Тень ислама - Эберхард Изабелла (читать полную версию книги .TXT) 📗
Рваное покрывало, наброшенное на голову и дополнявшее собою лохмотья Мохамеда, окончательно придавало ему вид библейского хлебопашца.
Поле расположено было на склоне косогора, среди хаоса холмов, над которыми подымалась голубоватая стена высоких гор.
Напротив, по другую сторону оврага, виднелись хижины Рабтов, из племени маинов.
Гурби [19] Айшубов находилось несколько в стороне, у подножия красной скалы. Оно состояло из четырех стен, сложенных из камня, с щелями, забитыми землею и травою, и крыши из «дисса». Единственным отверстием была очень низкая дверь, точно вход в берлогу. Плетень из шиповника и ветвей мастикового дерева днем скрывал женщин, а ночью служил убежищем для стада.
Мохамед был старшим, главою семьи. Два младших брата его жили под его крышей. Первый, Маджуб, был женат. Не интересуясь полевыми работами, он разводил овец и коз и посещал базар. Самый младший, Беналия, не походил на своих братьев. Ему было восемнадцать лет, и он отказывался жениться.
Он пас стадо и занимался браконьерством в горах. Вор при случае, неисправимо дурной человек, несмотря на крутые меры братьев, он целые дни проводил, сидя на скале и играя на бедуинской свирели или сочиняя песни. Во всем племени, может быть, только один он видел и чувствовал красоту окружающей природы, грозные тучи, собиравшиеся на вершинах темных гор, и улыбку солнца в долинах.
В хижине Беналия хранил почти презрительное молчание. Он не вмешивался ни в деловые споры старших братьев, ни в бесконечные пререкания женщин.
Последних в полутемной хижине Айшубов было много. Мохамед имел двух жен и Маджуб одну. Кроме того, были сестры, еще незамужние или уже разведенные, старые тетки и мать Айшубов, — престарелая бабка малышей, выраставших на спинах женщин, согнувшихся раньше времени. Это был своего рода двор, требовательный, хитрый, хотя и боязливый.
В то время, когда мужчины находились вне дома, женщины мололи зерно в маленькой, но очень тяжелой старой мельнице и пекли лепешки в земляной печи, походившей на гигантскую кротовину, закрывавшуюся котлом, налитым до половины водою.
В свободное время Мохамед и Маджуб, подобно другим мужчинам их племени, отправлялись посидеть на старых циновках возле одной хижины, где человек в блузе и тюрбане продавал кофе и чай.
Там говорили медленно, бесконечно, с озабоченностью крестьян, всегда внимательных к речам о земле; вычисляли урожай, сравнивали года, вспоминали последний базар.
Базар играет большую роль в жизни бедуина. Он действует на воображение феллахов, очень гордящихся базаром своего племени. «Он ходит уже на базар», — говорят обыкновенно о молодом человеке, достигшем зрелости.
Иногда кто-нибудь передавал наивную и стершуюся на языках сказку о кладе, спрятанном в горах и охраняемом духами, старинные легенды или прикрашенные рассказы о многочисленных еще и до сих пор пантерах и львах.
Набожность у этих берберских горцев накожная, а невежество в исламе полное. По религиозным счетам расплачиваются своими молитвами лишь старики. Но в то же время, марабу находятся в большом почитании. Страна усеяна куббами или святыми местами, куда весьма охотно идут на поклонение.
У айшубов один только Мохамед молился и носил на шее четки братства Шадулия…
В общем, дни этих людей текли в оцепенении покорности и однообразии нищеты, не знающей просвета.
Земледельческий год не предвещал ничего хорошего. Во время зимних посевов дожди растворили землю и превратили арабские дороги — крутые и извилистые тропинки — в потоки. В ожидании плохого урожая мааш (тяжелые бруски черного хлеба) становился дороже; заплатить подати будет трудно, и глухой стон и жалобы начали подыматься с холмов и долин.
Но ни в разговорах, ни в поступках феллахов не было ничего тревожного. Они всегда были бедны. Их земля всегда была твердая и каменистая. У них всегда был бейлик [20], которому нужно было платить подати. От своего золотого века бедуины не сохранили никаких воспоминаний.
