Дойти до горизонта - Ильин Андрей (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Первая перекладина далась довольно легко. Два метра — не высота. Со вторыми двумя метрами дело обстояло сложнее. Руками я дотянулся до поперечной перекладины. Был бы налегке, минутное дело подтянуть туловище и выжаться на руках. Но с парусом… Чем выше я подтягивался вверх, тем сильнее парус тянул вниз мою голову. Я предпринимал самые невероятные попытки, пытаясь взобраться выше. Я извивался среди мачтовых труб, как червяк, пытаясь зацепиться за гладкий металл всем, чем можно. Наконец я вполз на вторую перекладину. Но меня еще ожидала третья! Ее я осилил на удивление быстро, видно, уже появился определенный опыт.
Наверху мотало, как в вагончике аттракциона «Американские горки». Моих сил едва хватало, чтобы не свалиться вниз. Амплитуда раскачки составляла не меньше двух метров. Метр вперед, метр назад. И еще мелкие рывки вправо-влево.
Я обвил ногами и руками трубы, как лиана ствол дерева. Держаться с грехом пополам я мог, но мне же еще надо было привязывать парус! Чем? У меня даже зубы задействованы! Минут десять я болтался на топе мачты, как адмиральский вымпел, соображая, что можно предпринять. Мои челюсти уже болели от того, что приходилось держать зубы стиснутыми. Наконец я уловил в качке некоторую закономерность.
После серии резких бросков мачта застывала в некотором подобии покоя. Эти секунды я мог использовать. Выждав нужный момент, я оторвал правую руку от мачты, быстро захлестнул вокруг топа капроновый конец, напрягая мышцы шеи, подтянул парус. Теперь мне оставалось второй рукой перехватить конец веревки и затянуть узел. Какое-то время мне предстояло висеть на одних ногах. Ах как жаль, что наш обезьяний предок не оставил нам в наследство хвост, которым можно было обвить трубы, получив таким образом дополнительную опору. Нет, кое в чем природа дала промашку. Я разжимаю пальцы левой руки и лихорадочно кручу петли на веревке. Узел, как назло, не получается. Так всегда бывает, когда надо что-то сделать спешно. Я слышу нарастающий гул волны, затягиваю прямой узел, но тут, как специально, распутавшийся стаксель ловит порыв, распахивается под ветер и выдувается пузырем. Меня дергает вперед, я слышу, как хрустят мои челюсти. Я имею реальную возможность оставить все свои тридцать два зуба на парусе.
— Отпусти парус! — кричит кто-то снизу.
Но разжать челюсти я тоже боюсь. Пока они плотно сжаты, нагрузка на зубы распределяется равномерно, а чуть ослабь хватку, они вылетят по одному, как горошины из вылущенного стручка. Мне их жаль. Я к ним привык за последние двадцать лет. К тому же, как назло, перед самым плаванием в моем рту изрядно пошуровали стоматологи. За что же я страдал, спрашивается? Месяца пломбы не проносил. Нет, думаю, шалишь! Я со своей красотой запросто так не расстанусь! Лучше пусть всю челюсть выносит. Челюсть разом легче заменить, чем тридцать два зуба по одному вставлять.
Хорошо, кто-то догадался помочь мне, замотал парус вокруг оси. Перехватился я, затянул узлы. Зубы расцепил, и кажется, что все они теперь вперед смотрят, как поваленный штакетник. Даже пальцем проверил. Нет, нормально стоят, как всегда, только десны саднит очень, и шея как не своя — мышцы потянул, теперь любой поворот головы болью отдается. Вниз спустился — Монахова прицепилась.
— Улыбнись, — говорит.
Нашла время подначивать! Я головой мотаю и тут же от боли в шее скрючиваюсь. Монахова меня пальцами за подбородок хватает и серьезно требует:
— Улыбайся.
Ну, я ей обаятельно так, как Бельмондо, до мочек ушей оскалился. А она, вместо того чтобы сомлеть от такой очаровательной улыбки, мне в рот ватку сует. По деснам провела, ватку развернула, к глазам поднесла.
— Все нормально, — говорит, повернулась и пошла. Я за ней. Васеньев меня увидел, кричит:
— Андрюха, хватит лыбиться, кино уже сняли! Я спохватился, рот закрыл. До постели доплелся, начал одеяла расправлять. На то, что они мокрые, внимания не обратил. Лег и понял, что даже на бок перевернуться сил не осталось, последние на борьбу с парусом израсходовал.
