Возвращение в джунгли - Берроуз Эдгар Райс (первая книга txt) 📗
В ее взоре, позе, в ее словах сквозил первобытный призыв беззащитной женщины к ее естественному покровителю – мужчине. Тарзан взял в свою сильную руку одну из маленьких теплых ручек на его груди. Движение было непроизвольное, и почти также непроизвольно инстинкт защищающего заставил его обнять плечи женщины своей рукой.
Как электрическая искра пробежала между ними. Он никогда раньше не стоял к ней так близко. Они сразу виновато посмотрели друг другу в глаза, и в тот момент, когда Ольге де Куд надо было призвать все свои силы, она оказалась слабой, – она теснее прижалась к Тарзану и обвила руками его шею. А Тарзан от обезьян? Он схватил трепещущую женщину в свои объятия и осыпал горячие губы поцелуями.
Рауль де Куд, прочитав письмо, поданное ему дворецким послом, торопливо извинился перед хозяином. Чем он объяснил свой уход, этого он никогда припомнить не мог. Все сливалось у него перед глазами, пока он не очутился на пороге собственного дома. Тут он сразу успокоился и стал действовать медленно и осторожно. По какой-то необъяснимой причине, Жак открыл ему дверь раньше, чем он поднялся до верху лестницы. В тот момент он не придал этому значения, но позже вспомнил необычное обстоятельство.
Осторожно, на цыпочках, он поднялся по лестнице и прошел галереей до дверей будуара жены. В руках у него была тяжелая палка, с которой он обыкновенно гулял.
Ольга первая увидела его. С криком ужаса она вырвалась из рук Тарзана, и человек-обезьяна успел вовремя обернуться, чтобы отвести удар, который де Куд собирался ему нанести по голове. Раз, два, три – тяжелая палка опустилась с молниеносной быстротой, и каждый удар ускорял возвращение человека-обезьяны к прежнему первобытному состоянию.
С низким горловым рычанием обезьяны-самца он прыгнул на француза. Он выхватил у него из рук толстую палку, переломил ее легко как спичку, отбросил в сторону и, как разъяренный зверь, схватил противника за горло.
Ольга де Куд оставалась несколько мгновений безмолвным и пораженным ужасом свидетелем страшной сцены, потом бросилась к Тарзану, который убивал ее мужа, – вытряхивал жизнь из него, – почти как фокстерьер из пойманного мышонка.
Она бешено вцепилась в его огромные лапы.
– Матерь божия! – кричала она. – Вы убиваете его, вы убиваете его! О, Жан! Вы убиваете моего мужа!
Тарзан в ярости ничего не слышал. Вдруг он уронил тело противника на пол и, поставив ногу ему на грудь, поднял голову вверх. И по всему дворцу графов де Куд пронесся страшный, вызывающий рев обезьяны-самца, одолевшего врага. От погреба и до чердака крик услышали все слуги и побледнели, задрожав. Женщина в комнате опустилась на колени подле тела мужа и начала молиться.
Медленно и постепенно красная пелена перед глазами Тарзана начала рассеиваться, он снова превращался в цивилизованного человека. Глаза его остановились на женщине, опустившейся на колени. «Ольга», – шепнул он. Она взглянула на него, думая увидеть в его глазах тот же маниакальный, смертоносный огонь. И вместо этого прочла в них только печаль и огорчение.
– О, Жан! – зарыдала она. – Взгляните, что вы наделали. Он был мне мужем. Я любила его, и вы его любили.
Тарзан бережно поднял безжизненное тело графа де Куд и перенес его на диван. Потом он приник ухом к его груди.
– Немного водки, Ольга, – сказал он.
Она принесла водку, и они вдвоем влили графу несколько капель. С побледневших губ сорвался легкий вздох. Де Куд шевельнулся и застонал.
– Он не умрет, – сказал Тарзан, – благодарение богу!
– Зачем вы это сделали, Жан? – спросила она.
– Не знаю. Он ударил меня, и я обезумел. Я видел, как обезьяны моего племени проделывали то же самое. Я никогда не рассказывал вам своей истории, Ольга. Было бы лучше, если бы вы знали – ничего бы этого не произошло. Я не знал никогда своего отца. Не знал другой матери, кроме свирепой обезьяны-самки. До пятнадцати лет я не видел ни одного человеческого существа и только в двадцать увидел первого белого. Немного больше года тому назад я бродил по африканским джунглям обнаженным хищным зверем. Не судите меня слишком строго. Два года – слишком короткий срок, чтобы в одном индивидууме произвести те перемены, на которые для всей белой расы потребовался ряд веков.
