Искатель. 1980. Выпуск №6 - Кучеренко Александр (полная версия книги txt) 📗
Двуколка с шумом подкатила к баракам, возле которых Ладушкин распределял людей на полевые работы. Сердитый управляющий имением баронессы со злостью набросился на него:
— Почему на ферме беспорядок? Коров пастись выгнали на десять минут позже… Что у вас там за бездельники?!
— Я все выясню и доложу вам, господин управляющий, — ответил Ладушкин, — не извольте беспокоиться…
— Сейчас надо принимать меры! Едем на ферму, — потребовал Фехнер.
Ладушкин сел в двуколку, и Фехнер стегнул лошадь.
— Начальника концлагеря, сынка нашего барона, и Циммермана арестовало гестапо, — сообщил Фехнер, когда двуколка скрылась за опушкой леса. — Будто они английские шпионы…
Ладушкину с трудом удалось не выдать своего волнения.
— Отряд славянских рабочих перетрясли, — продолжал Фехнер.
До боли защемило сердце у Ладушкина. Он плохо слушал, о чем дальше говорил управляющий, нещадно ругая себя за то, что непростительно затянул время связи с Генрихом. Хотел сперва понадежнее закрепиться на месте. Выходит, опоздал. А без группы Генриха им с Сафроновым бактериологический центр не уничтожить. Взрывчатка спрятана неизвестно где. Как взять ее? Одна надежда на Лукашонка, только он знает все.
Доктор Штайниц целые дни проводил в своей главной операционной — так официально называлось в бактериологическом центре помещение с колбой-гробницей, куда, кроме старшего ассистента доктора Нушке и двух санитаров, никто не смел входить. Штайниц внимательно наблюдал за воздействием микробов на организм. Подопытные жадно ловили открытыми ртами подаваемый по шлангу воздух, стонали и кричали, но их голоса из герметической колбы не доходили до экспериментатора.
Наступала последняя, ответственная стадия в создании бактериологического оружия, стадия эксперимента, когда проверялись все теоретические расчеты.
Штайница беспокоило, что эксперименты в виварии с домашними животными шли плохо. Животные, как и люди в лагере № 2, были недостаточно подготовлены для опытов. Требовался специалист, хорошо знающий свое дело. Ему припомнился разговор с баронессой Ирмой, на все лады расхваливавшей своего русского зоотехника. Почему бы не взять его в виварий?..
Вечером после работы Штайниц заехал в Оберфельд. Во дворе возле конюшни он увидел бородача великана, чистившего любимую лошадь хозяйки. Как Штайниц и предполагал, баронесса не хотела передавать ему своего зоотехника, уверяя, что без него зачахнет вся ферма. Пришлось долго и пространно убеждать ее, как важны для рейха проводимые в виварии института опыты с животными, которых должен готовить отличный специалист. В конце концов договорились, что зоотехник будет одновременно присматривать и за фермами баронессы. Конечно, доктор Штайниц, имевший право мобилизовать в свой центр любого человека, мог и без уговоров забрать к себе Ладушкина, но ему не хотелось ссориться с доброжелательной соседкой.
Ладушкина обрадовала эта возможность бывать в бактериологическом центре. Работа в виварии облегчала выполнение задания. Он отлично понимал, что доктор Штайниц в конце концов и его сделает смертником. Но это была небольшая плата за уничтожение фабрики смерти.
Со своей новой должностью Ладушкин освоился быстро. В его обязанности входило кормление животных, отбор и подготовка их к экспериментам в виварии. Дополнительно он заведовал конюшней, должен был держать всегда наготове к выезду тарантас и заботиться о двух лошадях, предназначенных для верховых прогулок фрейлейн Штайниц и молодого Шмидта. Хватало у него времени и па посещение ферм баронессы, которая неизменно требовала по вечерам являться к ней с докладом.
Казалось, дела шли хорошо, если бы не его непростительная затяжка встречи с Генрихом. Из-за отправки Циммермана на фронт прекратилась связь с группой. И теперь Ладушкин искал повод, чтобы установить контакт с Лукашонком.
В конюшню прибежал запыхавшийся эсэсовец и приказал зоотехнику сейчас же подать к главному входу тарантас. Ладушкин запряг лошадей и подкатил к железным воротам, сквозь частую решетку которых виднелось приземистое каменное здание бактериологического центра. К его удивлению, из проходной вышел доктор Штайниц со своим старшим ассистентом Нушке. Они сели в тарантас, и ассистент приказал:
— В лагерь номер два!
