Слово - Алексеев Сергей Трофимович (электронные книги без регистрации TXT) 📗
— Это тебе коньячки подавай! Это тебе с простым человеком муторно пить! — разглагольствовал Иван. — Это для тебя изба вонючая, а для меня — нет! Для меня не позор выпить с хорошим человеком. Верно, Пимен?
Пимен отстранил Ивана, привстал:
— Тебе чего, академия, надо? Чего ты на мужика орешь? Он мужик тебе или не мужик?
— Кто за тебя диссертации пишет? Кто? — нападал Иван. — Я! Я пишу, значит, помалкивай.
— Ванечка, ну пойдем отсюда, — взмолилась Анна, враз подобрев. — У Пимена Аверьяныча все равно книг нету, пойдем. Я в другом месте нашла, там и купим.
— Эт-та как же у меня книг нету? — возмутился Пимен. — Есть! Айда! Айда покажу — глаза вывалятся! Я хозяин!
Он схватил Анну за рукав платья, потащил на улицу.
— Не хватайся. — Анна вырвала руку. — Свою жену хватай! Я к такому обращению не привыкла!
— Конечно, ты под ручку привыкла! — ядовито сказал Власов. — На вас только мантуль… Давай, под ручку возьму… Иван? Я твою бабу под ручку возьму!
— Бери! — разрешил Иван. — Пускай возьмет тебя под ручку! Бурундук-птичка!
Пимен взял Анну под руку и повел. Только не в кладовку, а к погребу. Вернее, там, где был погреб, лежала куча прошлогодней ботвы, доски и прочий мусор. Власов отыскал вилы, освободил люк и полез в погреб. Анна последовала за ним. Иван же, выйдя на улицу, прилег рядом с погребом и моментально заснул.
В погребе Пимен снял с кадки крышку, показал пальцем.
— Это что, по-твоему, капуста? А здесь? — Он снял крышку с другой кадки. — Колба моченая?
— Книги, — сказала Анна. — Вижу… Они же не твои, Пимен Аверьяныч!
— Мои! — отрезал Власов. — Что на моей усадьбе — всё мое! Сколь дашь за все? Тут их семьдесят две штуки! По десятке за каждую дашь? Семьсот двадцать новыми, а?
— Если с кадками, то дам, — не сразу согласилась Анна. — Кадки тоже пригодятся.
— С кадками? — задумался Пимен. — Ладно, я все равно капусту не солю… Давай деньги! Чистоганом!
— Леонтий потом тебе голову оторвет же, — сказала Анна, вынимая деньги.
— Хрен вот Леонтию! — Пимен погрозил кулаком. — Я его зажму — не пикнет! Всё на чужом хребту в рай норовит!..
Он взял деньги, пересчитал, засунул в карман штанов.
— Я за подводой пойду, — сказала Анна. — На себе-то не унести.
— Иди-иди, — согласился Пимен. — Ты же барыня, всё на подводах привыкла.
Они выбрались из погреба, и тут Анна с ужасом увидела, что Иван спит.
— Вставай! — Она потрясла его за руку. — Вставай, алкоголик несчастный!
— Не буди мужика, — строго сказал Пимен. — Он устал, пускай отдохнет. Сама топай, а то привыкли все на мужиках ездить.
Анна вышла на улицу, огляделась: куда? Где взять подводу? А книги нужно срочно вывезти!
Ноги сами повели ее в милицию…
Едва она пропала из виду, Пимен сел рядом с Иваном, тряхнул за плечо:
— Слышь, парень, вставай! Я твоей бабе книги продал, беги в сельпо. Магарыч с тебя.
Иван не отвечал, безжизненно моталась голова.
— Алкаш, — сказал Пимен. — А еще молодой… — Придется самому… — Он обшарил карманы Ивана, отыскал три рубля, встал. — А еще говорит, бабу в руках держит… Без копейки ходит. — Он подтянул штаны на резинке и поплелся в магазин.
Анна пригнала подводу через полчаса. Милицейский конюх помог вытащить из погреба и погрузить книги, потом взвалил на телегу Ивана и понужнул коня. Когда выехали со двора, встретился Власов с бутылкой в руке и кругом чесночной колбасы.
— Ох, и шустра же ты, академия, — сказал он. — Ну шустра… А Ивана-то своего оставь. Оставь! Мы с ним магарыч разопьем!
— Хватит ему! — отрезала Анна.
Иван проснулся, но открыть глаза не было сил. Голова разламывалась, от жажды язык шелестел во рту, как бумажный.
— Вставай, алкоголик, — услышал он голос Анны. — Хватит спать, уже вечер.
Иван разлепил веки, огляделся. Анна сидела на его кровати, подперев руками подбородок, словно думала горькую думу. В комнате за соседней пустой кроватью стояли друг на друге ящики из-под папирос «Беломорканал».
— Мы где? — спросил Иван шепотом.
— В гостинице…
— А что за ящики?
— Книги… Голова болит?