– Я не осуждаю вас вовсе, Жан. Виновата я. Вам надо уйти. Он не должен видеть вас, когда придет в себя. Прощайте.
Грустный, с поникшей головой, возвращался Тарзан из дворца графов де Куд.
Но уже на улице мысли его приняли иное направление, и минут двадцать спустя он входил в полицейский комиссариат близ улицы Моль. Там он вскоре нашел одного из полицейских, участвовавших в столкновении с ним несколько недель тому назад. Полицейский искренно обрадовался встрече с человеком, так круто с ним обошедшимся. Потолковав с ним немного, Тарзан спросил, не слышал ли он чего-нибудь о неких Николае Рокове и Алексее Павлове.
– Очень часто слышал, разумеется, мсье. Они оба известны полиции и, хотя сейчас им ничто специально не инкриминируется, но мы считаем необходимым не упускать их из виду, чтобы знать, где можно их найти в случае надобности. Это те же меры предосторожности, что мы принимаем, относительно всех известных преступников. Почему мсье спрашивает?
– Они мне знакомы, – отвечал Тарзан. – Я хотел бы увидеть Рокова по одному делу: если бы вы указали мне, где он живет, я был бы вам благодарен.
Через несколько минут он расстался с полицейским и, с клочком бумажки, на котором значился адрес в пределах довольно сомнительного квартала, он быстро направился к ближайшей стоянке такси.
Роков и Павлов вернулись домой и обсуждали вместе вероятную развязку событий сегодняшнего вечера. Они позвонили в редакции двух утренних газет и с минуты на минуту ждали появления репортеров, чтобы сообщить им скандальное известие, которое завтра взволнует весь парижский свет.
Тяжелые шаги раздались на лестнице.
– Ну и проворны же эти газетчики, – воскликнул Роков и отозвался на стук в дверь: – Войдите.
Приветливая улыбка застыла на лице русского, когда он встретился взглядом с суровыми, серыми глазами посетителя.
– Тысяча чертей! – завопил он, вскакивая на ноги. – Что вам здесь нужно?
– Сядьте, – проговорил Тарзан, так тихо, что оба негодяя едва расслышали, но таким тоном, что Роков моментально опустился на стул, а Павлов не двинулся с места.
– Вы отлично знаете, зачем я здесь, – продолжал он тем же тоном. – Я должен убить вас, но я не делаю этого только потому, что вы брат Ольги де Куд, не делаю, по крайней мере, сейчас.
Я дам вам возможность еще пожить. Павлов – в счет не идет, он просто глупая игрушка в ваших руках, а потому его я не трону до тех пор, пока позволю жить вам. Но для того, чтобы я вышел из комнаты, оставив вас обоих живыми, вы должны сделать две вещи. Во-первых, написать подробный отчет о вашей сегодняшней проделке и подписать его.
Во-вторых, – под страхом смерти обязаться, что ни один звук о происшедшем не попадет в газеты. Если то и другое не будет выполнено, ни одного из вас не будет в живых, когда я выйду из этой комнаты. Вы поняли меня? – И, не ожидая ответа: – Торопитесь, вот тут, перед вами, чернила, перо и бумага.
Роков принял независимый вид, рассчитывая, таким образом, показать, что он не придает значения угрозам Тарзана. Миг спустя он почувствовал у себя на шее стальные пальцы человека-обезьяны, а Павлов, который попытался их отодрать и затем выскочить из комнаты, был брошен в беспамятстве в угол. Когда Роков начал синеть, Тарзан отпустил его и толкнул на стул. Прокашлявшись, Роков мрачно уставился на стоявшего перед ним человека. Павлов тоже пришел в себя и, повинуясь Тарзану, вернулся, хромая, на прежнее место.
– Теперь пишите, – сказал человек-обезьяна. – Если придется снова поучить вас, я уж не буду так снисходителен.
Роков взялся за перо и начал писать.
– Смотрите, не пропустите ни одной подробности, ни одного имени, – предупреждал Тарзан.
Неожиданно в дверь постучали.
