Том 4. Пожиратели огня (с илл.) - Жаколио Луи (е книги TXT) 📗
— Остановись, — сказал Люс, — и посмотрим, что нам теперь делать! Ну, скажи, что бы ты сделал теперь, если бы был один?
— Я пошел бы, наверное, за подкреплением!
— Не узнав даже, сколько их?
— Да, вы правы, я прежде всего постарался бы убедиться в численности врага и для этого влез бы вот на это дерево, а с него увидел бы, сколько их там…
— Совершенно верно, — сказал Люс, — мы это и сделаем! Ты осторожно прокрадешься к стволу, скрываясь в тени деревьев; добравшись до него, взберешься по стволу вверх, а я буду караулить и при малейшем признаке тревоги дам тебе знать; ты соскочишь — и мы вместе улепетнем; если же ты благополучно устроишься на дереве, я поспешу сделать то же самое. Ну, с Богом!
Спустя несколько секунд Фролер удобно устроился на ветвях каштана, а вслед за ним и Люс.
Ветер между тем до того усилился, что, сидя вместе, сыщики с трудом могли расслышать друг друга. С того места, где они находились, они прекрасно могли видеть все, что происходило в комнате. То, что представилось их взглядам, было столь возмутительно и ужасно, что могло бы заставить дрогнуть даже самого смелого человека.
В ярко освещенной тремя свечами, воткнутыми в бутылки, комнате почти без всякой мебели, на грубом деревянном стуле сидел привязанный к нему крепкими веревками наполовину обнаженный молодой человек с тонкими и благородными чертами лица; за его спиной стояли, держа его, два рослых парня с физиономиями заправских палачей. Тот третий, который по дороге присоединился к Ивановичу и генералу, стоял тут же с громадным охотничьим ножом в руке; Иванович читал, по-видимому, какую-то бумагу несчастному юноше, который как будто возражал и отрицательно качал головой. Дон Хосе, безучастный свидетель этой сцены, стоял немного поодаль, прислонившись спиной к доске камина.
— Эти негодяи зарежут его на наших глазах, — сказал Фролер, — и мы будем смотреть на это, не сделав ничего, чтобы помешать им?!
— Если бы жизнь и судьба графа и капитана не зависела от нашей осторожности, — отвечал Люс, — я бы устроил им сюрприз. Но мы упустим случай, которого нам во второй раз не дождаться, и, пытаясь спасти одного человека, допустим смерть двух других, рискуя при этом еще собственной жизнью!
— Мне думается, однако, что револьверный выстрел в окно мог бы изменить многое! — заметил Фролер.
— Бога ради, не вздумай этого делать! Мы не принадлежим себе в данный момент!
— Не беспокойтесь, я ничего не сделаю без вашего разрешения!..
— Боже мой! Да это — молодой атташе русского посольства: он, вероятно, отправил в министерство доклад о Невидимых, и теперь эти негодяи мстят ему.
Между тем Иванович достал из кармана часы, показал их осужденному и затем спокойно положил их на камин.
— Я бы, кажется, отдал десять лет жизни, чтобы спасти этого молодого человека! — проговорил Люс.
— А я охотно отказался бы от ожидающих меня ста тысяч, если бы только мог вырвать его из их когтей!
— Но, в сущности, — продолжал Люс, как бы внезапно озаренный новой мыслью, — ведь мы видели все, что нам нужно было видеть: Ивановича, генерала и их трех пособников, вероятно, тех самых, которым поручено расправиться с графом и капитаном; все они здесь налицо, и теперь как раз момент действовать. Ты оставайся здесь, а я сбегаю за подкреплением.
— Мои товарищи как раз недалеко: полицейский пост всего в нескольких шагах на бульваре!
— В уме ли ты? Или ты еще не знаешь этих людей? Против регулярной полиции у них все меры приняты: в момент появления полиции они выстрелом из револьвера разнесут голову пленнику, чтобы тот не мог ничего сказать, затем двое из них набросятся на своих начальников; полиция будет довольна тем, что ей удалось спасти двух из них, русского полковника и американского генерала, а Фролер и Люс должны будут поплатиться за эту штуку. Однако ты заставляешь меня терять время, тогда как для жизни этого несчастного дорога каждая секунда. Попытаемся же его спасти! Ты оставайся здесь и что бы ни случилось, не спускайся с дерева; здесь тебя никто не заметит… Мне придется пропадать довольно долго; только бы найти карету!
