Геном бессмертия - Говда Олег Иосифович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
— Что прикажете, господин оберштурмфюрер?
— Вы чувствуете этот запах.
— Так точно, господин оберштурмфюрер! — уверенным тоном подтвердил Пивоваренко. — Спутать невозможно… Шнапс.
— Немедленно открыть ворота! — стукнул прикладом автомата в железную створку Купченко. — Это приказ!
— Виноват, господин оберштурмфюрер, — уже не столь уверенно ответил голос. — Но у меня строгий приказ, я обязан доложить, господину гауптману… Разрешите?
— Валяй… Звони хоть самому Господу Богу… — сменил гнев на милость Корнеев.
Как офицер, он не мог не одобрить точное исполнение солдатом предписаний Устава караульной службы.
— Что ж, возможно, вы и в самом деле не так безнадежны. Только не испытывай мое терпение чрезмерно. Одна нога здесь, а другая — у телефона. Бегом!
Судя по заполошному топоту, этот приказ охранник бросился выполнять со всем, надлежащим рвением.
— Господин оберштурмфюрер не любит ждать! — крикнул ему вдогонку Пивоваренко, едва удерживаясь от смеха.
— Похоже, что и второй раунд наш, — подытожил Купченко. — Интересно, засчитают нам победу в связи с явным преимуществом, или только по очкам?
Караульный вернулся минут через пять. Но ожидаемого скрежета в замочной скважине так и не последовало.
— Чего замер, доложил? — вполне добродушно осведомился Корнеев. — Давай, открывай…
— Виноват, господин оберштурмфюрер, — все так же неуверенно ответил немец. — Но связи нет.
— Значит, вот как вы тут службу несете… — зловеще повысил голос майор. — Если б не я, то даже связь не удосужились бы проверить. Кто у вас здесь старший? Немедленно ко мне начальника караула!
— Я здесь, господин оберштурмфюрер! — ответил тот же голос. — Старший солдат Шульц.
— Что?! — Корнеев от удивления едва не перешел на родную речь. Но вовремя опомнился. — Ты хочешь сказать, что охрану такого важного объекта доверили всего лишь паре каких-то недоумков?
— Никак нет, господин…
— Послушай меня, солдат… — нетерпеливо прервал его майор. — Во-первых, я сам знаю, в каком звании нахожусь. Во-вторых, мне надоело разговаривать с воротами. А в-третьих, если ты сейчас же мне не откроешь, я прикажу своим парням перепрыгнуть ваш глупый заборчик и лично выбью тебе пару зубов. Надеюсь, ты поверишь слову офицера СС?
— Но, господин…
— И не хочу слушать больше никаких объяснений. Фельдфебель, считайте до пяти. А если ворота все еще будут закрытыми, вы знаете, как действовать. Время пошло…
Считать не понадобилось. Ключ в замке провернулся едва ли не раньше, чем Корнеев закончил гневную тираду, и "неприступные" железные створки, возмущенно визжа всеми петлями, приоткрылись достаточно широко, чтоб в них мог пройти человек.
Пивоваренко тут же проскользнул во внутренний двор и замахнулся для удара. Корнеев едва успел остановить его руку.
— Хальт! Отставить!
Увидев перед собой офицера и двоих солдат в эсесовских мундирах, прекрасно осознавая, что вот этот оберштурмфюрер сейчас стоит рядом, а все, кто мог бы заступиться за честно исполнявшего обязанности караульного, находятся отчаянно далеко, пожилой солдат, вместо того чтобы отдать честь, испуганно вытянулся в нацистском приветствии.
— Хайль, Гитлер!
— Хайль, — вялым взмахом кисти ответил Корнеев. И чуть удивленно поинтересовался: — Член партии? С какого года? Почему до сих пор рядовой? Разжаловали? За что?
— Никак нет, господин оберштурмфюрер. Я и в тридцать третьем уже был слишком стар для политики… Но, я всегда поддерживал нашего фюрера и национал-социалистическое движение. А в армию меня этой весной призвали.
— Фольксштурм, — хмыкнул Корнеев. — Понятно… Молодец. Впрочем, все те, кто был против нас, давно сгнили в исправительно-трудовых лагерях. Лучше объясни, как так могло случиться, что вас здесь только двое? И, кстати, куда подевался твой напарник?
— Рядовой Витольд пытается связаться с командиром. Он там, наверху. У аппарата…
— Фельдфебель, посмотрите, — распорядился Корнеев.
— Слушаюсь, господин оберштурмфюрер!
Купченко щелкнул каблуками, кивнул и вошел внутрь башни.
Видимо почувствовав что-то, пожилой солдат проводил его спину напряженным взглядом, но на большее не осмелился.
