Трое в лодке, не считая собаки. Трое на четырех колесах (сборник) - - (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью TXT) 📗

В Уолтонской церкви хранится железная «узда сварливой жены». В древние времена это средство употребляли для обуздания женских языков. С тех пор отказались от этой попытки. Полагаю, что железо вздорожало, а ничто иное недостаточно крепко.

В церкви имеются также замечательные гробницы, и я боялся, что не удастся провести мимо них Гарриса; однако он, видимо, думал о другом, и мы отправились дальше. Выше моста река сильно извивается. Это делает ее очень живописной, но раздражает с точки зрения гребца или рулевого и возбуждает пререкания между тем, кто гребет, и тем, кто управляет лодкой.

На правом берегу виднеется Оутлендс-парк. Знаменитое старинное поместье. Генрих VIII {44} украл его у кого-то, не припомню сейчас у кого, и проживал в нем. В парке находится грот, который можно видеть за плату и который считается замечательным; но лично я не вижу в нем ничего особенного. Покойная герцогиня Йоркская, проживавшая в Оутлендсе, очень любила собак и держала их невероятное количество. Она велела устроить особое кладбище для их погребения, на котором их покоится около пятидесяти штук, каждая с могильной плитой и эпитафией.

Что же, – более чем вероятно, что они заслужили их не меньше, чем христианин среднего пошиба.

У Коруэй-Стейкса – первой излучины вверх от Уолтонского моста – произошло первое сражение между Цезарем и Кассивеллауном {45}. Кассивеллуан приготовил реку для Цезаря, набив кольев по всему ее дну (и вывесил, без сомнения, доску с уведомлением). Но Цезарь все же переправился через реку. Цезаря не отогнать было от реки. Как нам пригодился бы теперь такого рода человек для следования по шлюзам!

Как Хэллифорд, так и Шеппертон довольно живописные местечки, там, где соприкасаются с рекой; но ни в том ни в другом нет ничего замечательного. Впрочем, на Шеппертонском кладбище имеется памятник с надписью в стихах, и я боялся, что Гаррис вздумает высадиться и поглазеть на него. Я видел, как его глаз любовно приковался к приближающейся пристани, поэтому я ухитрился сбросить его шапку ловким движением в реку, и в последовавшем возбуждении при выуживании ее и негодовании, вызванном моей неуклюжестью, он совершенно позабыл о любезных его сердцу могилах.

В Уэйбридже сразу впадают в Темзу Уэй (милая речушка, судоходная для небольших лодок вплоть до Гилдфорда, которую я всегда задумываю изучить и никак не соберусь этого сделать), Бурн и Бэзингстокский канал. Шлюз находится как раз напротив города, и первое, что мы увидали, приближаясь, была фуфайка Джорджа на одном из шлюзных ворот, причем более точное исследование показало, что внутри находится сам Джордж.

Монморанси залился яростным лаем, я завопил, Гаррис заревел; Джордж замахал шляпой и рявкнул нам в ответ. Шлюзный сторож поспешил на выручку с лодкой, вообразив, что кто-нибудь свалился в воду, и явно был разочарован, узнав, что ошибся. Джордж держал в руке несколько странный предмет, завернутый в клеенку. Он был круглый и плоский с одного конца, с торчащей наружу длинной прямой ручкой.

– Это что? – спросил Гаррис. – Сковородка?

– Нет, – ответил Джордж, со странным, безумным блеском в глазах, – они в большой моде в нынешний сезон, все берут их с собой на реку. Это банджо.

– Я и не подозревал, что ты умеешь играть на банджо! – воскликнули Гаррис и я в один голос.

– Не то чтобы умею, – сказал Джордж, – но говорят, что научиться очень легко, и я достал самоучитель.

IX

Теперь, когда мы раздобыли Джорджа, мы заставили его работать. Сам-то он, понятно, работать не желал; это само собой разумеется. Ему пришлось усиленно потрудиться в Сити: так он объяснял. Гаррис, который бесчувствен по природе и не склонен к состраданию, сказал:

– Ну, вот теперь усиленно потрудись на реке, перемены ради. Перемена полезна для всех. А ну-ка, поворачивайся!

