Пещера Лейхтвейса. Том третий - Редер В. (читаем книги txt) 📗

— Черт возьми, — пробормотал старик, — не умер же он на самом деле. Это было бы чрезвычайно досадно. Нет, он жив, он поднимает руку — да, да, это я, Франц. Я, мельник Резике. Я пришел помочь тебе, мой милый.

Никогда еще в жизни мельник не говорил так ласково, как теперь с Францем. Франц всегда избегал встреч с мельником, так как презирал его от всей души. Но в данную минуту он находился в таком положении, что должен был с радостью приветствовать кого угодно, лишь бы ему помогли.

— Старик Резике, — простонал Франц, силясь встать на ноги, — ты ли это? Сойди ко мне вниз. Мой смертный час настал. Я лежу в луже крови; у меня рана на голове, и я изнемогаю от потери крови.

Толстый мельник начал осторожно спускаться с лестницы, опасаясь, как бы не соскользнуть со ступеней и не разделить участь Франца.

Но он благополучно добрался вниз и наклонился к бедному калеке, который действительно лежал в луже крови.

— Боже праведный! — воскликнул старик. — Кто это тебя так обидел? Как попал ты в этот погреб? Ведь ни с того ни с сего ты не мог скатиться с лестницы и разбить себе голову? И кто же запер за тобою дверь, чтобы ты не мог выбраться отсюда?

— Я расскажу тебе все, — слабым голосом проговорил Франц, — но сначала приподними меня немного. Так, спасибо. Прислони меня к стене. Вот так-то мне легче. Я так слаб, что мне кажется, я должен умереть.

— Успеешь еще, — утешал его мельник, — но если ты на самом деле чувствуешь себя настолько плохо, то поскорее расскажи мне, как ты попал в этот погреб?

— На меня было произведено коварное нападение! — воскликнул Франц. — И произвела его та, которую я любил больше всего на свете.

— Значит, Ганнеле?

— Да, Ганнеле. Но ведь это уже не та Ганнеле, которую я знал прежде. Теперь это женщина, которая способна на всякую гадость, а ведь она была хорошая, невинная девушка. Знаешь ли ты, кто виноват в том, что Ганнеле так опустилась? В этом виноват твой сын Отто. Он испортил ее, и за это я буду проклинать его до самой моей смерти.

— И я тоже, — добавил мельник, который был очень доволен словами Франца, — тебе известно, Франц, сколько горя я пережил со своим сыном. Он хотел во что бы то ни стало жениться на Ганнеле, да и отчего мне было не согласиться? Я охотно дал бы свое согласие, хотя она была бедна, как церковная крыса — ведь у нас самих было довольно денег, а я знал, что Ганнеле работать умеет. Но я тебе откровенно скажу, почему я не дал согласие на брак моего сына с Ганнеле и настаивал на том, чтобы он прекратил ухаживания за ней. Я ведь знал, что ты от всего сердца любишь Ганнеле, что у тебя на нее более серьезные права. Ведь кто ее спас от смерти во время пожара у Михаила Кольмана? Это сделал ты, а потому Ганнеле должна была принадлежать тебе безраздельно. Но мой сын упрям и эгоистичен, как всегда, и настаивал на своем. Я знаю, меня бранят за то, что я разлучил влюбленную парочку, но я не считал нужным разъяснять всем и каждому мои побуждения. Тебе я могу сказать, Франц, что помешал браку Отто с Ганнеле только потому, что знал, что ты любишь Ганнеле.

Старик мельник бессовестно лгал, и ложь эта была слишком очевидна, так что Франц, в сущности, не должен был бы ему верить. Но Франц был в таком трудном душевном состоянии вследствие тяжкого оскорбления, нанесенного ему Ганнеле. В таком настроении можно поверить чему угодно, так что Франц не сомневался в искренности старика мельника, прикрытой лицемерным добродушием и фарисейским доброжелательством.

— Я угрожал ей разоблачением, — сказал Франц, — я пригрозил ей, что если она не оставит свою греховную жизнь и не расстанется с Отто, то я донесу обо всем суду в Висбадене. А она заманила меня в этот погреб и, когда я пошел вперед, чтобы посветить ей, она толкнула меня в спину, так что я упал и остался лежать здесь.

— Да ведь это подлость с ее стороны, — воскликнул старик, — этого я не ожидал от нее! В свое время Ганнеле могла смело смотреть в глаза кому угодно, а после того, как она начала водиться с моим сыном, этим негодяем и разбойником, она быстро начала опускаться. Сначала она продалась рыжему Иосту — ведь не любила же она его, — затем Иост каким-то странным образам пропал без вести. Что ты вытаращил на меня глаза, Франц? Неужели ты думаешь, я ничего не замечал? О нет, я все знаю. Да, так вот: после этого Ганнеле опять сошлась с моим сыном, который каждую ночь является к ней и уходит от нее лишь под утро. Ведь это позор, грех, прелюбодеяние.

