Дикий урман - Севастьянов Анатолий (книги регистрация онлайн .txt) 📗
– А букварь есть?
– Пока нету. Мне папка портфель купит, как у Ленки, – сказала Надюшка и заболтала босыми ножками.
…Проснулся Росин поздно. На выскобленном желтоватом полу солнце прорисовало окно. Жмурясь от яркого света, умывался на подоконнике кот.
Росин бросил на плечо полотенце, вышел к речке.
Федор постукивал в лодке, прилаживая сиденье. Наталья чистила речным песком помятый походный котелок. Надюшка вместе с матерью старательно терла песком игрушечное ведерко из консервной банки.
После завтрака Росин пошел на почту. Он легко узнал ее по высоким столбам радиоантенны. Смуглая молодая хантыйка была там и радисткой, и начальником почтового отделения, и заведующей сберкассой, и, судя по приготовленному ведру с тряпкой, уборщицей.
– У вас не телеграмма? – сдвинув наушники, спросила она.
– Да, телеграмма.
– Тогда берите бланк, пишите, пока не кончился радиосеанс.
Росин быстро написал телеграмму.
– «Место обследования выбрал, – вслух читала радистка. – Отправляюсь Черный материк двести километров северо-восточнее Тарьёгана. Росин».
Глава 2
Утром, чуть рассвело, вышли из дома. От реки тянуло свежестью. Вода не шелохнется. В деревне еще спали. Только собаки, как замшелые пни, расселись по берегу и безучастно смотрели на реку.
Все снаряжение в лодке. Наталья, прощаясь, наказывала Федору не мешкать в тайге. Дескать, пока орехи не поспели, крышу поладить надо.
– Не замешкаюсь, управимся с крышей, – отвечал он и давал свои нехитрые наказы, в которых, кажется, главное было – не спускать Югана, чтобы не ушел за лодкой в тайгу.
– Ну, путь добрый! – Наталья поклонилась. – Ба! Что же я в руках-то держу, – спохватилась она и заставила Федора взять узелок с испеченными накануне пирогами.
Федор оттолкнулся от берега веслом, и маленькая долбленая лодка легко заскользила по спокойной воде.
На Федоре была поседевшая от времени рубаха, такие же штаны, на боку большой охотничий нож в берестяных ножнах. В лодке лежала видавшая виды одностволка, как обычно у промысловиков, небольшого калибра.
Росин был в новенькой гимнастерке, в брюках из «чертовой кожи». На голове коричневый берет. Через плечо в кожаном футлярчике фотоаппарат. В лодке объемистый зеленый рюкзак с блестящими пряжками. На нем двуствольное бескурковое ружье двенадцатого калибра.
Свежий речной воздух заполнял грудь. Над головой было чистое небо, и только вдали на горизонте тянулась полоска ярких белых облаков. Эти далекие облака подчеркивали тот радостный простор, ту необъятную ширь, в которую плыла их лодка. Легкая долбленка неслась так, что у носа появились буруны.
– Видно, держал весло в руках?
– Приходилось.
– У приезжих это не часто. Другой в долбленку и сесть не смеет. А сядет – зараз носом в реку. Ты только не рви веслом воду, не спеши: устанешь скоро. А нам весь день грести. Таперича дней пять только и делать, что грести. А там еще и на себе тащить придется.
Деревушка пропала за поворотом, но среди сосен виднелись низкие шалаши в два-три венца с двускатной берестяной крышей, какие-то сосуды, старые нарты, лыжи, истлевшая одежда.
– Это что такое? – Росин приподнялся в лодке.
– Хантыйское кладбище.
– Как же хоронят в этих шалашах?
– Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали. Отпилят у долбленой лодки корму и нос, в нее и кладут. Чуть землю покопают, а сверху этот шалаш. Старухи по праздникам и кормить, и поить покойников ходили…
За кладбищем по берегам пошел кедрач и ельник. Причудливые корни вывороченных деревьев были похожи на сказочные существа, хранящие тишину тайги. Тут поневоле не плеснешь веслом. Все настороженно, тихо, и казалось, вот-вот из-за коряг появится медвежья морда.
Справа берег обрамляла длинная полоса желтого песка, слева до самой воды спускались заросли травы и кустарника.
– На карте Тарьёган – последний населенный пункт на этой реке, – сказал Росин. – Никаких селений больше не будет?
