Через океан - - (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Этот результат настолько же удовлетворил Эбенезера, как и самого Раймунда Фрезоля.
— Доказательство кажется мне вполне достаточным, — сказал он, — но мне хотелось бы повторить опыт с трубой другого размера и в присутствии одного из моих друзей, моего кассира Иакова Фреймана можно устроить это?
— В любой для вас день!
— Мы сообща условимся об этом. Будьте любезны сегодня вечером прийти ко мне на обед!
Порешив так, они собрались возвратиться в город, но катер переменил место, и им пришлось долго искать опущенные в воду трубы.
— В другой раз я отмечу их пробковым бакеном, чтобы проделать все, что понадобится в море! — сказал Раймунд.
Но все-таки нашли более удобным следующий опыт сделать на реке, почему им и удалось поймать шпионившего за ними Петера Мюрфи на месте преступления.
ГЛАВА VII. Петер Мюрфи, старый морской волк
Странным же, однако, шпионом был этот Петер Мюрфи! Частью из жалости, частью из любопытства, а также и вследствие ему самому непонятного побуждения, Раймунд, одев его прилично, велел дать ему поесть и стал за ним наблюдать. Ему хотелось изучить эту живую загадку и разузнать, для Тимоти ли Кимпбелля этот альбинос выслеживал его. Петер Мюрфи замечательно облегчил ему задачу, привязавшись, как несчастная, бездомная собака, к походному жилищу, где он был так хорошо принят. Не спрашивая ничьего разрешения, он соорудил себе постель из сухих листьев между колесами бывшего дилижанса и под защищающей его крышей кузова проводил ночь и даже день, зарывшись в предоставленное ему старое одеяло. Во время еды он ничего не просил, но добродушно принимал и поспешно уничтожал все, что предлагал ему Кассулэ по приказанию Раймунда. Взамен такого гостеприимства он оказывал мелкие услуги, относил депеши по адресу, ходил за водой и присматривал за хозяйством: все это проделывалось с усердием четырехлетнего ребенка или хорошо дрессированной болонки, машинально и без всякой инициативы. Его рассудок был так слаб, что он едва мог понять самый простой вопрос и ответить на него.
По крайней мере, это случалось лишь в виде исключения, и то, когда вопрос имел редкое счастье возбудить на секунду его внимание.
Но, собственно говоря, Петер Мюрфи не был идиотом; временами он был способен выразить и понять какое-нибудь элементарное суждение.
Часовщик сказал бы про него, что у него не действует главная пружина. Но по странной аномалии смутный инстинкт пережил крушение его рассудка — у него сохранилась как бы органическая потребность забираться в угол, подсматривать за людьми и подслушивать их разговоры, не всегда понимая их. Рабочие колодца Графтона вскоре заметили этот недостаток своего нового соседа; поговорив об этом в течение нескольких дней, они стали оказывать несчастному страдальцу то трогательное почтение, с каким народ относится к юродивым.
— Он потерял рассудок, — говорили они, качая головой, — но никто лучше его не предскажет погоду, не узнает человека на расстоянии пятисот шагов, не увидит того, чего другие не замечают!
Раймунд, пришедший к тому же заключению, вполне отказался от мысли, что Петер Мюрфи мог быть сознательным шпионом. Он скорее видел в нем нечто вроде охотничьей двуногой собаки, ищейки, и подумывал даже, нельзя ли как-нибудь использовать этот странный инстинкт для защиты себя от любопытных, сделав Петера Мюрфи сторожем.
Несчастный сумасшедший очень скоро проникся беспредельным почтением к своему благодетелю. Чувство благодарности, по крайней мере, не погасло в нем. Он не только полюбил Раймунда с первых же дней любовью преданной собаки, но даже само имя имело для него какое-то особенное значение. Иногда он целыми часами бесконечно повторял: «Раймунд Фрезоль! Раймунд Фрезоль! Раймунд Фрезоль!»
Но особенно он любил Кассулэ. Даже резкость последнего была ему приятна, даже толчки от него доставляли ему настоящее удовольствие. В этом ему мальчуган не отказывал, особенно, когда заставал на месте преступления за каким-нибудь кустом или перегородкой, занятого добровольным шпионством.
— Что ты тут делаешь, дуралей? — говорил он Мюрфи, тряся его без всякого почтения, — опять подсматриваешь за рабочими? Прекрасное занятие! Объясни мне, пожалуйста, чего ты думаешь этим добиться?