— Так я жду ответа на поставленный вопрос. Почему, как раз в то время, когда ожидается появление красных диверсантов, стратегически важный объект оставлен практически без охраны?
— Страте… странтеги… — неуверенно попытался повторить сложное слово солдат, но Корнеев нетерпеливо оборвал его.
— Отвечать!
— Не могу знать, господин оберштурмфюрер! — на одном дыхании выпалил тот. — После обеда, господин гауптман, позвонил и приказал шарфюреру оставить здесь двух людей, а отделение привести в поселок.
— Разве сегодня банный день?
— Никак нет, — чуть пообвыкнув, солдат позволил себе некую вольность, опуская в ответе обращение к офицеру по званию.
— Так в чем же дело?
— Не могу знать, господин оберштурмфюрер. Подробности мне не известны…
Сухой хлопок, более всего напоминающий треск ломающейся ветки не дал завершить разговор. И Корнеев, и солдат одновременно поняли, что должен означать этот звук. Причем, к стыду, увлекшегося разговором, майора, пожилой немец сообразил даже чуточку быстрее и успел схватиться за автомат. Видимо, сказалась так и не покидавшая его общая неуверенность и настороженность.
Но, к счастью для всех, не терявший бдительности, Пивоваренко быстро шагнул вперед и коротко, без замаха, точно выверенным движением, резко ударил фрица ребром ладони в кадык, сминая хрящ гортани.
Удар был таким молниеносным, что быстроте движений капитана мог бы позавидовать даже непревзойденный убийца кобр — мангуст. Солдат только захрипел, выпучивая глаза. Схватился обеими руками за горло и тяжело осел наземь. А уже в следующее мгновение, разведчики неслись вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени…
В комнате связи, возле телефонного аппарата, сидя на полу и сжимая в руке офицерский "вальтер", спиной к столу привалился молоденький парнишка в немецкой форме. С неестественно запрокинутой головой, непонятно как удерживающейся на худющей, словно у неоперившегося гусенка, сломанной шее. А рядом с ним, зажимая руками рану на груди, пуская ртом розовые пузырьки — отходил Купченко. Глаза у старшего лейтенанта уже подернулись смертной паволокой, но услыхав шаги товарищей, он сделал последние усилие и слабо произнес:
— Пацаненок… пожалел…, а он… пистолет… откуда только… не успел. Извини, командир… подвел я вас…
Василий закрыл глаза, и кисть его руки бессильно ударилась об пол, открывая на груди чуть темнее ткани мундира, совершенно крохотное пятнышко. Как раз напротив сердца.
— Как же ты так, старший лейтенант?.. — дернул щекой Корнеев, опускаясь рядом с убитым. — Как же ты так, неосторожно, парень?..
Но Купченко уже держал ответ за совершенные проступки перед более строгим судьей, и упреки живых больше его не задевали.
— Уходить надо, командир… — притронулся к плечу Корнеева Пивоваренко. — Ловушка это. Сейчас сюда фрицы со всей округи сбегутся.
— Вряд ли.
— Да точно тебе говорю. Иначе, зачем бы они с объекта охрану снимали? Специально внутрь заманивают, чтоб всех вместе прихлопнуть.
— Прощай Василий, — Корнеев закрыл веки погибшему товарищу и выпрямился. — Не горячись, капитан. Я понимаю, ты к другой боевой обстановке привык.
— Это ты к чему клонишь, майор? — насупился Пивоваренко.
— К тому, что когда с тобой ведет свою игру вражеская контрразведка, многое становиться совсем не тем, чем кажется на первый взгляд. Вспомни: зачем немцы всю эту бодягу затеяли? Чтобы нам что-то важное показать! И не просто показать, а так — чтоб диверсанты обязательно, обо всем увиденном, доложили командованию. Ну, и что мы здесь обнаружили? Пустую водонапорную башню? Нет, Олег, поверь моему чутью и опыту: пока фрицы нас не ткнут нас носом в нужный им объект, никакой стрельбы не будет. Смерть Василия — глупая, прости друг, случайность. По логике Абвера, русские диверсанты должны были без каких-либо усилий снять эту, с позволения сказать, охрану, состоящую из школьника и пенсионера, и продвигаться дальше. Кто же мог знать, что у советского офицера не поднимется рука на сопливого пацаненка, а тот — в свою очередь — настолько запуган антибольшевистской пропагандой, что решил стоять насмерть. Так что, зови наших. Перекусим, осмотримся, подумаем. С Василием по-людски простимся… И это, спасибо тебе, десантура. Я ведь тоже слишком заболтался. Вполне мог на пулю нарваться.