— Болит, — сказал Иван и приподнялся на локте. — Так ты купила? Или отдал?
— Отдаст, жди, — вздохнула Анна. — Семьсот двадцать рублей отдала…
— Новыми? — уточнил он. — Ого…
— Воды дать?
— Дай воды, — сказал Иван. — А лучше — грамм пятьдесят.
— Где я тебе возьму? — спросила Анна. — У нас осталось всего четыре рубля. Так что похмеляться не на что.
Иван попил воды, чуть оживился, сел, привалившись к спинке кровати.
— Еще одна такая операция, и я точно алкоголиком стану, — натянуто улыбнулся Иван, страдая от головной боли. — Анна… у тебя здорово вчера получилось. Ну, когда ты скандалить пришла… Можно сказать, профессионально… Ты что, замужем была?
— Была, — вздохнула Анна. — Ну и комплимент же ты мне отвесил… У тебя тоже с выпивкой профессионально.
— Не-ет, — не согласился Иван. — Ты тут ничего не понимаешь. Наоборот, очень даже непрофессионально…
— Нужно ехать, срочно. Денег нет. — Анна встала, подошла к окну. — За комнату платить не надо, мы можем прожить здесь хоть неделю. Я кадки заведующей отдала, так она разрешила… А дальше что? Где взять денег? А уезжать нужно немедленно, пока Леонтий не хватился. Мы не знаем, кто он такой и на что способен. Книгами рисковать нельзя.
— Занять, — нашелся Иван. — Хотя бы у Глазырина. Он мужик добрый, даст.
— Неудобно, Иван. С какими глазами идти к нему? И так чуть что — в милицию бежим. Они, в конце концов, не обязаны… Мне почему-то стыдно, понимаешь? Приехали как официальные лица, экспедиция, представители Академии наук, а несостоятельные… Обидно. Могут еще заподозрить, что мы тоже авантюристы какие-нибудь.
— Тогда не знаю, — помолчав, сказал Иван. — У меня голова плохо соображает… А почему ты с мужем разошлась? Он что, пил?
— Бывало… — Анна снова села к нему на кровать, потрогала лоб. — Ванечка, милый, ты же мужчина, правда?
— Так, — сказал Иван. — Мягко стелешь… Опять пьянствовать?
— Нет, Ваня, дело абсолютно трезвое. — Она погладила его руку. — Я знаю, что ты в тайге исхудал, ослаб, тут еще сегодня добавил… Но ты же мужчина? Ты же все выдюжишь?
— Я с тобой чего только не выдюжил, — вздохнул Иван. — А муж твой сбежал от тебя или ты его бросила?
— Я бросила, Ваня, я, — призналась Анна. — Тут я узнала, в Еганово баржа с мукой пришла, а разгружать некому…
— Все понял. — Иван покачал головой. — Вот грузчиком я еще не работал в этой экспедиции.
— Придется, — улыбнулась Анна. — Если с археографией связался — все придется… Рассказывают, что Гудошникова в свое время бандиты поймали и на дыбу вешали. Он выдержал…
— Только не надо агитации, — сказал Иван. — Страсть не люблю такой прямолинейной агитации… И вообще, я подозреваю, что не ты мужа бросила, а он от тебя сбежал. Не вынес — и сбежал.
— Но ты же Ваня. Бурундук — птичка.
Иван попил воды, сел на постели:
— Баба! Подай сапоги!
Анна кинулась к порогу, принесла сапоги, помогла обуться.
— Ванечка, стелиться перед тобой буду, ноги мыть и воду пить. Только иди разгружать баржу!
— Ох и врешь! — сказал Иван.
— Там по пятьдесят рублей в день можно заработать, — не слушая, ворковала Анна. — Два дня мешки потаскать, и нам на билеты хватит. А расчет сразу дают. День отработал — деньги получил.
— Да-а, — Иван подошел к умывальнику и стал мочить голову. — Я Пимену сказал, что ты в академии работаешь, а я при тебе.
— Так оно и есть… Могла бы и поторговаться с Пименом, может, и уступил бы сотню рублей.
— В погребе не торгуются, Иван, — сказала Анна. — А потом, за эти книги я бы сама пошла разгружать баржи, лес бы валить пошла…
Работа на пристани шла день и ночь. Мужики, собранные с бору по сосенке из местных организаций, случайные проезжие, отпускники, приехавшие погостить к родне, пятнадцатисуточники и даже один журналист, оказавшийся в Еганове по долгу службы, выстроившись в длинные вереницы, шагали по трапам в трюмы и поднимались оттуда с белыми семидесятикилограммовыми мешками. Различить кого-либо в этой нескончаемой круговерти было невозможно: все были одинаково белые от муки и двигались одинаково механически — вверх, вниз, вверх, вниз… Если в вереницу попадал новичок, то круга три или четыре его можно было еще отличить среди прочих, но потом и он перекрашивался, втягивался и выполнял неписаный закон грузчиков — давать дорогу идущему с грузом. Узнать можно было только журналиста, который изредка и одиноко ворчал: