Янтарная комната (сборник) - Дружинин Владимир Николаевич (читать книги бесплатно полностью txt) 📗
— Бейте, Вилли! — раздалось за перегородкой. — Бейте рейхсмаршала!
— Они играют, — произнес Фюрст и поник. — Они ни о чем не думают, господин лейтенант, и в этом их счастье. А я не могу не думать, такая уж проклятая у меня голова.
— Желаю успеха, — сказал я, вставая. — Но мы не намерены топтать немецкий народ. Мы не нацисты.
Теперь лучше оставить его. Наедине с его мыслями. У него есть о чем подумать сегодня, после того как он узнал о Фюрсте-легенде. И о своих подручных. Но одна невысказанная мысль не давала мне уйти.
— Вы признаете себя побежденным, господин Фюрст. Зачем же вы заставляете драться своих бывших подчиненных? Они до сих пор действуют от вашего имени.
Он удивленно вскинул брови.
Как я узнал потом, Фюрст действительно немало размышлял в тот день. Помогали ему не только саксонец-антифашист и начальство лагеря. Нет, невольно помогли офицеры-нацисты, товарищи по плену.
За карточным столом Фюрст сидел рядом с лейтенантом Нагером, фатоватым сынком прусского юнкера. Офицеры располагались по старшинству. Фюрст, сын портного и, по общему мнению, выскочка, должен был считать за честь играть в компании потомственных родовитых вояк.
Игру придумал Нагер, карточный виртуоз. На квадратах плотной бумаги он написал: рейхсмаршал Геринг, рейхсмаршал фон Браухич, генерал Гудериан, генерал Шернер. Вместо королей, валетов, дам — гитлеровский генералитет, высшее офицерство. Нагер предложил и правила игры. В основе они были просты: «старший» бил «младшего». Но даже равные по званию отличались знатностью фамилий, должностями, степенью близости к фюреру, и поэтому за столом нередко возникали споры, а временами и стычки.
После моего отъезда Фюрст вернулся к играющим. Но стул его исчез.
— А, господин обер-лейтенант! — прошепелявил Нагер. — Вы уверены, что ваше место здесь?
Фюрст не любил Нагера. Бездарность, трус, осевший благодаря протекции в штабе.
— Уверен, — ответил Фюрст.
— Вы ошибаетесь, милейший, — просипел седой, сморщенный полковник Бахофен. — Мы вам совершенно не нужны, насколько я разбираюсь в положении.
— Любимчик большевиков! — бледнея, выкрикнул Нагер.
Фюрст поднял кулак. Он мог бы убить Нагера одним ударом, и в эту минуту ему страшно хотелось сделать это. Фюрста схватили, оттащили от стола.
Он лег на нары. Его колотила лихорадка.
Чья-то ладонь легла на его горячий лоб. Он увидел гауптмана Вахмейстера Луциуса, или Луца, как его называли в военной школе. Фюрст и Вахмейстер вместе учились и были выпущены офицерами в один день.
— Я с тобой, Винни. — Так звал он Эрвина Фюрста со времен учения. — Я не буду с ними играть.
— Нагера я изобью, — пригрозил Фюрст и поднялся.
Луц взял его за плечи и снова уложил.
— Спокойно! — сказал он. — Без драки! Они все против тебя. Видишь ли, Бахофен сказал им…
Старый интендантский полковник, барон, владелец поместья в Вестфалии, Бахофен попал в плен недавно: наши танкисты прошли по тылам врага и захватили обоз. Когда я беседовал с Фюрстом, Бахофен вспомнил листовку с его портретом и всем поведал об этом.
Значит, Фюрст позволил себя снять для советской листовки! Недаром сюда приезжал фотограф! А сегодня явился русский офицер, тот самый, что привозил фотографа. И заперся с Фюрстом…
Нацистские бонзы, «фоны» отлучили его, объявили предателем.
Фюрст и не жалел об этом. Размышления его получили новую пищу. Впрочем, ни с антифашистом Виртом, ни даже с однокашником Луцем не делился Фюрст своими сокровенными мыслями. Они стали известны мне гораздо позднее.
Не буду, однако, забегать вперед.
В Вырицу я въехал ночью. Зенитки молчали, в небе невидимо гудели наши истребители.
Наши не спали. Стучала «Эрика» Михальской, печатник Рыжов смазывал машину, Коля латал покрышку. Лобода ходил по комнатам, напевая тягучую, пасмурную песню без слов. Его вызывали к генералу, и разговор был не из приятных.