Петер Мюрфи глуповато улыбался, не отвечая ни слова.
— Какой же ты дурак, однако! — продолжал тот, — знаешь ли, ты заставляешь очень плохо думать о себе, и в один прекрасный день тебе может очень влететь за это. Конечно, если меня не будет поблизости, а при мне не советую колотить тебя! — добавил Кассулэ в порыве великодушия. — Неужели ты не можешь понять, что в конце концов я могу и опоздать со своей помощью? — Но Петер Мюрфи этого не понимал! Он, очевидно, чувствовал доброту, скрывавшуюся за этой суровостью, и, желая выказать свою благодарность, временами старался несколько осветить свою прошлую жизнь.
— Когда я был моряком… — сказал он однажды, не окончив своей, наверно, смутной мысли.
— Ты, моряком?.. — вскричал Кассулэ, — ты недостаточно умен для этого, мой бедный Петер! Речной моряк — еще пожалуй!..
Но альбинос пылко протестовал против этого обвинения, а так как Кассулэ продолжал сомневаться в его морских подвигах, то желание убедить своего друга возвратило Мюрфи на минуту дар слова.
— Видишь ли, мой милый Кассулэ, — сказал он с необычайной легкостью, — возможно, что у меня глупый вид, но я не всегда был таким, уверяю тебя! Петер Мюрфи, — словом, я, тот, кого зовут так, — Петер Мюрфи был славным мальчиком в твои года! Копия с тебя, настоящая копия! Можешь поверить этому!
— Мерси за комплимент! — прервал тот, смеясь.
— Но Петер Мюрфи столько пережил, у Петера Мюрфи было столько горя! — добавил альбинос уже тише, словно мысль ускользала от него.
— Так ты был моряком? — спросил Кассулэ с оттенком недоверия.
— Конечно!
— В каком флоте? В военном?
— Во флоте… в морском флоте…
— Фьють!.. А какому государству принадлежал твой флот?
— Какому государству?.. Моему, конечно!.. Я был тогда французом! — сказал Петер Мюрфи, понижая тон, прищуривая глаз и таинственно покачивая головой.
Кассулэ навострил уши, надеясь услышать еще какую-нибудь новость. Но альбинос унесся уже в своих мечтах, устремил свой взгляд в землю и не сказал больше ни слова. На этот день все было кончено.
В следующий раз он опять вернулся к воспоминаниям о своей профессии моряка и произнес имя, которое заставило встрепенуться Раймунда Фрезоля, — имя «Belle Irma», корабля, которым командовал его отец. Живо заинтересовавшись этим отрывком разговора, он подошел к обоим собеседникам, находившимся недалеко от него. Приблизившись к Петеру Мюрфи, который кивал головой как фарфоровый мандарин, Раймунд положил руку ему на плечо.
— Что говорил ты о «Belle Irma»? — спросил он. Петер Мюрфи ничего не ответил, его физиономия приобрела свое обычное тупое выражение.
— Ну! — вскричал Раймунд Фрезоль, тряся его за руку, — повтори же свои слова! Ты служил на корабле «Belle Irma»?
Ни звука: Петер Мюрфи снова впал в молчание. Пришлось отказаться выпытать у него что-либо. Раймунд с сожалением сделал это, и хотя ему казалось маловероятным, чтобы несчастный дурачок мог сообщить что-нибудь интересное о «Belle Irma», он все-таки велел Кассулэ по возможности чаще возвращаться к этому предмету.
Этот случай составил еще новое звено, соединявшее Раймунда с Петером Мюрфи, и упрочил то неопределенное положение, которое занимал последний в походном телеграфном бюро. Но вскоре другие заботы отвлекли Раймунда.
Посвятив два дня своей жене и дочери, Эбенезер Куртисс выразил желание снова заняться грандиозным проектом Раймунда Фрезоля и, казалось, все более увлекался им. Собирались, составляли сметы, занимались вычислениями. Раймунда особенно занимала единственно интересная, по его мнению, техническая сторона предприятия; Эбенезер же видел только финансовую. Он вскоре пришел к заключению, что подводная труба представляет собой великолепную аферу, — доставит ли она ему монополию в торговле нефтью с Европой или же только монополию в транспортировке нефти.
