Не открывая лица - Далекий Николай Александрович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Я этого не заметила, — простодушно ответила Оксана, польщенная вопросом Шварца, — но офицер… Черный мундир, волосы светлые, как у вас, и такой красивый, обходительный, вежливый. Мы входим в кирху, а кругом — народу! И — оргн. Ведь у вас в церкви оргны?
— Боже, какая наивность… — засмеялся обер-лейтенант.
— Вы не верите в любовь? — обиделась Оксана
— Я верю в любовь, — сказал Шварц жестко и посмотрел на девушку с игривым сожалением. — И это… только это спасает тебя от многих неприятностей…
Оксана загадочно вздохнула.
— Господин обер-лейтенант, я никогда ни о чем вас не спрашиваю, а теперь хочу спросить. У вас есть невеста? Это не военная тайна?
— Нет, это не военная тайна, — сказал офицер, расстегивая верхний карман мундира и вынимая оттуда фотографию. — Вот дама моего сердца. Ну, как? Нравится?
С фотографии улыбалась Оксане миловидная немочка, с красивой прической, холеная, капризная, с ямочками на щеках, показывавшая в улыбке два ряда мелких блестящих зубов.
— Ой, какая!.. Ангелочек! — всплеснула руками Оксана. — Разрешите посмотреть?
Обер-лейтенант передал фотографию и с удовольствием отметил, что в глазах этой украинской девушки вслед за восхищением мелькнули ревнивая зависть, страдание, далеко запрятанное сознание своего ничтожества. Он не удивился: даже у многих немецких девушек его ослепительная Берта вызывала именно такие чувства.
— Но папаша у этого ангела… — начал было он, самодовольно улыбаясь, и, не успев договорить, изменился в лице.
Где-то далеко прозвучали выстрелы.
Обер-лейтенант, как был — в меховом жилете, без фуражки — выбежал на крыльцо. Стрельба доносилась со стороны леса. Часто хлопали винтовочные выстрелы, почти беспрерывно трещали автоматные очереди. “Черт возьми, Сокуренко, кажется, не ошибся, — подумал Шварц, прислушиваясь к пальбе. — Но как долго они возятся…”
Стрельба оборвалась так же внезапно, как и началась.
Шварц вернулся в кабинет. Оксана все еще рассматривала фотографию.
— Да, так папаша у этого ангела — сущий дьявол, — весело сказал обер-лейтенант. — Великолепное имение, пятьсот гектаров земли в Восточной Пруссии, два спиртных завода… Наследница — единственная дочь, милая, капризная, взбалмошенная Берта.
— Она любит вас? — спросила Оксана.
— Любит, любит… — пряча фотографию в карман, засмеялся офицер. — Но кто я для ее пузатого папы? Фольксдейче, сын какого-то немецкого колониста в России, раскулаченного к тому же, сын немецкого фермера, имевшего когда-то всего лишь сорок пять десятин земли на Поволжье.
— Как, значит, вы жили в России? — изумилась девушка. — А я — то думаю, откуда немецкий офицер так хорошо знает чужой язык? А спросить все стеснялась.
— Вот поэтому-то я и держу тебя уборщицей, — строго сказал Шварц. — Ты не задаешь лишних вопросов. Ты слуга, вышколенный слуга, четко выполняющий приказания господина. Такими должны быть все здесь, на завоеванной нами земле.
Обер-лейтенант подошел к шкафу, вынул маленькую бутылку коньяка и две металлические рюмки.
— Сегодня у меня особенный день, Оксана. И я угощаю тебя лучшим в мире французским коньяком “Мартель”. Французы называют его “напитком богов”.
— За что же мы выпьем? — спросила девушка, почтительно принимая из рук офицера поданную ей рюмку. — За здоровье вашей невесты?
— Да, за здоровье Берты. Сейчас ее папаша даже знать не хочет какого-то обер-лейтенанта Густава Шварца. Но когда я после войны буду владеть четырьмястами гектарами, и не каких-нибудь прибалтийских песков, а жирной плодородной земли на Украине или в Поволжье, тогда папаша Берты будет шелковым. Ну, сразу, до дна!
Чокнулись и выпили. Оксана сморщила лицо и закрыла рот рукой.
— Не понравилось? — спросил обер-лейтенант, пряча бутылку.
— Понравилось… Только дух захватывает… Спасибо за угощение. Что вам приготовить на завтрак? Есть еще холодец вчерашний, я достала хрен. Кофе сварить покрепче?
— Да. На обед курицу, поджарь побольше картошки. У меня будет гость.