8
Генерал Мусхелишвили встретил Лободу невеселым кивком. Перед ним лежал рапорт. Почерк показался знакомым.
До войны Мусхелишвили заведовал кафедрой в педвузе. «Не убьет, так рассмешит», — говорили о нем студенты. Он не позволял себе повышать голос, «убивал» метким словом, ядовитым сарказмом.
Генерал подвинул к себе рапорт. Несколько минут длилось молчание. Слышались только тихие шаги Рянушева, адъютанта. Он заварил чай, нежно звеня ложечкой и поглядывая на Лободу с добрым сожалением.
Угнетала мрачность обстановки. При немцах здесь был отдельный кабинет казино. Его отделали в «старогерманском» вкусе: голые, некрашеные деревянные стены с черными ожогами, такого же стиля люстра из толстых, обожженных дубовых брусков. Лишь в одном месте унылый орнамент прерывался на стене рисунком. Садовая скамейка, на ней парочка. Военный облапил хрупкую, с осиной талией девушку. Внизу кудрявились пошлые готические вирши.
— Ну, антифрицы, — сказал наконец генерал. — Нет, даже не антифрицы, а…
— Слушаю вас, — спокойно проговорил Лобода. Кличка «антифрицы» давно укрепилась за нами.
— Может быть, мы похороним вашего немца с воинскими почестями, а? Возложим венки? С оркестром похороним, а? Может быть, дадим залп?
— Разрешите доложить, — сказал Лобода, поняв, что речь идет об убитом перебежчике.
— Мне уже доложили тут, — генерал подвинул к майору бумагу. — Ваш офицер будит разведчиков, устраивает форменное следствие. А потом вы с прискорбием извещаете немцев. Было это, товарищ Лобода?
— Не совсем так, — ответил майор.
— Пишет же человек. И другие подтверждают. Ознакомьтесь, секрета нет.
Писал Шабуров. Майор лишь в первую минуту почувствовал удивление. Он представил себе Шабурова, хмурого, мрачно выдавливающего слова. Именно так, лаконично, с плохо скрытым раздражением был составлен рапорт. Майор Лобода позорит звание советского офицера, утверждал капитан. Оплакивает убитого немца. Судьба фрица для Лободы на первом плане.
— Разрешите теперь мне доложить вам, — сказал Лобода, кладя бумагу. — Смысл передачи был иной.
— Текст с вами?
— Нет, товарищ генерал.
— Прошу доставить.
— Запись есть, но я менял на ходу… Я говорил без шпаргалки.
«Ну, держись», — подумал майор. Но генерал взглянул на него с любопытством. Лобода рассказал все подробно.
— Все-таки вы перехлестываете, — сказал Мусхелишвили, дослушав. — Сбиваетесь с тона. Вообще эта история с перебежчиком больше касается самих немцев. Существует комитет «Свободная Германия», есть немецкие антифашисты — вот и на здоровье. Они редко выступают у вас. Почему? Эффект от вашей работы пока что слабый, товарищ майор.
— Хвалиться нечем, — признался Лобода.
— Я не знаток, но смотрите, как на других фронтах проявили себя немцы-антифашисты! Сотни перебежчиков, коллективная сдача в плен…
— У нас немец еще непуганый.
— Шабуров, по-моему, обижен, — сказал генерал, отмахнувшись. — Это он просится в артиллерию?
— Так точно.
— Взять его у вас?
— Воля ваша, товарищ генерал, — рассердился Лобода и перешел в контратаку. — Мы же антифрицы всего-навсего. Нам и бензин в последнюю очередь. И специалиста у нас отнять ничего не стоит. Да что Шабуров! Шофера в автороту сманить тоже можно. Антифрицы! А вот простой солдат так не скажет. Я помню, под Москвой…
Он запнулся, сообразив, что ляпнул дерзость. Но генерал улыбнулся.
— Ну-ну, что под Москвой?
— Солдаты на передовой просили: «Разрешите дать понятие фрицу». В одной руке винтовка, в другой — рупор. Вот как было. Фашист тут гадил, — Лобода поднял глаза на рисунок с двустишием, — и наш боец не прощает ничего. Нет! Но спрашивает: кто же он, фриц? Неужели каждый немец — враг? А нельзя ли иному дать понятие и противника превратить в друга? А?
— Скоблить времени нет, — сказал генерал и тоже посмотрел На рисунок. — Завтра дальше двигаемся. Обижаетесь на кличку? Хорошо, правильно, что обижаетесь. — Он усмехнулся. — А в части бензина, между прочим, команда дана.
