Вам — задание - Чергинец Николай Иванович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Звезды начали расплываться и бледнеть в глазах. Таня плакала молча. Ей было страшно за Петра, за детей. «Господи, когда она кончится, эта война? — И подумала о том, что война может кончиться только тогда, когда мы победим. — Но ведь многие, в том числе и я, ничего не делаем для победы. Мой муж сражается на фронте, а что делаю я? Сижу и жду, плачу и дрожу от страха. Нет, я должна бороться с фашистами».
Она тут же с удивлением заметила, что такая мысль к ней пришла впервые за военное время. До этого она никогда не задумывалась о своем месте на войне. Ей казалось, что воевать должен кто-то другой, и вдруг поняла, что воевать с врагом должен каждый.
Ей стало стыдно, что она, молодая, здоровая женщина, сидит и ждет, когда прогонят врага, завоюют для нее и детей спокойную жизнь. Ей захотелось сейчас же бежать к Антону, спросить совета, но она сдержалась, не хотела мешать беседе матери и сына.
Неожиданно Таня вспомнила деда Петруся, который привез ей картошку и муку. «Надо с ним поговорить», — решила она и, успокоенная принятым решением, направилась в дом.
16
МИХАИЛ ИВАНОВИЧ СЛАВИН
В душе Михаил Иванович был готов к любым неожиданностям, даже к самому худшему. Он понимал, что у немцев есть специалисты, способные определить, каким шрифтом печатаются подпольные газеты и листовки, да и гестапо методично, одного за другим проверяло всех работающих в типографии.
Славин так задумался, что даже не заметил, как к нему подошел один из рабочих и сказал:
— Славин, тебя начальник цеха к себе кличет!
Михаил Иванович молча кивнул головой, вытер тряпкой руки и пошел к выходу. Тревожно екнуло в груди: «Чего ему надо?» Толкнул обитую кожей дверь и оказался в небольшом, хорошо знакомом кабинете. Кроме начальника цеха, в кабинете сидели трое незнакомых мужчин. Один из них спросил:
— Михаил Иванович Славин?
«Немец», — догадался Михаил Иванович и почувствовал, как мгновенно покрылся лоб холодным потом.
— Да, я.
— Вам надо проехать с нами для беседы.
— А вы кто?
— Представители немецких властей. — Он молча поднялся со своего места. Словно автоматы, вслед за ним вскочили двое других.
Славин взглянул непонимающим взглядом на начальника цеха. Но тот молча смотрел мимо. Михаил Иванович растерянно спросил:
— А как же работа, у меня же срочное задание?
— Не волнуйтесь, все мы работаем на великий рейх, — ухмыляясь, ответил мужчина и скорее приказал, чем предложил: — Пошли!
Он первым, не прощаясь с начальником цеха, вышел из кабинета, за ним — Славин. Два других пошли чуть сзади по сторонам.
«Гестапо, нет сомнений, гестапо, — взволнованно думал Михаил Иванович, — хоть бы своим сообщить. Но как?»
На улице у входа стояла легковушка. Старший сел рядом с водителем, а Михаил Иванович оказался на заднем сиденье между двумя другими. Машина сразу же тронулась и поехала по бывшей Советской улице, проехала мимо Комаровского развилка и пошла дальше, к центру города.
Михаил Иванович грустно смотрел на редких прохожих, идущих по разбитой, залитой солнцем улице, но, уловив на себе взгляд сидевшего справа охранника, перевел глаза.
Мысленно он уже готовил себя к допросу. Решил, что, конечно, он будет все отрицать, но во время допроса надо попытаться выяснить, что известно немцам.
Его привели в довольно большой кабинет. В нем было только одно окно, выходящее во двор, и после яркого солнца было мрачно. За большим двухтумбовым столом, развалившись в кресле, сидел худощавый лысоватый мужчина. Он кивком головы отпустил доставивших Михаила Ивановича людей и кивнул на стоявший у стола венский стул:
— Проходите, Михаил Иванович, присаживайтесь, отдохните после жары на улице.
Он старательно выговаривал каждое слово, но говорил по-русски довольно чисто.
— Меня же прямо с цеха забрали, так что жары я, можно сказать, и не почувствовал, — ответил Михаил Иванович и даже сам удивился, что так спокойно говорит. Ждать нового приглашения не стал и сел. Стул противно заскрипел, казалось, он еле выдерживал вес человека. Немец, не меняя позы, представился:
— Меня зовут Курт Штарц. Я буду вести следствие по вашему делу.
