Безумные затеи Ферапонта Ивановича - Югов Алексей (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗

— Вот как? — не то удивляясь, не то не доверяя, сказал фельдшер — А позвольте узнать, — осторожно спросил он, — профессия ваша какая?

— Да я как раз психиатр... с педологией немного знаком, — ответил Ферапонт Иванович,

— А!.. — сказал фельдшер и почти весь вечер после этого молчал.

Однако, на следующий день, когда Ферапонт Иванович отправился знакомиться с детдомом, и во время всей дальнейшей работы Капустин мог убедиться, что приобрел в липе фельдшера ревностного ученика и исполнительного помощника.

Детский дом предстал перед Ферапонтом Ивановичем в том именно состоянии, в каком Капустин и ожидал увидеть его, т. е. в том, в каком находилось в то время большинство детских домов — в состоянии нищеты и запущенности.

И все-таки в грязном и холодном помещении, где жили оборванные и полуголодные дети, стояло неизбежное пианино.

Это возмутило даже Силантия.

Ему Ферапонт Иванович на свою ответственность поручил заведывание всей хозяйственной жизнью детского дома, и Силантий, до глубины души потрясенный тем, что он уж как будто не совсем-то «шелуха жизни», не знал ни минуты покоя, и его деревяшка то постукивала тут и там по детдому, то поскрипывала по утоптанному и укатанному двору.

Оказалось, что он великолепно бегал без своих костылей.

Ребята относились к нему, как к существу особенному, и Ферапонт Иванович заметил, как первое время многие из них старались подражать его походке и стуку деревяшки.

Даже семилетний идиот, с огромной головой на тонкой шее, почти ни на что не реагировавший, начинал сильнее мотать головой, пускать слюну и издавать воркующие звуки, когда входил Силантий.

Скоро работа Силаития чувствительно изменила к лучшему хозяйственное положение детдома. Ферапонт Иванович, уже давно подумывал о том, как бы устроить его здесь на постоянную службу и, наконец, решил переговорить с фельдшером.

— Папа пустяков! — сказал фельдшер, — у нас штатная должность есть сторожа. Ведь как же, знаете: две коровы, лошадь, хозяйство, а место глухое, от села две версты, так что нам без сторожа никак невозможно.

В тот же день написали бумажку и решили послать Силантия в город, гем более, что у Ферапонта Ивановича была в том неотложная нужда по целому ряду других дел.

Ферапонт Иванович на первых порах с большой охотой отдался исследованию психического мира своих воспитанников и пациентов. Окончив тщательный телесный осмотр, с обращением особенного внимания на рефлексы, он принялся за разбивку их на группы по степени олигофрении. Он долго работал с тестами Бине-Берта, исследовал по Россолимо и, наконец, пришел к самым благоприятным выводам: большинство из них было дебиликами или стояли где-то на переходной грани между дебильностью и имбецильностью. Затем шли имбецилы, а идиотов было всего лишь несколько человек.

Стоило поработать, и работа обещала результаты.

Назначив тем, кому нужно было, противосифилитическое лечение, которым занялся фельдшер, он все свое внимание и время уделял группе дебиликов, сделавшись их педагогом и нянькой.

Ферапонт Иванович возлагал большие надежды на так называемую сенсорную («чувственную») культуру. Он стремился развить у слабоумных тонкое различение слуховых, зрительных и тактильных впечатлений и выработать у них быстрые и целесообразные реакции на всевозможные раздражители.

Он делал световые штандарты, вывешивал их на виду и заставлял своих слабоумных наносить на бумагу в точности те же краски. Огромное место отведено было музыке и ритмическим движениям. За всем этим Ферапонт Иванович, подобно многим другим, признавал огромное суггестивное и организующее значение. Но больше всего Ферапонт Иванович обращал внимание на культуру тактильного чувства.

