Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане (с илл.) - Жаколио Луи (книги онлайн TXT) 📗

— Несомненно, де Марсэ — убийца Фроле; в случае, если нам понадобится нанести решительный удар, чтобы выручить твоего брата, если тот будет арестован, несмотря на все мои усилия разогнать тучи, собирающиеся над его головой, мы можем воспользоваться этими документами, и, в свою очередь, скажем господину де Марсэ: приготовьтесь…

— Нет, мой верный Гертлю, остановимся лучше на том наблюдении, которое мы собираемся организовать. Ты, в твои-то годы, еще питаешь иллюзии! Что такое, в сущности, агенты полиции? Простое орудие. Нас заставят передать документы в руки следствия, и они исчезнут, а игра будет проиграна.

— Ты думаешь, он осмелится обойти нас подобным образом?

— Давай только предположим, что он побывает у главного прокурора, женатого на второй его дочери, потом снова придет к де Вержену, мужу его старшей дочери… и все будет так, как я только что говорил.

— Почему же он не действовал подобным образом и по отношению к Фроле?

— Ну, наивный ты человек, ведь это вовсе не одно и то же. Прежде дело шло о его сыне, а не о нем самом, что вовсе не одно и то же как для одного, так и для другого его зятя; а затем, ни тот, ни другой из них не осмелился бы припрятать вексель. Кроме Фроле, который кричал бы об этом, как сумасшедший, если бы его арестовали, здесь пришлось бы считаться еще с владельцем этого фальшивого документа, которого нельзя было бы заставить молчать, как первого. Легко потушить дело среди чиновников, но когда в нем замешан буржуа, это уже дело совсем иного рода. Поверь мне, Гертлю! Поэтому будем наблюдать за моим братом и его родственником и охранять их, ибо у них нет никого, кроме нас, кто бы помешал им сложить свои головы на Рокетской площади.

— Постой, Люс, одна мысль!

— Слушаю.

— Что ты по возвращении скажешь своему патрону?

— Господину де Вержену?

— Да! Ведь мы все в том же положении, как и были при выходе из префектуры. То, что мы узнали, невозможно доверить ему!

— Ты прав; то, что мы знаем, существует только для нас, но я поклялся господину де Вержену, что он не уйдет со службы в префектуре, и должен сдержать свое слово.

— Есть ли еще какие причины, угрожающие его служебному положению?

— Нет, но и этого более чем достаточно! Ты знаешь нашу прессу и знаешь, как легко воспламеняется общественное мнение, патрон не ошибся на этот счет! Ты увидишь, какой эффект произведет сообщение о трех убийствах, совершенных в эту ночь, из которых одно даже в здании префектуры, и об исчезновении одного из судей, когда полиция должна будет признаться, что не смогла задержать ни одного из преступников. Прибавь еще к этому разглагольствования репортеров и нападки со стороны газет на Парижскую безопасность: [12]«Уже давно мы стараемся с той воздержанностью, в которой нам нельзя отказать, обратить внимание правительства на то скверное положение, которое сложилось в различных службах полицейской префектуры; события последних дней еще раз показывают, что мы были правы…» — и так далее, ты знаешь продолжение. Это будет один общий крик всего Парижа, и ты хочешь, чтобы полицейский префект устоял? Если к восьми часам утра нельзя будет послать во все газеты обобщение под заголовком «Убийцы в тюрьме», то министр внутренних дел, чтобы спасти свое собственное положение, даст отставку де Вержену, сказав ему: «То, что я теперь делаю, мой дорогой друг, не имеет никакого здравого смысла, но необходимо удовлетворить требование общественного мнения», — а новый префект, в свою очередь, не замедлит назначить нового начальника полиции безопасности, чтобы про него могли сказать: «Вот, наконец, настоящий префект; такой и нужен во главе полиции». Все это будет ужасно глупо и не подвинет дела розыска виновных, но это успокоит Жака Бонома, [13] который, ложась вечером спать, скажет своей жене: «Если эту полицию не почистить до поры до времени…»

— В таком случае, дело де Вержена проиграно?

— Да, если мы не придем к нему на помощь.

— Что же ты думаешь делать?