— Загляните в контору Пигали; там всегда есть запряженные кареты; бегите с Богом; вернувшись, вы застанете меня на этом самом насесте!
Люс тихонько слез с дерева, в два прыжка очутился в кустах и исчез из виду. Едва только он успел скрыться, как Иванович, очевидно, не считавший излишней никакую предосторожность, подошел к окну и стал внимательно вглядываться в темноту. Убедившись, очевидно, что все обстоит благополучно, он отошел от окна и принялся ходить взад и вперед по комнате, как бы выдерживая назначенный им самим срок. По временам он останавливался перед доном Хосе и о чем-то горячо говорил с ним, сопровождая свою речь энергичными жестами, означавшими протест или отрицание.
— Уж не просит ли негр пощады для несчастного? — подумал Фролер.
Пока они разговаривали, трое приспешников, которых по лицам можно было принять за разбойников, забавлялись тем, что запускали свои громадные ножи в закрытую дверь, на которой было грубо намалевано изображение человека в натуральный рост, причем делали это с такой ловкостью, что ножи их каждый раз вонзались в область сердца.
Несчастная жертва Невидимых была бледнее мертвеца. Чего только не пережил в эти минуты несчастный молодой человек, которого заманили сюда какой-нибудь хитростью?! За ним предательски заехал кто-нибудь из друзей, и он отправился с ним в бальном наряде, улыбающийся, с цветком в петлице, как о том свидетельствовали его фрак, сорванный в пылу борьбы, и белый цветок камелии, растоптанный на полу в нескольких шагах от него… И знать, что никто не придет его спасти, что он должен умереть здесь, как в глухом лесу, думать об отце, матери и всех, кто ему дорог и кому он мил, считая минуты и секунды… Умереть так на двадцать пятом году жизни, когда все еще манит впереди, все радует и веселит… Умереть в полном расцвете сил! Нет, это так ужасно, что никакое перо не в силах описать.
Но вот один из палачей по приказанию Ивановича приблизился к несчастному. У Фролера похолодели руки: неужели уже настал час казни?
Нет, палач был безоружен; он просто развязал и освободил правую руку несчастного, затем придвинул к нему маленький столик, положил лист бумаги и перо, потом поставил чернила и свечу и спокойно отошел в сторону.
— Ах, что за счастливая мысль пришла этому бедняге, — подумал Фролер, — он, очевидно, попросил позволить ему выразить свою последнюю волю! Пусть он только хоть четверть часа попишет, и Люс успеет прийти к нему на помощь.
Молодой человек взял перо, но когда он попробовал написать несколько слов, то рука его так сильно дрожала, что он сам не в силах был разобрать того, что выходило из-под пера.
Иванович равнодушно пожал плечами и отдал палачу какое-то приказание, которое тот собирался уже исполнить; но несчастный умоляющим жестом поднял руку, и палач по знаку Ивановича отошел в сторону.
— Да пиши же, пиши как можно дольше; в этом твое спасение! — хотел было крикнуть ему Фролер; он был один, но охотно рискнул бы жизнью, чтобы спасти несчастного, если бы не был связан словом повиноваться Люсу и если б не сознавал, что его вмешательство будет бесполезно.
Между тем время шло; молодой человек все еще писал, слишком медленно и долго для Ивановича и палачей, которые начинали уже терять терпение, слишком быстро для Фролера, который желал бы протянуть это время подольше. Наконец Иванович подошел к столику и хотел вырвать бумагу из-под руки бедного юноши, но на этот раз ему воспротивился негр, поднесший часы к его глазам, вероятно, для доказательства, что дарованный срок еще не истек. Но, очевидно, осталось уже немного времени, так как палач, засучив рукава и вооружившись своим широким ножом, встал позади молодого человека, который в этот момент, судя по движению руки, подписывал свое имя под своей последней волей. Двое остальных бандитов, удалившись на мгновение в соседнюю комнату, вышли оттуда, неся черный гроб с большим белым крестом на крышке, и поставили его к ногам осужденного.