Они жили короткими надеждами, в ожидании ближайших событий, долженствовавших принести немножко благополучия хижине: «Если Бог захочет, — урожай будет хороший…» или «Продадим телят и овец и получим немножко денег». Все это, даже в самом лучшем случае, не меняло течения жизни, но надежда скрашивала время и облегчало тяжесть нищеты.
…По своей природе бедуин ябедник и сутяга. Он полагает необходимостью своей жизни, почти почетом, иметь процесс в суде, вмешивать власти в свои дела, даже домаш-ния. Мохамед Айшуба и его брат много раз судились друг с другом не только у каида, но и у администратора, продолжая жить вместе.
В гурби главною зачинщицею ссор была Ауда, старшая из двух жен Мохамеда. Многословная и сварливая, она испытывала неодолимую потребность в брани, криках и сплетне. Когда ругань начинала переходить за пределы обыкновенного, Мохамед брал матрак и, отхлестав им свою жену, водворял на несколько часов спокойствие. Но хитрость и злость Ауды были безграничны. В особенности ненавидела она Лалию, младшую жену своего мужа, кроткую, красивую, едва достигшую брачного возраста. Та вечно отмалчивалась, вынося все прижимки Ауды и даже называя ее леллою (госпожою).
Не проявляя особой нежности, Мохамед, тем не менее, любил Лалию. Возвращаясь с базара, он каждый раз приносил ей какой-нибудь подарок, усиливая этим ненависть и зависть Ауды.
Последняя имела от мужа двух детей, девочек, и считала, что ее материнство помешает мужу прогнать ее. Но девочки были уже довольно большие, а любимец Мохамеда, Маммар, был сын Хадиджи, первой жены, которая умерла. Таким образом связь, прикреплявшая Мохамеда к Ауде, была довольно слаба.
Как это обыкновенно водится у берберов гор, родители Ауды еще более настраивали ее против мужа, чтобы вызвать развод с его стороны, ибо в таком случае он терял «седак» — выкуп за жену, которую они отдали бы снова замуж, получив за нее новую сумму денег.
Окончив пахать, Мохамед перемерил зерно и с болью в сердце увидел, что его не хватит на обсеменение поля. Не хватало на пятнадцать франков. Где взять эти деньги? Пойдет ли он, как в предшествовавшие годы, к г. Фаге или к кабиллам, живущим в «центрах» Монтенот и Кавеньяк? Как одному, так и другим он должен был уже несколько сот франков. Его земля и стадо Маджуба служили обеспечением.
У него продали уже с публичного торга ячменное поле и три отличных фиговых дерева, которые г. Фаге купил через одного из своих «хамме».
Ростовщики! И все же только одни они могли помочь его горю, ибо засевать нужно было во что бы то ни стало.
Мохамед принялся высчитывать, к кому лучше обратиться: г. Фаге одолжит ему зерно натурою по двойной базарной цене; кабиллы [21] за пятнадцать франков наличными деньгами заставят его подписать вексель на тридцать…
Думая о ростовщиках, Мохамед медленно шел вдоль своего поля. Холодный ветер с воем налетал на него, забираясь в старый разорванный бурнус, висевшую лохмотьями гандуру, и точно выплакивая свою неизмеримую печаль вокруг этой человеческой печали.
«Центр» Три Пальмы, или, по-арабски, Бузрайя, представляет собою поселок, созданный властями. Колонизационные участки выкроены были из лучших земель, принадлежавших племенам хеми и багадура. Несмотря на это, европейский поселок обязан своим относительным процветанием только большому арабскому базару, бывающему по пятницам.
На пыльном косогоре, под эвкалиптами с покрасневшею от холодов листвою, собирается большая толпа; бурнусы серые, бурнусы коричневые, бурнусы белые. Среди криков людей и животных бедуины ходят взад и вперед. Одни прибывают, другие устраиваются. Всех этих людей сгоняет сюда одна мысль — о наживе. Продать возможно дороже, купить возможно дешевле, по нужде обмануть — вот цель всей этой пестрой толпы, смешанной из европейцев, арабов, кабиллов и жидов…
