Злой дух Ямбуя - Федосеев Григорий Анисимович (читать книги регистрация .txt) 📗
Мы долго рассматриваем голец, пытаясь запомнить приметы на его мрачном лице- они могут послужить нам ориентирами. Ямбуй суров, безмолвен и дик, местами даже неприступен. Какую страшную тайну хранит он в своем гранитном спокойствии? Какую неожиданность готовит нам этот каменный идол?
— Однако тут ночевать будем.Смотри, олень шибко морился,дальше не пойдет, — говорит Долбачи, склонившись на посох.
Лицо его осунулось, вид мрачный. Надо бы остановиться: и люди и олени дошли, что называется, до изнеможения. Сегодня мы не отдыхали, как обычно, в полдень. Но кто откажется от возможности переночевать на берегу реки, когда она так близко? До нее километра два. Надо непременно дойти, и наши мученья будут окуплены с лихвой.
— Нет, Долбачи, пойдем к Реканде, там и оленям привольно, и нам будет лучше.
Проводник смотрит на закат усталыми глазами. Безропотно начинает криком и пинками поднимать оленей. Бедные животные, на них больно смотреть, как мы их замотали.
Тяжело поднимается Павел, растирает руками колени, но ноги едва разгибаются, еще хорошо, что в руках посох.
— Пошли! — командую я охрипшим голосом.
Караван устало закачался на спуске.
День на исходе. Солнце опалило хребет и вечереющую равнину. Рыжие деревья в огне, горят перелески, пожаром охвачены болота. Над залесенными падями поднимается туман, и на нем вспыхивают алые пятна.
Метров через триста неожиданно вышли на звериную тропу. Она показалась нам асфальтовой дорогой, хотя это была неширокая, давно не хоженная, едва протоптанная по зеленому мху стежка.
Но все обрадовались. Павел даже запел:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек…
Дальше мы пели вдвоем, и от песни стало легче. Долбачи тоже повеселел, прибавил шаг.
Караван крупным косогором обошел обрыв, и мы спустились на дно долины. Последним препятствием до берегового леса был неширокий зыбун, густо усеянный переспелой морошкой. Желтые ягоды, точно крупинки золота, соблазнительно лежали на пышном бархатисто-зеленом покрове.
За зыбуном — густая лиственничная тайга, запорошенная увядающей хвоей и пахнущая спелым ольховым листом. В ней уже сумрак позднего вечера. Но в сквозных просветах деревьев еще колышется еле уловимый свет.
Еще несколько минут мы идем по лесу, выбирая поуютнее место для ночевки. Вечерняя тайга необычно гостеприимна. В ней и прохлада, смешанная с запахами рододендронов, хвои, увядших папоротников, и будто для нас наброшен на «пол» ковер из вечнозеленых пышных мхов. Каждое дерево приглашает поселиться под его разлапистыми кронами. Но мы вдруг стали разборчивыми, продолжали бродить по лесу в поисках лучшего места. А расположились на открытом высоком берегу Реканды. Тут ко всем прелестям леса прибавляется речной ветерок — он всю ночь будет отпугивать от нас комаров.
Будто чья-то невидимая рука гасит последние блики света на макушке елей, на холме и, наконец, на далеком пике. Над рекой проносится пепельно-серый туман, гонимый ветром. Лес уходит в ночной покой без птичьих песен, без шорохов — молча.
Вот и кончился длинный путь к Ямбую — это смягчает усталость. Кажется, все трудности остались позади.
Долго сидим у жаркого костра, пьем чай. В ночь уходят тени. В синеве над нами прорезаются звезды. На поляне мелодично — перезваниваются бубенцы.
Павел с Долбачи забираются в палатку. Загря эту ночь на привязи. Я подкладываю в костер побольше дров. Стелю спальный мешок, ложусь лицом к костру. Смотрю, как бушует пламя, как в синеве расплавленных углей возникают дворцы, громады гор, глубокие пропасти, а то вдруг встанет какое-то страшилище, глянет в лицо, и все вмиг исчезнет.
Однако ночь готовила нам неприятный сюрприз. Еще далеко до рассвета мой слух уловил какой-то подозрительный треск. Я вскочил. У затухшего костра стоял встревоженный Долбачи. Поднялся и Павел. По редколесью, обгоняя друг друга, бешеными скачками бежали олени. У стоянки они все враз остановились. Повернувшись к своему следу,животные со страхом прислушивались и вздрагивали при малейшем звуке.
