Морские титаны - Эмар Густав (версия книг .TXT) 📗
Неистовый гнев молодого человека походил на сумасшествие. В эту минуту его пламенная душа вся выливалась наружу, страсть прорывала все плотины, воздвигнутые благоразумием; гордый капитан превращался в какого-то бесноватого, в демона.
— О Боже мой! — прошептал монах с унынием бессилия. — Что делать? Как заставить его очнуться?
Но вдруг Лоран провел рукой по влажному лбу, его губы дрогнули от горькой улыбки, и тихим, почти детским голосом, который поражал резким переходом от недавнего неистовства, он сказал:
— Простите, отец мой, я не прав, что увлекся, но совладать с собой не имел сил. Ради Бога, не говорите мне больше о чудовище, которое называете моим отцом; никогда не упоминайте о нем, если не хотите свести меня с ума. Только два страшных чувства во мне и сохранились: ненависть и месть! Они гложут мне сердце денно и нощно.
Внезапно он почувствовал на плече руку, и нежный голос шепнул ему на ухо:
— А любовь?
Лоран вздрогнул и быстро оглянулся. Женщина, о которой мы упоминали выше, стояла перед ним бледная и улыбающаяся.
— Боже мой! — пробормотал он, закрывая руками лицо. — Это сон или я помешался? Такое сходство…
— Ты ошибаешься только наполовину, дитя, — нежно продолжала дама, заставив его опустить руки и поглядеть ей прямо в лицо, — я сестра твоей матери.
— Вы?! — вскричал он. — Вы живы! О-о! /
Душевное потрясение было слишком сильно, оно сломило могучую натуру. Молодой человек пошатнулся, точно пьяный, машинально протянул руки вперед как бы для того, чтобы удержаться, и вдруг рухнул наземь, точно сломанный яростным порывом урагана дуб.
Он лишился чувств.
Очнулся он уже на кровати отца Санчеса; трое лиц вокруг него с напряженным вниманием ждали, когда он откроет глаза.
Сперва он ничего не помнил, как часто бывает в подобных случаях.
— Гром и молния! — пробормотал он. — Что это со мной? Я совсем разбит. Уж не упал ли я? Эй, Мигель, Шелковинка, вставайте, сони!..
Вдруг взгляд его остановился на Хосе.
— А-а, это вы, друг мой, — с усилием произнес он. — Теперь помню. Помню! — вскричал он душераздирающим голосом и закрыл лицо руками.
Он зарыдал.
Отец Санчес приложил палец к губам, прося всех соблюдать тишину.
Прошло около четверти часа.
— Эй, капитан! — вдруг окликнул Лорана индеец, предварительно переглянувшись с монахом. — Вы не забыли, что вас ожидает Монбар?
При этом имени нервное содрогание потрясло все тело молодого человека; страшным усилием воли он поборол свою скорбь и вскочил на ноги.
— Монбар! — вскричал он. — Я готов!
— Но ведь вам известно, что это мы должны отправиться к нему, — возразил проповедник.
— Да, да, любезный Хосе, мы немедленно отправляемся. Тут его взгляд упал на монаха и даму, которые стояли на коленях у его изголовья.
— О, как вы заставили меня страдать, — скорбно прошептал он. Но благодарю Бога за великую радость, что увидел вас, тогда как — увы! — давно уже считал умершими.
— Господь сжалился над нами, — грустно улыбнулась дама.
— Итак, я не ошибся? — продолжал Лоран. — Сведения, сообщенные мне незнакомым почерком, были верны?
— Это я писал, — пояснил монах. — Я также дал клятву отыскать несчастную сестру вашей бедной матери, увы, еще более достойную сожаления, потому что она была жива и находилась во власти гнусного похитителя.
— О, я убью этого человека! — глухим голосом пробормотал Лоран. — Останьтесь, Хосе, не уходите, друг мой, — прибавил он, обращаясь к индейцу, скромно отошедшему в сторону. — От вас у меня не может быть тайн… Продолжайте, отец мой.
— Увы, бедное дитя! Когда мне наконец удалось разыскать несчастную, было уже поздно спасать ее. Презренный похититель насильно вступил с ней в брак, она стала матерью. Не имея возможности спасти ее, я посвятил себя ей навек и больше уже не расставался. Напрасно ее муж старался избавиться от меня: ни просьбы, ни угрозы, ничто не помогло; я владел его тайной, он был в моих руках.
