Морская школа - Коковин Евгений Степанович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Заметив Гришу Осокина, который был по росту самым маленьким в нашей группе, мастер с хитрецой спросил:
– А ты, труженик, себе годков не прибавил?
– Что вы, Василий Кондратьевич! – возразил Гриша и даже немножко испугался. – Точь-в-точь по метрике.
– То-то по метрике… А вот у нас один такой труженик в прошлом наборе прибавил себе целый год… Ты руки-то из карманов убери, на производстве только бездельники руки в карманах держат.
Мастерская была просторная, с высоким потолком и огромными окнами. Верстаки протянулись по мастерской двумя длинными рядами. К верстакам было привинчено множество слесарных тисков. В стороне стояли токарные, строгальные и сверлильные станки.
На стене висел предостерегающий плакат:
У машины игра
Не доведет до добра.
Ребята в первую очередь бросились к станкам, на которых работали старшие ученики. Но Василий Кондратьевич тут же приказал всем нам отойти от станков.
– Придет время – сами будете работать, а пока рановато. Тут осторожность нужна! Подходите-ка лучше инструмент получать.
Он вызывал учеников по списку.
– Вот тебе ручник, вот зубило и крейцмейсель, вот пилы драчевая и личная. За тобой закрепляются тиски номер двенадцать. Инструмент береги!
Я подошел к своим тискам и, конечно, сразу же опробовал их повертывая рукоятку, развел до отказа губки, а потом свел их крепко-накрепко.
– Сегодня мы будем учиться рубке железа, – сказал мастер. – Вот смотрите, как это делается.
Он взял кусок толстого котельного железа и зажал его в тиски. Приставив левой рукой зубило к железу, Василий Кондратьевич начал изо всей силы ударять по головке зубила ручником. Сила и точность ударов были изумительные. Вначале показалось даже страшновато: вдруг тяжелый ручник попадет не на головку зубила, а на руку!
Ребята, затаив дыхание, стояли вокруг и с восхищением наблюдали за каждым ударом. Вскоре верхний отрубленный кусок металла упал на верстак.
– Кто хочет попробовать?
Желающих вызвалось много. Но первым успел подскочить Костя, и мастер передал ему ручник и зубило.
Костя уже хотел замахнуться, но Василий Кондратьевич остановил его:
– Так ты себе руки побьешь, труженик. Во-первых, нужно принять основную стойку слесаря. Смотрите! Он показал, как нужно стоять и держать зубило.
– На первых порах ручник держи не за конец, а за середину рукоятки. И ударяй не сильно, вначале необходимо меткости удара добиться.
Костя нацелился и осторожно ударил. На куске железа появилась едва заметная царапина. Костя снова ударил. Ручник точно попадал на блестящую от ударов головку зубила. Железо почти не поддавалось. Костя замахнулся больше и ударил еще сильнее. Но ручник соскользнул с головки и ободрал на руке кожу.
Костя потряс рукой, впрочем, сделав вид, что ничего особенного не случилось и ему нисколько не больно.
– Не горячись, – сказал мастер. – Удары должны быть равномерные. Пока много силы не трать.
Все ученики стали к своим тискам. Мастер раздал куски железа, и мы принялись за рубку. В мастерской начался такой грохот, что в окнах, перекрытых проволочными предохранительными сетками, дрожали стекла.
Мастер переходил от одного ученика к другому, поправлял стойку, снова показывал приемы рубки.
Я тоже зажал свой кусок железа и неуверенно, перед каждым ударом нацеливаясь, стал рубить. Дважды ручник попадал вместо головки зубила на косточки кулака.
К перерыву, объявленному мастером, только трое из ребят сумели справиться с задачей. У меня железо оказалось искромсанным, но разрубить его так и не удалось.
– Еще раз десять ударю и отрублю, – сказал Костя во время перерыва. Он раскраснелся, капельки пота выступили на лбу. Видимо, Костя старался изо всех сил.
– А у меня не поддается, – пожаловался Гриша Осокин. – Нам с Илько крепкое железо попалось.
– Сваливай на железо! – усмехнулся Костя. – У всех одинаковое.
– Нет, не одинаковое, – закипятился Гриша. – Вот попробуй!
После перерыва по мастерской снова пошел грохот ручников.
