Затерянные в океане - Жаколио Луи (книги онлайн полностью txt) 📗
– И вот оно, это показание, – сказал Гроляр, вынимая из кармана вчетверо сложенную бумагу и кладя ее на стол перед своим начальником.
Главный прокурор и Жюль Сеген одновременно прочитали этот документ, не оставляющий ни малейшего сомнения относительно виновности обоих обвиняемых.
Несмотря на то, что ответственным за свое преступление является только сам преступник, тем не менее позор как бы ложится на всю семью. И главный прокурор, столь самодовольный и гордящийся своим высоким положением, уничтоженный тем впечатлением, какое это произвело на него, впал в такое уныние, что оно походило на самое безысходное отчаяние.
Но Жюль Сеген не захотел покориться и вздумал взять нахальством.
– Что все это значит? – надменно крикнул он. – И кто смеет меня обвинять в краже?
– Ваш же соучастник! – ответил Гроляр.
– Вот еще!.. Если эта уловка с письменным показанием придумана Бартесом, то это не делает чести его изобретательности» И я советую ему лучше подготавливать свои эффекты! Весь Париж прекрасно знает, что Альбер вечно пьян и потому не ответственен за свои поступки, его нетрудно было заставить написать какое угодно показание, которое он готов в любое время подписать обеими руками, лишь бы только скомпрометировать меня» В его идиотской злобе на меня он, вероятно, даже не сознавал, что ему диктовали… Да покажите мне преступников, которые бы сами подписывали свой приговор и отдавались бы так по-дурацки в руки правосудия, как мой шурин! Найдите мне таких!
Все это было сказано с неподражаемой наглостью большого барина, так что на мгновение смутило даже Гроляра. Полуоткинувшись в своем кресле, больной, его жена и дочь слушали все, что говорилось вокруг них, и смотрели не без удивления на всех этих Бог весть откуда собравшихся людей.
Адмирал Ле Хелло вдруг обратился к обеим женщинам:
– Разве вы сами еще недавно не утверждали, что Эдмон Бартес невиновен?
– Да, и это наше глубокое убеждение! – сказала госпожа Прево-Лемер.
– Но эти дамы не сказали вам, что Альбер Прево-Лемер и я виновны в этой краже. Надеюсь, что нет! – все с тем же апломбом продолжал Жюль Сеген.
– Мы говорили только о нашем внутреннем убеждении, о нашем непоколебимом убеждении! – сказала Стефания, не глядя на своего мужа.
Наступила долгая минута молчания.
– Послушайте, – сказал наконец дрогнувшим голосом больной, подзывая к себе маркиза де Лара-Коэлло, – вы, который всегда были моим самым верным другом, которого не может коснуться ни малейшее подозрение, скажите правду, какова бы она ни была; я готов все перенести, но только скажите, верите ли вы виновности Бартеса?
– Нет, нет и нет!
– Но в таком случае?
– Увы, мой друг, я никого не хочу обвинять, но говорю, что и раньше говорил на суде: ищите того, кому это преступление выгодно… – И он взглянул на мужа Стефании.
Несмотря на ясный намек, Жюль Сеген нимало не смутился и продолжал все тем же самонадеянным, высокомерным тоном:
– Инсинуации являются жалким оружием и не могут служить доказательствами!
– Те доказательства, каких не может представить маркиз де Лара-Коэлло, могу представить я, – произнес Гроляр, – и горе тем негодяям, которые не побоялись взвалить свою вину на неповинного!
– Извольте слушать, господин прокурор, это по вашей части! – насмешливо заметил Жюль Сеген своему родственнику и рассмеялся резким, звенящим, неестественным смехом.
С невозмутимым спокойствием Гроляр стал задавать вопросы и снимать показания с приведенных им свидетелей.