— Не знаю… Мы назначили свидание в половине восьмого утра, чтобы дать мне время поразмыслить, но, признаюсь, я не вижу никакого выхода из положения.

— Но ведь ты заявил, что у тебя появилась какая-то мысль?

— Или, вернее сказать, средство найти эту мысль!

— Что, если мы пойдем посоветоваться с человеком, который в продолжение двадцати пяти лет был настоящим министром полиции во Франции, от которого ничто не могло скрыться: ни заговоры, ни преступления, ни убийцы, к нашему старому патрону Жаку Лорану, под начальством которого мы и начали свою службу?

— Ты прав, тысячу раз прав! — воскликнул Люс. — Только он может вывести нас из этого положения! Как это я раньше не подумал об этом… Мы здесь потеряли понапрасну дорогое время.

— Утешься, пожалуйста; прежде всего, было бы недурно, если бы ты ввел меня раньше в курс всего этого дела, чтобы я не очутился в ложном положении при нем, а затем, хоть он и в отставке сохранил свою привычку вставать рано, но не можем же мы прийти к нему ночью.

— Который теперь час?

— Четыре утра!

— У нас в распоряжении еще три с половиной часа; этого вполне достаточно, чтобы найти средство защиты в нашем положении, если только это вообще возможно… Идем на улицу Лепик.

Несколько минут спустя оба полицейских, дрожа от холода, направились к высотам Монмартра. Там со своей старой экономкой одиноко жил бывший начальник полиции безопасности Жак Лоран, уже восьмидесятилетний старик, два поколения удивлявший всю Европу своими подвигами и служивший при четырех правлениях: Реставрации, Июльской монархии, Республике и Империи. Про него ходили разные легенды, и его мемуары, если бы он только захотел их написать, осветили бы всю закулисную историю первой половины текущего [14] столетия. Однажды австрийское посольство в Париже получило от своего правительства уведомление, что четыре преступника составили заговор против жизни императора Франца и скрываются во французской столице. Полиция была тотчас же предупреждена, и четыре дня спустя Жак Лоран писал в Австрийское посольство уведомление следующего содержания: «Четыре лица, о которых идет речь, никогда не уезжали из Вены; они скрываются привратниками третьего дома с левой стороны по улице Иосифа в погребе и должны будут стрелять в императора, когда он отправится в кафедральный собор в день памяти императрицы Марии Терезии». На поверку оказалось, что все сведения абсолютно точны, и четыре заговорщика были схвачены в тот момент, когда они снаряжали свою адскую машину, которая должна была стрелять в императорский экипаж через отдушину в подвале. В другой раз какой-то чиновник английского банка украл, как предполагали, гравировальную доску для печатания банковских билетов в сто фунтов стерлингов и различные печати для накладывания подписей. Правда, он мог их держать у себя лишь с субботы до утра понедельника. Но этого времени ему было достаточно, чтобы сделать настолько совершенные билеты, что подделку заметили лишь через несколько лет потому, что эта доска была изъята советом банка, и все отпечатанные на ней билеты, поступавшие в банк, больше в обращение не пускались.

Через некоторое время с удивлением заметили, что билетов этой серии поступило в четыре раза больше, нежели их было пущено в обращение. Это удивление еще более возросло, когда пришлось сознаться, что невозможно отличить фальшивые билеты от настоящих. Стали, и не без основания, подозревать честность одного из высших чиновников; однако даже после самых тщательных розысков найти виновного оказалось невозможным. Отчаявшись и не надеясь более на успех английской полиции, банк обратился в префектуру Парижа с просьбой произвести, в свою очередь, расследование, так как существовало предположение, что преступники скрылись во Франции. Жак Лоран поехал в Лондон инкогнито и условился с советом банка о тех мерах, которые следовало предпринять. Дело до этого велось секретно; Лоран посоветовал, наоборот, сообщить номер билета во все меняльные лавки через газеты, возбудить как можно больше шуму по поводу этого дела, а затем сделать так, чтобы все подумали, что им совсем перестали заниматься. За несколько дней до этого один старый еврей в восточном костюме открыл лавку на одной из улиц предместья, пользовавшихся самой худой славой. Вывеска на этой лавке гласила: «Размен всякого рода денег. Покупка золота и серебра в слитках. Всевозможные старинные и редкие вещи».