— Моему делу? — удивленно спросил Славин. — Какому делу?
Штарц криво ухмыльнулся, встал со своего кресла, взял стоявший в углу кабинета свободный стул и уселся напротив Славина.
Делал он все это медленно, каждое движение было неторопливым, держался расслабленно. Весь вид его говорил, что ему все известно, а все остальное — это не так важно, просто так — формальность. Он сделал продолжительную паузу, во время которой Славин успел разглядеть его. Рост высокий, волосы длинные, пепельные, глаза бесцветные, цепкие, злые. На длинном остром носу небольшой шрам, под носом словно приклеенные маленькие светлые усики. Одет в добротный костюм. Штарц словно специально выжидал, давая возможность Славину насмотреться на него. Наконец он нарушил молчание:
— Спрашиваете, какое дело? Дело о печатании листовок и газет, которые набирали вы.
— Каких газет? Каких листовок? — деланно удивился Славин.
— Не надо, Михаил Иванович, не надо так вести себя в гестапо. Вы сначала выслушайте меня, а затем можете говорить все, что угодно. Мы, немцы, народ точный. Прежде чем доставить вас сюда, мы хорошо познакомились. Знаем, что до войны вы были передовиком, лучшим работником.
— Все старались хорошо заработать... — неопределенно проговорил Славин, но немец перебил его:
— Не надо, Михаил Иванович, не надо. Все, да и не все старались быть в передовиках. Но мы, немцы, ценим трудолюбие и уважаем тех, кто умело и хорошо работает. Поэтому вы не скромничайте и не стесняйтесь своей хорошей работы. Мы хотим, чтобы вы и сейчас хорошо трудились и сотрудничали с нами так же честно и добросовестно, как и с Советами. Мы знаем, что большевики втянули вас в свои сети, принудили принять участие в выпуске газет и листовок, призывающих население к бунтам, нападениям на немецких солдат, поджогам и другим бандитским действиям. Мы понимаем, что вы согласились не по своей воле, у вас же дети, жена. Учитывая все это, мы решили не применять в отношении вас репрессий, а поговорить с вами откровенно. Сейчас я хочу спросить вас только об одном: согласны ли вы, продолжая работать, как и прежде, сотрудничать с нами?
— Господин следователь, я же и так сотрудничаю с вами. Никто меня не может упрекнуть в обратном...
— Вы что, не понимаете, о чем я говорю? Или делаете вид, что не понимаете? Я вам еще раз объясню. Нам нужна ваша помощь, а именно: адреса явок, фамилии подпольщиков, их подпольные клички, где печатаются листовки и газеты. Я гарантирую сохранить ваш рассказ в тайне. Как видите, сейчас я вопросы задал предельно точно и повторяю, что если вы не согласитесь сказать мне правду, то мы заставим говорить и вас, и вашу жену, и Женю, и Володю. У нас для этого есть все возможности и средства.
— Но я же ничего не знаю. Мне ничего не известно ни о подпольщиках, ни о тех, кто печатает эти листовки и газеты...
Штарц сверлил Славина сузившимися, казалось, налитыми холодной сталью, глазами. На скулах беспокойно, словно пульсаторы, зачастили желваки. Славин думал: «Что же им известно? Арестуют меня или отпустят?» А потом ему стало все безразлично. Михаил Иванович понял, что живым его отсюда не выпустят. Штарц перестал смотреть на него немигающим взглядом. Он прошел к дверям и распахнул их. В кабинет вошли двое гестаповцев в форме с пистолетами, висевшими в кобурах на поясе спереди. Штарц подошел к Славину и стал напротив:
— Я вам даю последнюю возможность одуматься и последовать моему совету.
Михаилу Ивановичу показалось, что гестаповец сейчас ударит его, и он внутренне сжался, готовый к этому. Но Штарц обошел вокруг стола и сел в кресло.
— Вас отведут в камеру, и вы подумайте. Даю вам срок до завтра. Не согласитесь, пеняйте на себя.
Славин встал и молча пошел к дверям. Он понимал, что убеждать Штарца в своей невиновности бесполезно. Под конвоем двух гестаповцев он шел по узкому длинному и мрачному коридору, затем по лестнице спустился в подвал.