— Почему же вы раньше не предупредили меня? — с укоризной проговорил Лоран.
Монах уныло покачал головой.
— Разве я знал, где вы, сын мой, да и живы ли вы? Ведь вы не просто скрылись, но даже имя переменили. Где искать вас? Как узнать о вас?
— Но ведь вам удалось…
— Да, в роковой день!
— Что вы хотите сказать?
— Помните, сын мой, разграбление Гранады?
— Помню ли? — вскричал молодой человек, взгляд которого вдруг сверкнул огнем. — И этот день вы называете роковым, отец мой?! Нет, нет, напротив, это был дивный день! Это я захватил город; он был взят приступом и сожжен; гарнизон весь перебит; целых пять дней мои солдаты резали и грабили. Ах, как я славно отомстил! Моя шпага, покрытая кровью до самого эфеса, согнулась от постоянных ударов, раздаваемых гнусным испанцам. Полторы тысячи храбрецов под моей командой творили чудеса! Ей-Богу, отец мой, великий король испанский должен был содрогнуться от ярости и позора, когда узнал, что одна из его цветущих колоний предана огню и мечу, а он все-таки бессилен против морских титанов, которых он клеймит презрительным прозвищем разбойников.
— Увы, сын мой, ваша месть была ужасна, безжалостна. Вы не считались ни с полом, ни с возрастом. Случайно я находился в Гранаде по делам своего ордена и еще более священным для меня интересам, когда спустя несколько дней после моего прибытия город вдруг был захвачен. В пылу сражения и пожара я увидел демона, всего в крови, с лицом, искаженным ненавистью, который мчался через трупы и кричал хриплым голосом: «Бейте! Бейте!» Это были вы, сын мой, вы, грозный мститель!
— Да, святой отец, вы сказали правду: грозный мститель!
— Вас называли Прекрасным Лораном, и я узнал, кто вы. Я хотел броситься к вашим ногам, поля пощадить несчастное население, но не посмел: мной овладел страх.
— Послушайте, отец мой, — откликнулся капитан, и его лицо выражало непоколебимую волю, — Бог мне свидетель, что я люблю вас и сестру своей матери больше кого-либо на свете; клянусь же вам памятью святой страдалицы, пред которой благоговею, что если когда-то представится такой же случай и вы решитесь заступиться за презренных испанцев…
— Что же тогда, дитя мое? — кротко спросила дама, наклоняясь к нему.
— Как я поступлю?
— Да.
— Чтобы не обагрять клинок своей шпаги вашей кровью, я воткну ее в собственное сердце! — вскричал молодой человек.
Присутствующие содрогнулись от этих слов, произнесенных с выражением страшной искренности и неумолимой ненависти.
— О сын мой! — прошептал монах. — Вспомните, что Спаситель простил на кресте своим палачам.
— Спаситель был Бог, отец мой, а я всего лишь человек; Он умирал добровольно, искупая вину всего человечества, Его жертва была возвышенна. Прекратим этот разговор, отец мой, я дал ужасную клятву и сдержу ее во что бы то ни стало. Да судит меня Господь, источник благости; я уповаю на Его правосудие… Продолжайте ваш рассказ, отец мой, время уходит, скоро мы должны будем расстаться. Близок час нашей разлуки.
— Итак, сын мой, уступая вашему желанию, я завершу свой рассказ. Сестра вашей матери имела мужество жить ради своего ребенка. Она до конца исполнила высокую обязанность, которую возложила на себя; но когда ее дочь достигла двенадцатилетнего возраста и могла обходиться без ее постоянных забот, силы и твердость духа покинули бедную женщину. Она решила сбросить иго жизни, она хотела умереть. Я был ее единственным поверенным, единственным другом; она созналась мне в своем решении. Долго боролся я против него, но под конец сделал вид, будто мало-помалу уступаю ее убеждению. Я обманул ее, чтобы не дать ей совершить страшное преступление, посягнув на свою жизнь.
— Боже мой! — прошептал флибустьер.
— Однажды, в отсутствие ее мужа, я дал ей выпить стакан темной жидкости, — продолжал монах, — она поверила, что это яд, и выпила залпом. Когда она очнулась, то была мертвой для всех, кроме дочери и меня. С той поры она живет, скрываясь от всех, в подземельях этого дома, и единственная ее отрада — поцелуй дочери.
