Домик на Шуе - Холопов Георгий Константинович (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
— Как же тогда быть? — остановилась в недоумении девушка с косичками. — Вам нужна срочная эвакуация.
— Вот и пришлите санитарную машину…
Строгая девушка грозно посмотрела на раненого. Глаза её метали гром и молнии. Убирая бинты в сумку, она сказала:
— За тобой пришлём дядю Костю! Он быстро выбьет дурь из твоей головы.
Когда санитарки ушли, десантник хитро подмигнул мне, потом — кивнул в сторону артиллеристов: на плот грузили вторую противотанковую пушку, и к плоту со всех сторон сбегались бойцы.
— Рану забинтовали, порядок! Поплывём сейчас! — сказал он, счастливо улыбаясь. — Думал, что ослеп. Страшно как испугался! Лежу на спине, головы не повернуть, боль во всём теле… Чувствую, что солнце сильно печёт, ищу его на небе и не нахожу: какая-то чернота, туман, а солнца нет!
— Немудрено испугаться в таком состоянии, — сказал я. — А солнца и на самом деле не видно. Вона пылища какая! И всё это самоходы, да танки, да артиллерия…
— Идёт гвардия! — Десантник крепко пожал мне руку, перекинул через здоровое плечо автомат, подобрал вещевой мешок и «магазины» и пошёл к плоту. Вслед за ним, весело заливаясь лаем, побежал Полкан. Десантник нашёл себе местечко на плоту, взял рыжую дворняжку на руку, и огромный плот, подхваченный быстрым течением, понёсся по реке…
Я вернулся к нашей древней лодке и вскоре тоже переправился через Дунай.
Весь этот и следующий день прошли в боях и победах. Гитлеровцев далеко отбросили от Дуная. На южном участке наши войска овладели высотой «Пик», захватили десяток деревень и завязали бои на подступах к укреплённому пункту противника «Три замка», который горел второй день, озаряя ярким пламенем соседние деревни и окружающие леса.
Уже под самый вечер из района «Трёх замков» я возвращался в штаб дивизии. Дорога безнадёжно была забита, машинами, танками, пушками. Я свернул и пошёл полем. Вскоре меня обогнала вереница телег с ранеными. Запряженные трофейными конями, они мягко катили по песчаной почве. Рядом с одной из них я вдруг увидел рыжую дворняжку, Полкана с Волги! Она бежала высунув язык, задыхаясь, измученная долгой дорогой, припадая на заднюю лапу, ушибленную или раненную где-то…
— Полкан, Полкан! — крикнул я.
Собака остановилась, огляделась по сторонам и снова побежала за телегой. В телеге кто-то приподнялся. Показалась голова в белоснежных бинтах.
— Здорово, друг! — крикнул мне боец и помахал рукой.
Я сразу же узнал в нём раненного на берегу Дуная, сорвал с головы пилотку, помахал ему в ответ, успел только крикнуть:
— Что с тобой, дружище?
— Ранили, черти, — ответил он. — Осколок резанул в голову! Но я вернусь, мне только бинты сменить!.. — И голова в белоснежных бинтах скрылась на дне телеги.
Мимо меня проехала последняя телега с ранеными.
— Откуда раненые? — крикнул я вознице.
Возница, широкоплечий здоровяк, нехотя буркнул в ответ:
— Из пекла. Из самого главного замка!
Русские солдаты
В хмурый январский день, во время боёв за Будапешт, я с группой наших разведчиков был застигнут пулемётным обстрелом у взорванного фашистами моста Елизаветы. Стреляли с горы Геллерт, с той стороны Дуная.
Мы залегли у парапета набережной. Набережная мгновенно опустела. Не успел только скрыться наш ездовой со своей телегой. Лошадь убили, а его ранили в ногу. Ездовой отполз за угол, где его подхватили наши артиллеристы, лошадь оставалась посреди мостовой.
Лежать у моста Елизаветы нам предстояло долго, а потому каждый достал свой кисет, стал сворачивать цыгарку.
— Не во-время, дьявол, стреляет, — покачав головой, сказал лежавший рядом со мной Михаил Решкин. — Так, пожалуй, и до вечера не переправимся в Буду.
— Пожалуй, что так и случится, — согласился сидевший на корточках Пётр Никодимов.
— А на переправе, говорят, очередь солидная. — Решкин чиркнул спичкой и густо задымил цыгаркой.
