Золото ( издание 1968 г.) - Полевой Борис Николаевич (электронная книга .TXT) 📗
— Состояние тяжелое, но пульс уже наладился. Сделали два вливания. Вчера вечером и сегодня утром они приняли бульон. Девушка эта у меня совсем молодец, даже пробует подниматься… крепкая… Все пытается говорить. Вот только что перед вашим приходом уснула.
— Ну, что тут медицина предсказывает? — спросил член Военного совета.
Уже без папахи и бекеши, в простом кителе с тусклыми звездами защитного цвета на полевых петлицах, этот маленький человек пружинисто переваливался с каблуков на носки, и его до блеска начищенные сапожки при этом легонько поскрипывали.
— Медицина надеется, товарищ генерал-лейтенант. Молодость, одухотворенная молодость все побеждает, — по-штатски ответила женщина-врач. Поправив строгую прическу, она взглянула на спящих. — Было бы слишком несправедливо: преодолеть такие невероятные, просто нечеловеческие трудности, выполнить долг — и умереть.
— Бывает. На войне, к сожалению, случается и так, — сказал член Военного совета. Резко повернувшись на каблуках, он пошел было к столу, но с полдороги вернулся. — Товарищ подполковник медслужбы, командующий фронтом лично просил вам передать: сделайте все возможное для их спасения. Если возможного мало, сделайте невозможное. Ведите сражение за их жизнь всем оружием медицины. Ничего не жалеть. — Он подошел к столу: — Ну как, учитываете?
— Тут нечего учитывать, тут все учтено. Просто принимаем по инвентарной описи, — отозвался штатский с пустым рукавом. — Вот опись ценностей, составленная по всем правилам. Мы только сверили ее с наличностью и сейчас вот актируем государственный прием.
— Сошлось?
— Грамм в грамм, камешек в камешек! — гордо ответил человек с пустым рукавом. — Да иначе и быть не могло: ее составлял старый, опытный банковский работник. Прекрасный служащий, я его знал…
— Почему «знал», а не «знаю»?
— Он умер, товарищ генерал. Умер в дороге, неся эти ценности… Он же и вынес их из оккупированного города вдвоем вон с той девицей, с Марией Волковой.
— Ты и ее знаешь? Это тоже твоя сотрудница? — живо обернулся секретарь обкома, отрываясь от описи, составленной Митрофаном Ильичом, которую он внимательно рассматривал. — Ну и что она, товарищ Чередников?
Штатский сделал своей единственной рукой смущенный жест:
— Вот то-то, что ничего особенного! Машинисткой работала… Хорошая машинистка, обыкновенная, ничем не примечательная девушка.
— Обыкновенная девушка… Так, так, так… Ничего особенного… — задумчиво протянул секретарь обкома и, обернувшись к генералам, весь сияя своей юношеской живостью, которой у него, казалось, было с избытком, широко улыбнулся белозубой улыбкой: — Вот то-то и есть, что ничего особенного! Обыкновенная, ничем не примечательная девушка, обыкновенные парни, обычный случай. В этом самое необыкновенное… Вот, товарищи генералы, полюбуйтесь-ка на этот документ. Тоже обычный документ и по форме, вероятно, составленный. Но на чем? На «листках ударника» и на «похвальных грамотах». Где? Во вражеском тылу, в лесной глуши. У человека капитализма в таких условиях, наверное бы, клыки и хвост выросли. А они опекали ценности, которые им никто не поручал… Погодите, станем богаче, восстановим областной музей, который фашисты сожгли, — я прикажу этот документ на самой видной витрине положить. Под стеклом хранить как интереснейший документ военных лет.
— А вы о их завещании не слышали? — спросил комдив, вытаскивая из планшета старую записную книжку с продолговатой дыркой, проколотой штыком. — Тоже вот возьмите для вашего музея. Учтите, что все это написано людьми, умиравшими от цинги и голода, без всякой надежды на то, что их выручат.
В записную книжку был вложен засиженный мухами портрет колхозницы, прижимавшей к себе пестрые телячьи мордочки.
Член Военного совета на миг залюбовался красивым женским лицом, ласковым и в то же время строгим.
— Кто это?
— Девушка говорит, это какая-то колхозница. Она тоже несла ценности, а потом их приняли вот эти партизаны, — пояснил командир дивизии, указав на людей, спавших на нижних нарах.