То тут, то там слышались радостные возгласы:
– Готово! Отрубил!
Наконец и мне удалось кое-как отрубить торчащий из тисков кусок. Мастер посмотрел на обрубок и покачал головой. Железо казалось истерзанным – так неумело и неровно оно отрубилось. Потом мастер осмотрел зубило и сказал:
– Таким зубилом много не нарубишь. Пойдем к самоточке, заправим.
Самоточка – тонкий каменный диск – была установлена у станков. Мастер передвинул рычаг, и диск стал быстро-быстро вращаться. Мастер прикоснулся острием зубила к диску. Послышался резкий звук, и узкий снопик белых искр брызнул из-под зубила.
Мы снова вернулись к тискам. Мастер зажал в тисках кусок железа, легко разрубил его и показал мне кромку. Кромка была блестящая и совершенно гладкая, словно отрезанная. Я посмотрел на мастера смущенно, он на меня – ободряюще:
– Ничего, научишься. Мастерство не вдруг приходит!
Жизнь в те времена была еще трудная. Но люди знали, что все страшное осталось позади, они видели обновление жизни и верили в будущее.
Еще весной все женщины с нашей улицы начали работать на общих огородах за Соломбалой – копали грядки, сажали картошку, потом окучивали и пололи. Мы, ребята, тоже работали на огородах.
Теперь, осенью, картофель первого урожая выкопали. Но нам уже ходить на огороды не приходилось: почти весь день мы проводили в школе и в учебных мастерских.
Мать работала не только на огородах, кроме того, она шила по заказу завода для рабочих куртки из грубой материи, которая называлась чертовой кожей.
Маме шел сорок второй год. Высокая, худощавая, она всегда казалась утомленной. И все-таки я никогда не видел ее дома сидящей без дела. Последнее время она нередко ходила с другими женщинами на какие-то делегатские собрания, но в субботние вечера неизменно зажигала у иконы лампадку.
– Тетя Таня, – спросил однажды у моей матери Костя Чижов, – зачем у вас эта коптилка горит? Ведь бога нету…
– Кто знает, есть или нету. Пусть горит, не мешает. Ты не смотри!
Она, конечно, знала, что никакого бога нет, но у нее еще остались привычки старой жизни. И с этими привычками ей, видимо, было нелегко расстаться.
Зная, что я поступаю в морскую школу, мать переживала и чувство гордости, и чувство тревоги. Ее муж и ее отец, ее братья и ее племянники были моряками. Кем же еще мог быть ее сын, если не моряком?
Но жизнь матери проходила в постоянной мучительной тревоге. В детстве и юности она ждала из плавания своего отца. Потом она вышла замуж за моряка, и по прежнему, когда мой отец уходил в рейс, ее сердце не имело покоя.
Несколько лег назад отец погиб. Сгладилась ли в ее душе эта тяжелая утрата? А вот пройдет год-другой, и в море, в длительные рейсы, – а для матери моряка они кажутся особенно длительными, – уйдет сын. И снова в томительном терпении она будет ожидать сына, как прежде ожидала отца и мужа.
Дедушка успокаивал маму:
– Теперь плавать не то, что в прежнее время. Из порта вышли – и в пароходстве уже знают об этом, едва двадцать миль прошли – и опять сообщают, курс такой-то, все живы-здоровы, кланяйтесь деточкам, капитан обедает, ест рисовую кашу с молочком, потом будет кофий пить… А бывало уйдешь в рейс, так о тебе дома ничего и не знают, пока не вернешься. Теперь в море погибнуть – надо еще мозгами пораскинуть…
Дед Максимыч, конечно, шутит, преувеличивает. Но ведь надо же мою мать как-нибудь успокоить. А то, что его внук Димка станет тоже моряком, как он сам и как его сыновья, – это ему по душе.
Раньше тихими летними вечерами мать обычно сидела у окна, починяя мою или отцовскую одежду. Она ожидала из рейса отца. И когда он появлялся, она бросала шитье, улыбалась какой-то совсем новой, светлой и тихой улыбкой и подходила к нему. Отец, почему-то всегда смущенный, обнимал ее и коротко спрашивал «Ну как?» Потом мать принималась хлопотать об ужине.