С этой целью воспитанники должны были осязать с закрытыми глазами пространственные фигуры: кубы, конусы, шары, пирамиды и т. п. и потом узнавать их таким же порядком с закрытыми глазами посредством одного осязания. Прикасаясь еле ощутимо к расположенным под ряд предметам разной теплопроводности и температуры, слабоумные должны были с закрытыми глазами расположить их по степени их холодности или теплоты Это делалось с целью повысить температурную чувствительность. Далее, притрагиваясь также лишь слегка подушечками пальцев к кусочкам бумаги, картона, коленкора, бархата (бархат Ферапонт Иванович выпрашивал у супруги), слабоумные учились различать все эти материалы по осязанию.

Ферапонт Иванович считал, что осязательный опыт является главным созидателем всей сложной структуры человеческой психики. Его возмущало, что наш язык так скуден в определении бесчисленных в своем разнообразии осязательных впечатлений. Он осмеливался утверждать, что слепые, ceteris раrabus [1] должны отличаться более тонкой и чувствительной психической организацией, чем зрячие.

Правда, когда коллеги его уж очень начинали посмеиваться над ним, уверяя, что он страдает манией оригинальности и открытий, он делал ловкий диалектический ход, расширяя понятие «осязание».

— Зрение—это способность осязать световые колебания, слух — способность осязать звуковые колебания, а обоняние — способность осязать удары мельчайших частиц летучего вещества, — говорил он. Но, однако, это утверждение было лишь диалектическим ходом, чтобы избавиться от насмешек, по существу же Ферапонт Иванович являлся крайним приверженцем «тактилизма» и договаривался до того, что начинал уверять, будто можно при соответствующей культуре внимания, обращенного к внутренним органам, достигнуть того, что будешь ясно, например, чувствовать свою печень но всем ее поверхностям или ощущать «нервные токи» всех участков тела...

Ясно, что для осуществления своих широких замыслов в области воспитания и лечения слабоумных Ферапонт Иванович нуждался очень во многом, а тут не хватало того, другого, третьего.

Командировка Силантия в город во всех отношениях была необходима.

Силантий уехал в среду, вернулся в пятницу. Он привез дюжину карандашей, четыре дести бумаги и свое назначение на должность сторожа.

— Што-ись и это не хотели сперва давать, — докладывал он Ферапонту Ивановичу. — А на бумагу вашу сказали: чего он там выдумывает! У нас тут настоящим ребятишкам нет ничего, а он тут для дураков требует!

Ферапонт Иванович выругался и ушел в свой кабинет. С этого дня рвение его резко упало. Он решил, видимо, что для того, чтобы поддерживать status gvo ante [1], довольно будет изредка заходить в детский дом и проверять работу фельдшера и воспитательницы. Сотрудники его были сильно поражены и огорчены этим и объясняли все случившееся неблагоприятным ответом начальства.

Однако, только одна Ксаверия Карловна знала, что на самом деле это не так.

За долгие годы жизни с мужем она хорошо научилась определять по самым ничтожным признакам все необычайные состояния души Ферапонта Ивановича. Поэтому она и в этот раз знала, что неудача поездки Силантия — это только предлог для Ферапонта Ивановича для того, чтобы отойти от работы в детдоме, которая отвлекала его от чего-то такого, что заполняло всю душу его. Ксаверия Карловна ясно видела, что какая-то новая идея волнует воображение Ферапонта Ивановича. Он стал задумываться, плохо стал есть: часто во время обеда вилка с куском мяса откладывалась на стол, и Ферапонт Иванович, рассеянно пощипывая кусок хлеба, устремлял взор свой куда-то в пространство, поверх головы Ксаверии Карловны.

Ксаверия Карловна не только не боялась таких состояний мужа, но даже покровительствовала им. Наука была единственной соперницей, к которой Ксаверия Карловна не ревновала своего мужа. И во время своих ученых занятий Ферапонт Иванович приобретал особые права и преимущества вплоть до того, что мог поворчать и даже покричать на супругу, чего не дозволялось в мирное время.

Еще там, в Екатеринбурге, когда они жили хорошо и у Ферапонта Ивановича был прекрасно обставленный кабинет, вошло в обычай, что на все время усиленной работы Ферапонт Иванович совсем переселялся в свой кабинет. Туда подавали ему завтрак и даже обед, а ночевал он на своем любимом кожаном диване.