Алмазная цепь - Сафронов Виктор Викторович (книги бесплатно txt) 📗
В первую очередь добрался до трезвого Стырина.
- Генерал, опять ты все просрал? — говорил мягко, даже непринужденно, без учета того, что беседует с трезвым и здоровым мужиком. — Почему курьер задерживается? Мне звонили из Бельгии, сказали, что деньги поступили, нам подобрали лучший товар… Ты, давай, «мусорская» морда, не будь мудаком, начинай работать. Не думай, что тебе удастся меня обмануть.
Стырин отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи и пошел в домик, где к приезду постояльцев уже был накрыт стол. Все остальные, т. е. Шолошонко и Петька Петух потянулись за ним.
Генерал подойдя к столу, не торопясь рассортировал по ранжиру бутылки, затем закуску. Рюмку, как бесполезную вещь, убрал в сторону. По привычке налил себе пол-фужера коньяку и крякнув, выпил. Подзарядившись, начал парировать обидные речи в свой адрес.
- Ты, Сашка, за языком-то следи, — он явно обиделся на намек, что якобы он пытается дурить подельников. — Тебя, начальника сраного, мы все, не жалея сил и здоровья, создавали, старались. Думали, что ты будешь человеком, а ты гадости в мой адрес пиз…шь. Смотри, бля…га, мы можем и поправить эту ошибку. Начинаешь собачиться с друзьями, подозреваешь нас в чем-то… Последнее дело так к нам относиться.
Ему бы промолчать. Но выпитый еще с прошлого вечера коньяк, говорил вместо него и почему-то изъяснялся во множественном лице.
Шолошонко услышанным был несколько обескуражен. Он и раньше слышал разные грубости он Стырина, но на этот раз тот уж слишком осмелел.
Пришлось резко давать крен и сбавлять обороты.
- Ты на меня, Стырин, не обижаться должен, а понять, — он говорил тише и без оскорблений. — Мы с военными завязались? Завязались. А у них сам знаешь, с понятием об офицерской чести не все в ладу, армия-то по-прежнему, рабоче-крестьянская… Вон бывший их министр, с его помощью пол-Германии разворовали, на миллиарды нагребли, а стоило, всего лишь про его машину, щелкоперу-писаке заикнуться, так они его взорвали вместе с редакцией.
Они опять помолчали. Стырин воспользовался паузой. Выпил и нагнувшись над столом, подцепил здоровой кусок отварной, мочалистой говядины. Намазал его горчицей и стал уплетать со здоровой краюхой хрустящего хлеба.
Шолошонко обратился к Петуху, удобно устроившемуся у стола и кидающего в свою топку все, что рядом стоит и до чего он мог дотянуться:
- А ты чего молчишь, архангела из себя строишь, или только водку жрать мастак?
Тот вскочил и сразу по привычке стал оправдываться.
- Что ты. Это не я, это все Стырин тормозит, — он стал одергивать пиджак и тыкать в сторону генерала. — Он… Он главный саботажник. Надо призвать к ответу распоясавшихся мерзавцев, пусть они знают, что у демократии…
- Еще одно слово, — не давая закончить яркий призыв газетной передовицы, угрюмо пробурчал генерал. — Прям щас, дам в зубы…
Петух притих, затравленно оглядываясь.
Ладно, — примирительно сказал Шолошонко. — Успокойтесь… Меня очень волнуют настроения военных. Мы должны были передать им первую партию камней еще две недели назад. Если так дальше пойдет, они нас или сдадут гебистам, или сами ухлопают. В этом случае, история и наш чумазый народ не простят нам то, что мы, как эти выжившие из ума «гекачеписты», не смогли воспользоваться историческим моментом и взять власть в свои руки.
Стырин пьяно ухмыльнулся.
- Не любишь, ты Сашка свой народ, — он откровенно издевался над своим дружком и когда-то начальником. — Разве так можно на него говорить — «чумазый»?