Прежде всего он начал с Симона Прессака, который рассказал все, что ему было известно об уплате по чеку, о смущенном виде Альбера, бросившемся ему в глаза в то достопамятное утро, и о серии билетов С 306-371, разделенной на две равные части, причем одна половина этой суммы пошла на уплату фальшивого векселя, а другая была найдена нетронутой под паркетом в комнате Эдмона Бартеса.
Главный прокурор был поражен точными доказательствами и всеми аргументами, приведенными этим мелким банковским служащим. Но, подгоняемый привычкой многолетней судебной практики, он задал ему от себя еще целый ряд вопросов, на которые тот отвечал ясно, обстоятельно и ни разу не сбиваясь.
После Симона Прессака настала очередь господина Жана Менгара, который захватил с собой свою записную книжку, где были записаны пометки относительно поправки, сделанной на векселе, причем добавил, что вексель этот был несомненно подложный; это показалось ему и тогда, но так как он не имел достаточных доказательств, то не смел об этом сказать
Жюль Сеген только презрительно пожал плечами. На этот счет он был совершенно спокоен: вексель был тогда же уничтожен; кроме того, это могло интересовать только Альбера, а не его.
Соларио Тэста, допрошенный в свою очередь, показал, что вексель, в то время как он проходил через его руки, был занесен в книги, и с него была снята копия, причем тогда на подписи не было слова «сын», точно так же, как это было отмечено и во всех кассах приема и учета, и нельзя допустить возможности, чтобы все пять или шесть служащих, через руки которых проходил этот вексель, сделали одну и ту же ошибку.
Нотариус Каликстен вручил главному прокурору запечатанный конверт, заключавший в себе копию с показаний Симона Прессака, и при этом сказал:
– Господин прокурор, все лица, подписавшиеся под этим документом, мне хорошо известны как люди безусловно честные. Я лично играю во всем этом совершенно второстепенную роль, но я был бы счастлив, если бы мое вмешательство могло способствовать наказанию виновных и обелению невинного.
Глухое рыдание вырвалось из груди больного, все время бормотавшего про себя слова глубокого горя и отчаяния.
– Как вы полагаете, достаточны ли доказательства, господин прокурор? И укажут ли они с надлежащей ясностью преступника на суде? – спросил Гроляр.
Главный прокурор молча поник головой.
Но так как до сего момента речь шла, главным образом, об одном Альбере, то Жюль Сеген успел вернуть себе свою прежнюю дерзкую самоуверенность и наглость.
– Конечно, роман этот довольно ловко задуман, – сказал он, – жаль только, что он грешит в самом своем замысле. Проступок моего шурина нам был, конечно, известен, так как он сам признался в нем; но по причинам, которые понять нетрудно, мы никому не говорили об этом, и Жюль Прево-Лемер, мужем дочери которого я должен был стать, сам из своего кармана выложил пятьсот тысяч франков, чтобы уплатить по векселю. Его сын лично отправился в банк, чтобы избежать злонамеренных толков мелких служащих» Что же в этом преступного? Мы сами в своей семье покрыли грех одного из нас, вот и все!
При этом главный прокурор не мог удержаться от радостного движения. Таким образом все объяснялось, и незачем было возвращаться к прошлому; чтобы сказать что-нибудь, он обратился к своему дяде с легким полуупреком:
– Почему же вы не предупредили меня об этом раньше?
– Но эти пятьсот тысяч франков… – пробормотал с недоумением больной, – я…
– Разве вы не помните, что вы раньше передали их мне? – поспешно вмешался Жюль Сеген.
– Нет, я, право, не знаю, я не помню, – продолжал нерешительно старик банкир.
Вдруг сильная рука отворила дверь комнаты, и на пороге показался разгневанный человек, который грубо и резко крикнул:
– Осмельтесь только утверждать, что вы дали эти пятьсот тысяч франков!. Так значит, я украл у вас всего только полмиллиона, а ведь я был осужден за похищение миллиона.
Все разом оглянулись на этот голос – это был Эдмон Бартес, а за его спиной стояли капитан Уолтер Дигби, Кванг, Лу и Чанг.