Море грозно ухает, но у меня апатия наступила — я свое отстоял, пусть теперь другие нервничают. Скоро под бок ко мне подкатился Валера.
— Нормально, кеп, — зашипел он, — до утра Салифанов вахту тянет, потом мои три часа. Я не отреагировал.
— Слышь! — толкнул меня в бок Валера. Его распирало веселое оживление. Я продолжал молчать.
— Ильичев, не делай вид, что уснул. Когда ты спишь, это за пятьсот метров слышно, — не поверил моей неподвижности Васеньев.
«Неужели храплю?» — удивился я про себя.
— Слушай, а лихо ты на мачте болтался, как шимпанзе, честное слово! — похвалил меня Васеньев.
— Валера, я устал, — пожаловался я.
— Спи, спи, — любовно похлопал меня Валера по щеке, — заслужил.
В это время плот неожиданно дернулся и на все увеличивающейся скорости заскользил боком по волне. Так спускаются горнолыжники, чтобы из-под окантовки лыж фонтаном выплескивал искрящийся снег. Заревел близкий гребень. Что там происходит? Почему мы не разворачиваемся?
— Что случилось? — почти слово в слово повторил мою мысль вслух Валера.
Он быстро сел и завертел, как перископом, головой во все стороны. Я тоже хотел приподняться, но секунду промедлил, раздумывая — «окупятся» ли затраченные на вставание силы. На этот раз замедленная реакция меня спасла. Я успел только отлепить голову от рюкзаков, когда плот в повороте достиг точки, где плоскость потока ветра совпала с плоскостью парусов. Движение продолжалось только благодаря скатыванию с горки волны. Грот обвис, заполоскал туда-сюда, словно раздумывая, какой стороной взять ветер. Качнулся вправо, пододвинулся. Восемь квадратных метров парусины, словно плотина, встали поперек ветрового течения. Сейчас парус ничто не удерживало. Свободно болтающийся шкот змеей запрыгал по настилу. Парус, все убыстряя разгон, понесся к центру плота. Валера, почуяв опасность, начал поворачивать голову. Они неумолимо сближались — васеньевский череп и тридцатимиллиметровый дюралевый гик, подвязанный к парусу снизу. Все это продолжалось десятые доли секунды. Валера завершил поворот и в двадцати сантиметрах от своих глаз увидел надвигающуюся стену паруса. Испугаться он не успел. Труба гика с разгона впечаталась в его лоб. Раздался хруст, словно невдалеке разломили толстую сухую ветку. Валера без вскрика рухнул навзничь. Парус тяжело и бесшумно прошел в нескольких сантиметрах от моей головы, даже волосы шевельнулись на макушке. Шкот стравил последние сантиметры, рывком натянулся. Каркас плота дрогнул. В парусном спорте все происшедшее называлось бы «сменой галса».
Но обычно эта операция не имеет таких разрушительных последствий. Я наклонился над распростертым телом Васеньева, возле которого хлопотали Наташа и Татьяна. После увиденного я предполагал обнаружить две симметричные половинки васеньевской головы, расколовшейся от удара, как высохший грецкий орех. Но голова была одна. Валера лежал с выражением крайнего изумления на лице и быстро-быстро вертел во все стороны глазами. Причем, как мне показалось, один зрачок бегал по часовой стрелке, а другой — против. На лбу его бугром вздувался синяк.
— Валера, ты жив? — осторожно тронул я его за плечо, хотя наличие жизни в нем сомнений не вызывало.
Васеньев остановил бегающие зрачки на моем озабоченном лице и расплылся в совершенно идиотской ухмылке. Я даже испугался за его рассудок. Не придется ли по приезде домой Валере переводиться со второго курса института в подготовительный класс школы для слабоумных детей.
— Здорово трахнуло, — доверительно поделился со мной Валера.
Осторожно, двумя пальцами пощупал продолжающую расти шишку. Потом взглянул на парус, пытаясь удостовериться, не осталось ли на гике вмятины. Похоже, он отделался легкой контузией. Монахова опустила приготовленный к работе шприц. Чем мог помочь шприц при сотрясении мозга, мне лично непонятно.
— Здорово врезало! — зачем-то еще раз повторил Валера и хихикнул.
— Броня крепка… — негромко пропел Салифанов и выразительно постучал себя согнутым пальцем по лбу.
