Там, где начинается река - Кервуд Джеймс Оливер (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT) 📗
Анализируя этого человека, Кейт принял во внимание четыре фактора чисто эмоционального свойства: страх, сомнение, ненависть и личную вражду. Он снова удивился, установив довольно странный и, во всяком случае, неожиданный ход своих мыслей. В первый же миг, как он увидел Смита у Мак-Довеля, он почувствовал в нем главного врага своей свободы, самого яростного своего противника, самую страшную угрозу своей жизни. Теперь же он чувствовал, что Смит не питает к нему ни личной вражды, ни ненависти. Таким образом, оставались страх и сомнение, но страх носил безличный характер, а сомнение неизбежно в тех случаях, когда человек следит за ловким противником, с которым затеял очень ответственную игру.
Его отношение к Смиту как-то сразу и радикально изменилось. Он почти видел, как его мысль бежит рядом, бок о бок, с мыслью Смита, причем берет такие препятствия, на которые никогда раньше не отважилась бы. И тут-то он нашел ключ, который он так тщательно искал.
Он понял, что его первый импульс при встрече со Смитом был абсолютно неправильным. Понял он и то, что Смит вовсе не предлагает ему искать спасения в бегстве. Он, так сказать, авансом поверил в то, что Кейт окажется более дальновидным. Очевидно, наибольшее и наисильнейшее желание его заключалось в следующем: довести до сведения Джона Кейта, что не только он, Джон Кейт, затеял крупную игру, выбросив такую козырную карту, как Дервент Коннистон, но и что он сам, Смит, играет на того же подставного англичанина и все свои надежды строит на том, удачно или неудачно кончится эта азартная партия.
Для того, чтобы вразумить Кейта, он прежде всего довел до его сведения, что обман им лично раскрыт: он прекрасно знает, что имеет дело с Джоном Кейтом, а не Дервентом Коннистоном. Точно так же он дал понять, что верит в возможность убийства англичанина: при создавшихся обстоятельствах иначе, пожалуй, нельзя было поступить, и это было почти логично. При всем том он изложил свои подозрения не в форме запугивания. Напротив, оставив свою карточку, он как бы выразил вежливое сочувствие. Отметка карандашом на филенке двери имела лишь одну цель: сделать корректный и чуть ли не дружеский намек. Он хотел уведомить Кейта, что вполне входит в его очень тяжелое положение и не скрывает того, что слышал, а частью и видел сцену, разыгранную им и Мэри-Джозефиной. Слегка раскрытое окно, грязь и вода на подоконнике, шторах и полу, окурки сигарет в пепельнице — все это должно было привлечь внимание Кейта к шкатулке на столе.
Поняв все это, Кейт не мог не проникнуться известным чувством уважения к китайцу. Ему оставалось теперь ответить самому себе на два вопроса: какую игру ведет Смит и чего ждет Смит от него лично?
Перед его мысленным взором тотчас же пронеслась Мириам Киркстон как вполне возможный мотив визита Смита. Он тут же вспомнил ее странный и неожиданный вопрос, который она задала вчера и в котором явно сквозило сомнение в смерти Джона Кейта.
Он пришел к Мириам в восемь часов вечера. Это, должно быть, случилось вскоре после его прихода. Девушка бросила мгновенный взгляд на лицо, мелькнувшее в окне, и Смит немедленно отправился в «хату» Брэди.
Медленно, но верно, как бы сами собой, распутывались сложные и перевившиеся нити всего того, что произошло за истекший вечер. Во всяком случае, хаос предположений и теорий рассеялся, и Кейт очутился лицом к лицу с основным фактом. Ясно было одно: если бы в большом доме на холме не было девушки по имени Мириам Киркстон, Смит незамедлительно отправился бы к Мак-Довелю, и он, Джон Кейт, в настоящий момент сидел бы в кандалах. В конце концов, инспектор поступил бы именно так, как он обязан был поступить.