Отказываться он по совести – даже по Джорджевой совести – не мог, хотя и заикнулся о том, что лучше бы, пожалуй, ему оставаться в лодке и готовить чай, в то время как Гаррис и я будем тянуть бечеву, так как готовить чай дело утомительное, а Гаррис и я, очевидно, очень устали. Вместо ответа, однако, мы протянули ему бечеву, и он взял ее и вылез из лодки.

Есть что-то странное и непонятное в буксирной бечеве. Навиваешь ее с таким же терпением и заботливостью, как если бы складывал новую пару брюк, а когда берешь в руки пять минут спустя, она уже обратилась в ужасающую отталкивающую путаницу.

Я не желаю прослыть клеветником, но твердо убежден, что, если взять бечеву среднего качества и натянуть ее прямо поперек поля, потом повернуться к ней спиной на тридцать секунд, вы увидите, когда оглянетесь, что она собралась в кучу посреди поля, скрутилась, связалась в узлы и потеряла оба своих конца, сплошь обратившись в петли; и вам придется просидеть добрых полчаса на траве, непрерывно ругаясь все время, чтобы опять ее распутать.

Таково мое мнение о буксирных бечевах вообще. Разумеется, могут попадаться счастливые исключения; я этого не отрицаю. Могут быть бечевы, делающие честь своей профессии – добросовестные, достойные бечевы, – бечевы, не воображающие себя вязаньем и не сплетающиеся в салфеточку для спинки дивана, как только их предоставишь самим себе. Повторяю, могут быть такие бечевы; я от души надеюсь, что это так. Только я никогда не встречался с ними.

Нашу бечеву я убрал сам как раз перед шлюзом. Я не дал Гаррису прикоснуться к ней, потому что он так небрежен. Я медленно и тщательно уложил ее в круг, связал посредине, сложил вдвое и тихонько опустил на дно лодки. Гаррис поднял ее и вложил в руки Джорджа. Джордж плотно схватил ее, держа вдали от себя, и начал разворачивать, как бы распеленывая новорожденного младенца; но не успел он развернуть дюжины ярдов, как бечева походила уже на плохо исполненный половик.

Обычная история, всегда случается одно и то же. Тот человек, что старается распутать ее на берегу, думает, что во всем виноват тот, кто ее укладывал; а на реке что думается, то и говорится.

– Что ж это ты хотел из нее сделать, невод, что ли? Напутал дальше некуда, неужто не мог сложить ее по-человечески, растяпа? – рявкнет он время от времени, продолжая яростно бороться с нею, укладывает ее вдоль по буксирной линии и бегает вокруг, силясь разыскать конец.

С другой стороны, тот человек, что убирал ее, воображает, что ответственность за получившуюся путаницу всецело лежит на том, кто распутывает бечеву.

– Она была в полном порядке, когда ты взялся за нее! – негодуя восклицает он. – Почему ты не можешь думать о том, что делаешь? Тебе все надо делать как попало! Тебе только волю дать, ты всякий столб свяжешь узлом!

И так они злы друг на друга, что каждый охотно повесил бы другого на этой бечеве. Проходят еще десять минут, и первый человек испускает вопль и приходит в неистовство, и топчет бечеву, и старается выправить ее, ухватившись и дергая что есть сил. Разумеется, он тем лишь туже затягивает узлы. Тогда второй вылезает из лодки и идет помогать ему, и они суются друг другу под ноги и мешают друг другу. Оба попадают на одну и ту же часть бечевы и тянут ее в разные стороны, недоумевая, где же она зацепилась. В конце концов им удается ее высвободить, тогда они оглядываются и замечают, что лодку отнесло прочь и что она направляется прямо к шлюзу.

Вот что случилось однажды со мной. Я был близ Боневи, в одно ветреное утро. Мы спускались вниз по течению и, миновав поворот, заметили на берегу двоих людей. Они смотрели друг на друга с таким растерянным и беспомощно несчастным выражением, какого я ни раньше, ни после не видал на человеческом лице, и оба держались за длинную буксирную бечеву. Ясно было, что здесь что-то произошло, поэтому мы замедлили ход и спросили, в чем дело.