Девушка ушла на кухню. Обер-лейтенанту не терпелось узнать, с чем возвращается начальник полиции. Он оделся И вышел на высокое школьное крыльцо.
Первое, что он увидел, были мчащиеся мимо школы сани, запряженные парой лошадей. На санях, размахивая концами вожжей, стоял полицай Чирва.
— Стой! Куда едешь? — крикнул Шварц.
— Тпррру! — Чирва, откидываясь назад и повисая на натянутых вожжах, остановил лошадей. — За убитыми еду, господин комендант. По приказу начальника.
— А сколько убитых?
— Четверо.
— Как? Ведь их было всего двое.
Чирва молчал, глупо мигая глазами. Красное мясистое лицо его было мрачным — он не понимал, о чем говорит офицер.
— Я спрашиваю, сколько было партизан? — горячился Шварц.
— Пока что один. Живьем взяли. Пацан, можно сказать.
— Что?! — ужаснулся обер-лейтенант. — Четверо наших убито?
Он подбежал к саням, побледневший от ярости, и схватил рукой вожжи.
— Кто убит?
— Полицаи Мулярчук и Кулиш, ваш солдат — не знаю фамилии — и обер-ефрейтор.
— Убиты или ранены?
— Да убиты же, говорю… — Чирва опасливо поглядывал на разъяренного немца. — Бил без промаха. Мне шапку прострелил, волосья на голове выдерло.
Полицейский снял шапку и показал разорванное пулей сукно.
Обер-лейтенант, бледный, с дергающимися губами, выпустил из рук вожжи.
— Бери на сани Сокуренко, пленного и убитых. И во весь дух ко мне!
Чирва гикнул на лошадей, взмахнул вожжами, и сани понеслись, оставляя на снегу блестящий след полозьев.
Первый выстрел сразил обер-ефрейтора. Цепь залегла и открыла беспорядочную стрельбу по лесу. Сокуренко лежал на тропинке, как в окопчике и, не поднимая головы, палил из парабеллума. Еще в ложбинке он приказал двум наиболее ловким и смелым полицейским пойти в обход и, в случае вооруженного сопротивления, внезапно напасть на противника с тыла и обезоружить. Теперь он молил бога, чтобы этот обходной маневр удался. Есть ли убитые или раненые в цепи, начальник полиции не знал и думал только о том, как бы самому остаться целым.
Наконец он услышал впереди крик своего полицейского. Сокуренко вскочил на ноги и приказал прекратить огонь. Стрельба стихла. Полицейские и солдаты побежали к елочке, но на снегу остались четыре неподвижные фигуры.
Когда Сокуренко подбежал к елочке, он увидел в кольце полицаев и солдат лежащего на истоптанном снегу подростка. Руки его были связаны ремнем, правый глаз заплыл в огромном синяке. Он лежал на боку, без шапки и, припадая лицом к земле, хватал окровавленными губами комочки снега.
Сокуренко ударил его носком сапога по лицу. Голова паренька дернулась, но он даже не застонал. Начальник полиции едва удержался, чтобы не повторить удар. Он помнил приказ обер-лейтенанта — “Взять живьем!” Кроме того, захваченный живым, партизан мог служить оправданием понесенных потерь.
Четверо из группы Сокуренко были убиты. Пуля попала обер-ефрейтору в грудь, очевидно, в сердце. Он уже успел закоченеть. У остальных попадания были в голову.
Убитых вынесли на тропинку. Отряд тронулся к селу. Впереди тащили убитых, позади под конвоем Сокуренко шагал, прихрамывая, паренек — без шапки, с залитым кровью лицом.
Начальник полиции подумал о том, какое невыгодное для него впечатление произведет такая процессия на жителей села, и вывел арестованного вперед. Но тут же сообразил, что такая перестановка ничего не даст, и партизан по-прежнему будет выглядеть героем. Начальник полиции послал Чирву за подводой.
Когда Сокуренко вбежал в кабинет обер-лейтенанта, Шварц сидел у себя за столом. Выражение его лица казалось бесстрастным.
— Я очень рад видеть вас, господин Сокуренко, целым и невредимым, — сказал он язвительно. — Еще бы! За широкой спиной обер-ефрейтора могли бы спрятаться два таких карлика, как вы.
— Я был впереди, клянусь. Ведь двое полицейских тоже…
— Что вы мне тычете своих полицейских? — страдальчески скривился обер-лейтенант. — Плевал я на полицейских. Такие потери — обер-ефрейтор и солдат!..