Ясно было также следующее: Мириам Киркстон боролась за что-то, что было важнее ее собственной жизни. И мысль об этом «что-то» искривила лицо Кейта и напружинила его кулаки. Да, Смит торжествовал победу, но не окончательную! Часть плода победы была вне пределов досягаемости… Два человека — прекрасная Мириам Киркстон и страшный Смит — сцепились в последней, решительной схватке за обладание им, Кейтом, который должен был достаться победившей стороне. Каким образом и когда это должно было случиться, он не знал, но одна мысль не возбуждала в нем ни малейших сомнений: в надежде на козырную карту Смит подарил ему жизнь.
Завтра должно разъясниться многое!
А завтрашний день уже начал заниматься. Был час ночи, когда Джон Кейт снова взглянул на часы. Ровно двадцать часов назад он почуял запах ветчины, которым был пропитан Энди Дюгган, и приблизительно столько же прошло с того момента, как он вышел из маленькой парикмахерской на углу и задался вопросом: что даст ему первая встреча с Мак-Довелем?
Ему казалось совершенно невозможным и невероятным, что с минуты этой встречи прошло 15 часов! Но если в нем возникли по этому поводу сомнения, то достаточно было взглянуть на кровать для того, чтобы они испарились. Он увидел самую настоящую кровать, на которой не спал вот уже в продолжение нескольких лет.
Валли приготовил постель по всем правилам. Простыни манили своей белоснежной чистотой. Кейт увидел чудесное стеганое одеяло с бахромой, а также подушки, взбитые так замечательно, что они покрылись рядом волн, готовых, казалось, взвиться в воздух. Но если бы даже они улетучились на его глазах, то подобный редкостный феномен не произвел бы на него особого впечатления. После всего того, что случилось с ним за последние 15 часов, летучие подушки показались бы ему весьма ординарным явлением!
Но подушки, маня своими грудями, не улетучивались, продолжали оставаться на своих местах и просто говорили Кейту, что все вокруг него обстояло и обстоит самым естественным образом.
Во-первых, никуда он сегодня ночью не уйдет!
Во-вторых, нет никакого смысла в том, чтобы до утра оставаться в таком положении!
А раз так, почему бы ему не поспать?
В призыве кровати и подушек он уловил что-то личное, индивидуальное. Постель звала не кого-либо вообще, а именно его, Джона Кейта. И Джон Кейт дал должный ответ на этот призыв.
Он снова посмотрел на часы, которые показали половину второго ночи, наметил себе, что может спать только четыре часа, так как необходимо было подняться с зарей, и лег спать.
ГЛАВА XII
Превратность судьбы сделала из Джона Кейта прекрасный хронометр в человеческом образе. На второй год его исчезновения из мира он потерял часы. Первое время он ходил так, точно остался без руки или части мозга, или лучшего друга, который вчера жил, а сегодня неожиданно умер. И с этого периода вплоть до встречи с Коннистоном он был для себя собственным циферблатом и собственным будильником.
Кровать Брэди и подушка с грудями Цирцеи, на которых покоилась голова Кейта, нарушили годами установленный порядок. На следующее утро после посещения Смита Кейт проснулся лишь тогда, когда разыгравшееся солнце с нескрываемым любопытством заглянуло в восточные окна его комнаты. Дневное светило швыряло в его лицо весь свой жар, слепило глаза и грозно заявляло, что уже поздно.
Он решил, что, должно быть, уже восемь часов, и, взглянув на часы, которые лежали под подушкой, увидел, что ошибся на четверть часа.
Часы показывали четверть девятого.
Он быстро вскочил на ноги, и так же быстро мысль его охватила все события вчерашнего дня. Укладываясь спать, он раскрыл на ночь окна и теперь полной грудью вдыхал свежий, бодрящий воздух.
Он чувствовал себя готовым ко всему тому, что ждало его сегодня. Был готов к любой встрече со Смитом и Мак-Довелем. Но помимо этой чисто физической готовности, он испытывал какое-то сладостное чувство, предвкушение чего-то и искренне смутился, почувствовав, что его мысль остановилась на Мэри-Джозефине и что он желает увидеть ее как можно скорее.
Он задался вопросом, встала ли она, и тут же ответил себе, что вряд ли она уже поднялась с постели, несмотря на девятый час утра. Бедняжка, ведь она так устала с дороги, что вряд ли проснется до девяти!