– В эту сторону не будет. Старое зимовье только. Тринадцать песков отсюда.
– Каких песков?
– А вот видишь, по одну сторону песок тянется. По другую нету. Повернет река – песок на ту сторону перейдет. Так тринадцать раз переменится песок берегом – и будет зимовье. Мы по рекам все песками мерим.
– Как же ими мерить? Один песок на двести метров, другой километра на два тянется.
– Это верно. Однако реки наши никто не мерил, верстовых столбов нету. Как скажешь, к примеру, где старое зимовье? У тринадцатого песка. Где кедрач хороший начинается? У осьмнадцатого песка. Ты не гляди – пески разные. Это если один с одним мерить. А десяток с десятком – на одно и выйдет.
– Я когда-то думал, тут кедры одни, пихты, лиственницы, елки с соснами. А здесь вон сколько берез, – сказал Вадим.
– Как же без березы? Она тут для всего нужна: на нарты, топорища, ручки, да мало ли… А что тебя по охотницкому делу учиться заставило? – неожиданно спросил Федор. – Что там у вас, под Москвой, охота шибко хорошая? Отец-то не охотой промышлял?
– Нет, не охотой! – Росин засмеялся. – Он у меня слесарем был. А в лес, правда, каждое воскресенье ходил. И меня другой раз брал. Я тогда еще в школе не учился. Вот, наверное, с того времени и привык к лесам. Потом все свободное время в лесу пропадал. Товарищ у меня – Димка, так нас с ним матери с фонарями ночью разыскивали. В каникулы с темна до темна в лесу. Охотились с луками. Ничего не убивали, конечно. А потом, в войну, ружье после отца досталось. Так вот и привык к лесу, и в институт такой поступил. А Димка ихтиологом стал, рыб изучает.
Росин помолчал, улыбнулся своим мыслям, потом продолжал:
– Мы с ним еще в четвертом классе путешественниками хотели стать. Потом узнали, что просто путешественников, без специальности, не бывает. Решили стать биологами. А позже, классе в девятом, оказалось, что и в биологии выбирать надо. Вот и выбрали… Так что, можно сказать, с детства мечта.
– А не наскучит по урманам-то мотаться?
– Тебе же вот не наскучило.
– Я привычный. А надоест если, тогда что?
Росин усмехнулся:
– В канцелярию сесть можно, в «табуретный рай», как у нас говорили. Туда и с нашей специальностью можно.
– Ну а женишься? Все одно, так и будешь в тайге? А она как?
– В экспедициях врачи тоже нужны… Федор, а это ведь тринадцатый песок.
– Вон и зимовье. – Федор кивнул на груду зеленых ото мха полуистлевших бревен. – Однако время чай варить.
Лодка прошуршала носом по песку и остановилась. Росин вылез, подтащил лодку подальше на берег. Достал из кармана блокнот с привязанным к нему карандашом и начал писать.
Синеватый дымок змейкой потянулся кверху – Федор разжег костер. Подвесил над ними отчищенный Натальей котелок, притащил из лодки мешок с продуктами, расстелил чистую полотняную тряпицу, поставил на нее кружки, положил хлеб.
– Полно писать-то, чай готов. Попьем – и дальше.
Росин подсел к Федору, взял кружку и с удовольствием начал потягивать пахнущий дымком чай…
– Ты допивай, а я вытаскивать пойду.
– Чего? – не понял Росин.
– Из лодки все. Тут перетаска.
Оказалось, река делала петлю, и с давних пор здесь перетаскивали грузы и лодки посуху, чтобы скоротать верст двадцать.
Сначала понесли лодку.
Валежник, растопыренные шишки, дорожки муравьев – совсем не часто ходили тут люди. По сторонам вперемежку и сосны, и ели, и кедры. А вот пихта. Деревья всех возрастов. И старые – в обхват, и вовсе молодые – чуть от земли.
Неожиданно тропинка нырнула вниз, прямо в темную от нависших ветвей воду.
– Смотри-ка, Федор!
На сосне, на виду у всех, кто пройдет этой тропкой, висело хорошо смазанное ружье.
– Ты чего по сторонам смотришь? – спросил Федор.
– Смотрю – есть, что ли, кто поблизости?
– Нет, паря, никого. Это с нашей деревни ханта берданка. Пойдет на промысел – возьмет. Пошто ее в деревню таскать.