В это время у изрешеченного пулями и осколками мин и снарядов газетного киоска, стоявшего на перекрёстке, вдруг появились женщина в чёрном и мальчик лет восьми в рваной короткой курточке, в коротких штанишках. Появление их на пустынной набережной, по которой стрелял фашистский пулемётчик, было уж очень неожиданным, и мы все невольно вздрогнули и приутихли…
Я встретился с настороженным взглядом Михаила Решкина.
— Интересно, что они высматривают? — спросил он.
Женщина и мальчик то прятались за киоск, то вновь показывались. Он в чём-то горячо её убеждал, сердился, снова принимался горячо говорить. Но женщина, видимо, мать, держала руку на его плече и только изредка отрицательно качала головой.
— Эй, вы! — привстав на колено, крикнул Пётр Никодимов. — Уйдите отсюда! Убить могут!
Тут мы стали кричать чуть ли не все, и женщина с мальчиком снова спрятались за киоск. Но не прошло и минуты, как они опять показались. А потом произошло вот что: мальчик вобрал голову в плечи, пригнулся и, сорвавшись с места, стрелой пронёсся к телеге. Здесь он упал на колени, в руке у него блеснул кухонный нож, и он стал торопливо отрезать кусок конины.
Над телегой просвистела пулемётная очередь.
— Убьют мальчика!.. — Михаил Решкин швырнул цыгарку в сторону, вскочил на ноги и в развевающейся на ветру плащ-палатке побежал к телеге. Он бежал и внезапно, удивительно легко, падал на свои пружинистые руки, бежал и падал.
— Берёт «языка», — сказал Пётр Никодимов, с восхищением наблюдая за Решкиным.
— Условия, приближенные к боевым, — подмигнул мне сержант Родионов.
Около телеги прострочила вторая очередь. С горы Геллерт хорошо просматривалась набережная, и фашистский пулемётчик держал убитую лошадь на прицеле. Пули так и щёлкали по асфальту мостовой. Когда одна из них ударилась в грядку телеги и расщепила дерево, женщина у газетного киоска заплакала, стала звать:
— Дюрка! Дюрка!..
Мальчик поднялся, огляделся по сторонам, не зная, куда скрыться… Раздалась новая пулемётная очередь. Зазвенели стёкла в первом этаже углового дома. «Очередь» приближалась к мальчику. Пулемётчику-злодею эта охота, видимо, представляла большое удовольствие. Но тут наш Михаил Семёнович Решкин сделал последнюю перебежку к мальчику, свалил его на землю и прикрыл своим телом. Над ними просвистело несколько пулемётных очередей, но они лежали неподвижно.
Пулемёт наконец-то замолчал. Наступила долгая пауза. Стало тихо-тихо. Только где-то далеко, в северной части Буды, кипел автоматный бой… Решкин поднял голову, огляделся и начал по-пластунски ползти обратно. Вслед за ним, подражая ему, пополз мальчик. Когда они совсем уже были близко от нас, Пётр Никодимов подбежал к мальчику, схватил его на руки и бегом вернулся назад.
Михаил Решкин поднялся на ноги и, стряхивая с себя снег, пришёл, сел рядом с нами. Впервые мы видели его таким взволнованным, со слезами на глазах. Мальчик тоже плакал. Плакала и женщина у газетного киоска.
В мирное время Решкин работал штукатуром. И не просто штукатуром!.. Достигнув совершенства в своём деле, Решкин искал новое в работе и нашёл его в архитектурной штукатурке и в лепке. Начал с пустяков, с рисунка. Рисовал, что попадётся под руку. Потом — стал лепить. Неразлучный друг Решкина Пётр Никодимов рассказывал, что из глины он лепил такие красивые фигуры, что было одно загляденье. Решкину уже поручали сложные работы, в городском театре он отделывал фасад замысловатой лепкой, когда началась война.
На фронте Решкин стал разведчиком. Сперва рядовым, потом разведчиком высокого класса. С группой захвата, тёмными ночами, чаще всего в ненастную погоду, — в бурю, в ливень, в снежную метель, — он шёл в поиск и в разведку боем. Пробравшись в оборону противника, Решкин действовал увесистой палкой и арканом. От его сноровки и смётки в конечном счёте зависел успех разведки. Подкараулив фашиста, Решкин оглушал его палкой, накидывал на него петлю, связывал по рукам и ногам и, взвалив «языка» себе на спину, приносил в расположение подразделения. На его счету было 48 «языков», из них 12 офицеров…
