому возможно, что и наш разговор будет пересказан палачам нашей свободы.

При этом молодой человек с невольным вздохом поднял к небу свои прекрасной формы большие черные глаза, грустное выражение которых, как нельзя более, соответствовало матовой бледности его красивого лица, дышавшего благородной отвагой.

По мере того как беседа двух товарищей становилась оживленнее, проводник замедлял шаги, мало того, он даже приостановился, чтобы поплотнее укутаться в свой плащ — пончо. Дойдя до улицы Балькарсе, он сказал:

— Здесь мы должны дожидаться наших товарищей.

— Да, но хорошо ли вы помните то место, где нас должно ожидать китобойное судно? — спросил молодой человек в синем плаще.

— Конечно, — отозвался Кордова, — раз я взялся служить вам в качестве проводника, то, без сомнения, сумею оправдать ваши надежды, тем более что всю условленную сумму я уже получил от вас сполна. Не думайте, однако, что эти деньги были нужны мне, — я патриот не хуже вас, — но те люди, которые взялись переправить вас на ту сторону, требуют за это известное вознаграждение.

Пока тот говорил, молодой человек не сводил своих печальных проницательных глаз с косоватых и хитрых глаз Кордовы.

Между тем подошли и остальные трое.

— Самое важное для нас теперь не разлучаться, — сказал один из подошедших, —идите же вперед, Кордова, и показывайте нам дорогу.

Кордова повиновался: он пошел по Венесуэльской улице, затем повернул на улицу Хуана Лоренсо и спустился к реке, широкие волны которой плавно катились в изумрудных берегах. Ночь была тихая, ясная, темно-синий свод неба был усеян бесчисленными звездами, холодный южный ветерок, освежая воздух, предвещал уже близость зимних холодов.

Залитая бледным, трепетным светом звезд расстилалась серебристая гладь Ла-Платы, дикой и пустынной, как пампа 2. Глухой ропот могучих волн реки, плавно набегающих на пологий берег, казался подавленным вздохом этого богатыря, вынужденного в данный момент качать на мощной груди своей целую эскадру из тридцати французских военных судов.

Вдали едва заметно мерцали огни нескольких судов, стоявших на внутреннем рейде, а в ста шагах от пустынного берега вырисовывался темный причудливый силуэт города, мрачно и однообразно, но вместе с тем грандиозно. Повсюду царила невозмутимая тишина; нигде ни души живой, так что невольно становилось жутко.

Сюда на этот безотрадный и пустынный берег, где в это тяжелое время жестокая тирания изгоняла тысячи лучших своих сынов. А те, что бежали в эту мрачную ночь, знали, что им предстоит пасть под кинжалами Масорки или же сказать вечное «прости» дорогой родине, семье, близким, друзьям и всем своим богатствам, если им посчастливится бежать на утлом судне, которое должно было доставить их к берегам чужеземной страны, сулившей им свободу действий и возможность стать в ряды тех людей, которые еще дерзали бороться против этой ужасной диктатуры.

Это было то время, когда самые смелые и отважные чувствовали себя бессильными перед всеми ужасами террора, этого страшного зла, постигшего Францию и Англию задолго до того, когда о нем узнали в Америке.

За тюремными заключениями, расстрелами следовали уже официальные убийства, выполняемые с готовностью Масоркой, этой шайкой набранных правительством отчаянных бандитов, которых с негодованием и презрением отвергли бы даже друзья Марата.

Не удивительно поэтому, что этот террор начинал отзываться и на этих людях, которые теперь молча шагали по безлюдному, пустынному берегу реки с намерением эмигрировать.

Вот имена тех, о ком идет речь.

Тот который шагал впереди всех, взяв на себя обязанности вожака — Хосе Кордова, был простолюдин, человек из народа, из того низшего класса населения Буэнос-Айреса, напоминающего по своему внешнему виду цивилизованного человека, но склонного к бездействию и лени, как дикие пастухи из пампы — гаучо.

В нескольких шагах от Кордовы следовал полковник дон Пабло Саласар, ветеран 1813 года, человек из высшего общества, редкой красоты и ума.