Я схватил карабин, и два мигнувших пучка света потрясли взрывом отдыхавшую в прохладе тайгу. Олени опять бросились врассыпную, но тут же остановились. Загря неистовствовал на привязи. Где-то за рекою, в каменных складках Ямбуя, заглохло последнее эхо выстрела.
— Может,дукту (рысь) ходит близко, — сказал Долбачи после короткой паузы.
Из темной глубины леса донесся унылый волчий, вой, и стало жутко. Вой разросся в целую гамму бессильного отчаяния и замер на высокой ноте.
Проводник с беспокойством взглянул на стадо, и ужас отразился в его глазах.
— Однако, один орон (олень) кончал!- крикнул он, и с Павлом, похватав ружья, они скрылись во мраке ночи.
Вой повторился. Долина захлебнулась отвратительным звуком, и все живое оцепенело не в силах превозмочь страх. Волки, кажется, справляли тризну.
Загря, как на иголках, не может успокоиться. Его тревожили какие-то звуки, недоступные моему слуху.
Разгорелся костер. Олени стали кормиться. До конца ночи я не отходил от животных.
Над Рекандой победно встают призрачные облачка тумана. Они колышутся и, послушные ветерку, уплывают одно за другим навстречу утру. Оно уже начинается во тьме за отрогами. Еще до того, как исчезнуть последней звезде, над перекатом хлестко ударил таймень, в лесу проверещала какая-то пичуга, над стоянкой просвистела пара гоголей. Рождался новый день…
События ночи не на шутку обеспокоили нас. С потерей оленя еще можно было смириться, но нас пугало другое: волки, так легко овладев добычей, теперь не отстанут от каравана. Сотни километров они способны скрытно идти его следом, терпеливо выжидать момента, чтобы еще поживиться. Заклятый враг оленьих стад, волк из всех хищников самый ловкий, хитрый и осторожный. Тут, в глуши лесов, он чувствует себя неплохо и в поединке с человеком не собирается отступать.
Теперь нас ожидали тревожные ночи.
По-осеннему долго томилось утро. По реке задула низовка. Быстро расправляемся с завтраком. Вьючим оленей и, пока утренний уровень воды в Реканде низкий, спешим перебрести на противоположный берег реки. Долбачи хочется скорее покинуть «худое» место, спрятать следы каравана в бурлящем потоке Реканды и этим обмануть волков.
Мы уже готовы были тронуться в путь, когда Павел, заливая огонь, случайно взглянул на реку и зашептал, задыхаясь:
— Смотрите, зверь!
Опаленный его шепотом, я сбросил с плеча карабин.
— Где?
На противоположной стороне сквозь редколесье по откосу ломился во всю прыть черный, в белесоватых чулках крупный сохатый. Из-под ног летела клочьями земля, трещал сушняк, точно тысяча чертей гналась за зверем. Не различая, что впереди, не замечая ни крутого спуска, ни чащи, ни колодника, сохатый опрометью выскочил на каменный берег. Огромный и в то же время поджарый, как скаковая лошадь, он гигантскими прыжками бросился в реку, вздыбил гору пенистых волн.
Плыл торопливо. Были видны лишь его длинная голова и рога, похожие на корни засохшего дерева. Течение уносило его вниз. И через минуту зверь пропал в кривуне за наносником…
— Долбачи, кто мог так напугать его?
— Медведь или человек. Волк днем на большого сохатого не нападет. Реканду перейдем — узнаем.
Прошла минута, другая… Никто не появился на следу.
Долго ждать не захотели. Спустились к реке.
Вырвавшись из гранитной щели к равнине, Реканда все еще не может успокоиться от бешеной крутизны, от порогов и скал, преграждающих путь. Ревет, бросается по сторонам, как разъяренный зверь, скачет по шиверам, живая, трепетная, ненасытная.
— Ты думаешь, перейдем? — неуверенно спрашивает проводник, кивая в сторону брода.
— Я утром ходил по реке, в других местах еще хуже.
— Тогда будем тут переходить, — и он, осмотрев вьюки на спинах оленей, вскочил на учага. Но не сразу тронул караван, еще поглядел на беснующийся перед ним поток, выбирая проход между крупных обломков.