«Вот это пассажиры! — усмехнулся про себя Ладушкин. — Никто в Центре и не подумал, что я стану возить самую главную бактерию рейха! Видно, дочка его укатила на машине…» Погоняя лошадей, он прислушивался к разговору. Пассажиры вполголоса говорили о некондиционности подопытных особей. Ладушкин подвез своих пассажиров к воротам лагеря № 2, где их ожидал новый начальник концлагеря, неподалеку под охраной двух солдат-эсэсовцев группа славян рыла глубокую канаву. Он слез с передка и, как бы разминая затекшие от долгого сидения ноги, прошел к рабочим. Эсэсовцы не обратили на него внимания, ибо видели, что он привез начальство. Федор Иванович внимательно всматривался в лица: который тут Лукашонок?
— Эй, дай закурить! — услышал насмешливый голос.
Оглянувшись, Ладушкин увидел рядом русское лицо.
— Ты кто такой, чтобы тебе давать?
— Меня зовут Лукашонок.
— Тогда держи, — обрадовался он, глянув на охранников, незаметно кинул ему расшитый кисет и добавил: — У меня сигареты, их курит сама баронесса.
— Благодарствую! — поклонился Лукашонок. — А ты, видать, еще не полностью офашистился.
— Не твоего ума дело!..
Из ворот лагеря вышли Штайниц и Нушке. По хмурому лицу руководителя бактериологического центра можно было понять, что он недоволен осмотром обитателей концлагеря. Новый начальник вертелся перед ним, заверяя, что быстро поправит дело.
— Ничего не жалеть! — приказал Штайниц, садясь в тарантас.
Утром Шмидт заглянул в почтовый ящик и увидел письмо. С любопытством осмотрел его. Обе стороны были чисты, без адреса и штампов почты. Лишь в правом верхнем углу мелко написано: «Проф. Шмидту. Лично». Вскрыл его ножницами, вынул пачку исписанных листов и фотокарточку. У профессора перехватило дыхание: на фотокарточке он увидел сына Альберта в мундире без погон. Альберт был заснят на фоне какого-то забора. Улыбающийся, здоровый. Шмидт торопливо принялся за чтение письма. И в это время к нему вошел Лебволь.
Прочитав последний лист, Шмидт побледнел.
— Случилось что-нибудь? — спросил Лебволь.
Профессор молча подал ему письмо и фотокарточку.
— Он в плену?! — воскликнул Лебволь. — Мой кузен?!
— Да, это Альберт…
— Никому не говорите. Даже Регине.
Профессора тронуло заботливое внимание племянника, хотя, был момент, его кольнула мысль, что тот, движимый патриотическими чувствами, поведет себя иначе.
— Мой брат стал антифашистом? — спросил Лебволь.
— Такого шага я от него не ожидал.
— Альберт пишет о спасении чести семьи Шмидтов, о спасении науки, немецкой нации. Что вы об этом думаете?
Профессор молчал. Лебволь обнял старика, взял его безжизненную, холодную руку и стал гладить.
— Успокойтесь, дядюшка…
Он наклонился к старику, по-сыновьи поцеловал его в лоб и вышел.
Дождь пошел неожиданно. Целый день ярко сияло солнце, а к вечеру подул порывистый ветер с Балтики, и северная часть горизонта начала быстро затягиваться дымчатыми облаками.
Регина выглянула на улицу и поняла, что дождь надолго. Потом посмотрела на часы: скоро должен возвратиться с работы отец. Утром он ушел в лабораторию налегке, и сейчас Регина намеревалась послать для него с садовником зонт и плащ. Каково же было ее удивление, когда отец, весь мокрый, вдруг вошел в. дом. Оставляя на полу следы, он молча поднялся к себе и сел в кресло-качалку.
— Вы же простудитесь, папа! — забеспокоилась Регина.
Она вытерла полотенцем голову отца, принесла теплый халат и мягкие тапочки. Профессор сидел молча, оставаясь равнодушным к ее заботам.
Через час вернулся Лебволь, ездивший на стекольный завод с заказом на дополнительную аппаратуру и посуду для химической лаборатории, и Регина рассказала ему о подавленном состоянии отца.