- Наоборот, очень люблю,
От искренности, Шолошонко даже наморщил свой мощный, двухпальцевый лоб. Но лучше бы он этого не делал, т. к. его роскошная шевелюра, съехала набок и упала под стол. Впрочем, Шолошонко, «обнажив нерв эпохи» — сияющую плешь, не обратил на ее утрату никакого внимания. Он продолжал излагать свою позицию:
- «Чумазый», это только любя. Я его люблю именно таким… Если бы не оно, если бы не это вороватое и спившееся стадо, — он на секунду задумался, вспомнил, что хотел сказать и продолжил. — Если бы вместо него, к примеру, было что-то организованное и сплоченное. Меня бы давно, кстати, вместе с тобой Стырин, на вилы подняли. А так, сам видишь, живу и за его счет радуюсь, хотя и кнут из руки не выпускаю.
Вот, вот, — заржал Стырин. — Я же говорю, не любишь ты нас, народ русский.
Шолошонко казалось не слышал его замечание, а еще активнее продолжал развивать свою мысль, которая быстро закончилась.
- Кнут для вас обязательно нужен. Вас сволочей только выпусти из загона, только перестань хлестать и начни кормить, вы такого нагородите, — он осекся, посмотрел на притихшего от ужаса Петю Петуха, потом на генерала и спокойно произнес. — Стырин, кончай меня дурить. Я все твои хитрики, наизусть знаю. Курьер выехал из Антверпена сегодня. Организуй ему встречу по первому разряду, чтобы не один волос не упал с его головы.
Генерал смешался. Казалось, даже звезды на его кителе и те покраснели, то ли от стыда, то ли от выпитого коньяка. В настоящий момент, это было не столь важно. Генерал набычился и молча вышел. Вслед ему неслось шолошонковское эхо.
- Смотри, Стырюга-ворюга, путем уменьшения звезд на плечах, генерал-лейтенант легко превращается в обычного прапорщика…
По тому, с какой силой хлопнула дверь кабинета, Стырин услышал этот крик.
- А ты, Петя, Петушок, Золотой гребешок, не будь козлом, понаблюдай за нашим «мусорком», чтобы этот скудоумок, не переметнулся в противоположный лагерь, — и для того чтобы окончательно его дожать, добавил. — Смотри, Петрович, на зоне, воры, очень быстро меняют Петуха с большой буквы, на самого обычного «петушка» с продырявленной задницей. На радость всем уркам, загоняют таких как ты под нары и делают из них пассивных педерастов.
Тот замахал руками и стал признаваться в вечной преданности.
Шолошонко, устало махнул рукой.
- Ладно уж, знаю я вашего брата… Иди себе с богом. Там у тебя такой же стол накрыт, закуси чем богаты и вали отсюда. Начинай выполнять поручение, — и добавил, обращаясь к себе уже тише. — Устал я с вами. Не знаешь с какой стороны и кто, нанесет удар в спину…
ГЛАВА 32
Эмоции, человеческая брезгливость, стереотипное мышление…
Было явно видно, что эти молодые «вьюноши» являлись моими бывшими коллегами по служению, велико-безликой Отчизне. С боем прорываться сквозь их реденькую цепь я не мог. Также они не дадут перескочить в их присутствии через забор, на охраняемую территорию дач и коттеджей.
Убивать их расслабленных и благодушных? Также никак нельзя. Во-первых, какие-никакие, а молодые люди, за койко-место в питерской общаге выполняющие задание руководства, а во-вторых, наложив на них руки, сразу раскрываю свое прибытие.
- Ладно, пиз…уй отсюда… Подальше, — с облегчением заявил любитель минета, пытаясь сохранить свое лицо, и, строже. — Чтобы мы тебя х-х-х…, больше здесь не видели.
- Если чего еще надо сделать, — просто сказал я, рассматривая десятирублевку. — Так вы только скажите. Тем более, что кроме чесотки, вшей и туберкулеза, у меня ничего не было, а сейчас вот деньги появились…
- Иди, иди, — повторил главный, инстинктивно отшатываясь и вытирая руки о молодецкую грудь. — Забирай свои бутылки и мотай подальше.
«Не говори, что мне надо делать и я не скажу, куда тебе следует идти.» Невпопад подумалось мне, отчего вид стал еще более дурацкий. Служивые поняли мое смятение по-своему.
К матери иди… — указали они мне конкретное направление. — К ней… К матери, дуй-****…
Мучительно гремя собранной коллекцией пивных и водочных посудин, я, гордо подняв голову, с чувством повышенного собственного достоинства, удалился по указанному операми адресу. Чтобы не страшно было ходить по густым зарослям, я громко декламировал стишок великого поэта-гуманиста (забыл, правда какого).