— Да, это все так, — согласился Франц. — Но если бы только в этом было дело, то Господь еще простил бы Ганнеле. Но я знаю гораздо больше, и если бы я хотел рассказать все…

— А ты не ломайся, а рассказывай, — нетерпеливо воскликнул старик мельник, — или ты хочешь дождаться того, что они доведут тебя до смерти? Покойники не могут быть свидетелями, а потому при жизни надо мстить своим врагам. Поэтому я прошу тебя, Франц, расскажи мне все, что тебе известно.

— Но ведь ты донесешь и погубишь Отто и Ганнеле, — простонал калека.

— Да, несомненно, я это сделаю, — прошипел старик, и глаза его засверкали огнем мести и ненависти. — А ты, если только ты мужчина, должен помочь мне. Если ты, по слабости своей, не в состоянии идти в Висбаден, к судебному следователю, то я сделаю это сам. Гнусный поступок Ганнеле с тобой должен быть наказан.

— Я не хочу ее наказывать, — зарыдал Франц, — я хочу только предохранить ее от окончательной гибели.

Он схватил мельника за руку и глухим голосом проговорил:

— Знаешь ли ты, кто убил рыжего Иоста? Это сделал Лейхтвейс, по поручению Ганнеле.

Старик был сильно удивлен. Опасаясь, что Франц может лишиться чувств от слабости или умереть, раньше чем успеет рассказать все, он торопливо проговорил:

— Говори дальше. Что тебе известно еще? Ради Бога, говори скорей. Скажи все, что ты знаешь. Ты обязан сделать это как христианин, чтобы облегчить свою душу.

— Сегодня ночью, — прерывающимся голосом продолжал Франц, — должна состояться их свадьба. Разбойник возьмет с собой свою возлюбленную, а Лейхтвейс со своими товарищами будет присутствовать на этом празднестве. Тогда Ганнеле окончательно погибнет — на веки вечные.

— Неужели ты не хочешь помешать этому?

— Я жизнь свою отдал бы. Но как же устроить все это?

— Это совсем нетрудно. Я сам немедленно отправлюсь в Висбаден.

— А меня ты не выведешь отсюда на свободу?

— Конечно, я это сделаю. Но ведь я старик, у меня не хватит сил донести тебя в Доцгейм. Я вызову людей, которые доставят тебя домой.

— Умоляю тебя, сделай это. Ты представить себе не можешь, какие муки я вынес, лежа в этом погребе, я чуть не умер от одной мысли, что меня не найдут и я изойду голодом и жаждой.

— Ты видишь сам, что Господь помог тебе. Потерпи еще немного. Я уйду, и предосторожности ради запру за собой дверь погреба, на тот случай, если бы Ганнеле заглянула сюда, чтобы она не заметила, что у тебя был кто-то. Но через час я вернусь и освобожу тебя.

Франц крепко пожал старику руку и сказал:

— Когда ты будешь в Висбадене, то не слишком черни Ганнеле, да и сына своего пожалей. Подумал ли ты о том, что если твой сын попадет под суд, то он будет казнен?

— Все это я обдумал, — резко ответил старик. — Но не задерживай меня, времени терять нельзя.

Не обращая более внимания на несчастного калеку, старик вылез из погреба и запер за собой дверь.

— Дурак я буду освобождать тебя оттуда, — пробормотал он, уходя из беседки, — ты, Франц, человек ненадежный. Теперь ты зол на ту парочку, но ты все еще слишком любишь Ганнеле, чтобы вредить ей. Если я освобожу тебя, то ты, чего доброго, пойдешь к Ганнеле и предупредишь ее, а Ганнеле не преминет известить моего сына, что к висбаденской полиции поступил донос. Тогда мой сынок предупредит своего атамана и пропадут те две тысячи талеров, которые я надеюсь заработать на этом деле.

Вспомнив о деньгах, старик побежал так проворно, что и сам удивился. Вскоре он добежал до Доцгейма. Придя в себя, старик снял шубу и одел свой праздничный костюм, положил в карман часы, надел свою старомодную треуголку, взял тросточку, закусил хлебом с сыром и отправился в Висбаден. По дороге он все время ехидно улыбался, бормотал себе что-то под нос, можно было подумать со стороны, что старик мельник очень счастливый человек.