— Эстафета! — усмехнулся секретарь обкома, разбирая каракули в блокноте.
Один из офицеров придвинул ему карбидную лампу.
— Молодцы! Аж в слезу шибает, когда читаешь, — сказал секретарь.
С верхней полки раздался глубокий вздох, послышалось шуршание жестких простынь. Тихий, но звучный голос спросил:
— Доктор, вы здесь?… Как они, как их здоровье?
— Спят, спят, моя хорошая, спят. И вы спите, не разговаривайте, — ответил звучный альт врача. — Не думайте о них, им уже лучше.
— Нет, вы правду говорите? Ой, кто это там?
Находившиеся в блиндаже, как по команде, обернулись на голос. Член Военного совета, сверкающий серебряным, аккуратно подстриженным бобриком, и полный секретарь обкома, и высокий комдив, и банковский работник с пустым рукавом, и офицеры, и часовой — все бывалые, много видавшие, много пережившие люди смотрели туда, где над бортиком нар поднялось худое девичье лицо, где в полутьме из-за длинных, с загнутыми концами ресниц светились большие, круглые усталые девичьи глаза.
Секретарь обкома и генералы двинулись было к нарам, но были остановлены строгим взглядом врача.
— Эти товарищи приехали по поводу ценностей. Не беспокойтесь, родная, спите себе… Ваши вне опасности, — сказала подполковник медслужбы и погладила девушку по голове.
— У нас в областном городе еще не восстановлены электросеть и водопровод. Придется, пожалуй, для дальнейшего лечения отослать их в Москву, — задумчиво сказал секретарь обкома.
— О Москве и слышать не хотят, — усмехнулся комдив. — Я говорил с ними, когда их сюда привезли. Предлагал с санитарной машиной отправить на аэродром, прямо с колес — на крылья, туда. Где там! Все трое в один голос: «Никуда с фронта не поедем!» Просят сразу же, как только поправятся, забросить их обратно в лес, к партизанам, в их отряд… И всё просили радировать командиру отряда, что задание его они выполнили и ценности доставлены.
— Ух, народ! Эти жить будут! — громко произнес член Военного совета, но, боязливо оглянувшись на нары, снизил голос до шепота: — А из какого они отряда? Где этот отряд дислоцируется и действует, не узнавали?
— А вот разрешите доложить, — тем же больничным, осторожным шепотом ответил комдив. — Я тут отметил на карте. Это за разгранлинией нашей армии, на пути у правого соседа… Говорят, сосед за эти дни здорово рванул на запад?
Стараясь действовать как можно тише, он стал развертывать необжитую, новую часть карты, сухо хрустевшую жесткой глянцевитой бумагой.
— Тут вот, в лесу, у этой балки. Здесь близко гурты какого-то колхоза зазимовали. Так вот они рассказывают: когда отряд, действовавший вот здесь, в районе Узловой, был оттеснен со своих баз лесным пожаром, командир взял направление вот сюда, за реку, к колхозным гуртам. Та красавица, что на снимке, — оттуда…
— Позвольте, какие гурты? О каких гуртах речь? Не о колхозе «Красный пахарь»? — живо спросил секретарь обкома, заглядывая в карту через плечи военных.
— Возможно, названия не помню, — ответил комдив, очерчивая на карте лесную балку. — Вот здесь разместилось стадо, и сюда направлялся партизанский отряд. Это последнее, что они могли о нем сообщить.
— А отряд не железнодорожников? Не Рудакова с Узловой, не помните? — допрашивал секретарь обкома, все более и более оживляясь.
— Вот это помню: точно железнодорожников, точно Рудакова! — обрадовался комдив. — Этот, высокий-то, партизан Железнов, как раз из этого отряда…
— Так этот район еще третьего дня освобожден частями вашего соседа, — задумчиво сказал член Военного совета.
— Правильно, — подтвердил секретарь обкома. — И мы уже получили со связным через линию фронта от Игната Рубцова — председателя того колхоза, что гурты в лесу прятал, — сообщение, что все они живы и их знаменитое стадо цело… Это один из лучших наших колхозных вожаков, замечательный мужик, балтиец, старый большевик. Кронштадт штурмовал!..
