Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
– Подари, Анатолий Алексеевич просит! Он в долгу не останется.
Так и стали эти лайки любимыми и единственными собаками губернатора: фокстерьер в первый же день попытался взять верх над новенькими, однако зверовые собаки сделать этого не позволили, и тогда он просто ушел из дома. А разъевшийся комнатный спаниель от ревности перекусал всех домашних и настолько озлился, что пришлось свести к ветеринарам и усыпить.
Зубатый забрался в вольер и присел. Взматеревшие кобели не проявляли прежней щенячьей ласки, однако все-таки ткнулись носами в щеки, потерлись мордами о колени и завиляли хвостами. Они существовали рядом уже третий год, и теперь он хорошо знал повадки этих добродушных, беззлобных к человеку собак, что бы там ни говорили, но готовых признать за хозяина любого, кто кормит и берет с собой на зверя. И чем выше у них охотничьи качества, тем безразличнее им, кто из людей станет вожаком стаи. Вначале это обстоятельство шокировало, и надо было еще привыкнуть к столь неожиданной продажности. Он отлично помнил преданность и верность служебных псов, того же Грома – черного терьера, который заболевал, если Зубатый на день задерживался в командировке, отказывался есть и пить до тех пор, пока вновь не почувствует на голове хозяйскую руку. Было тайное подозрение, что и погиб-то он по своей воле, когда Зубатого полтора месяца не было дома, а Саша вывел его погулять (тогда еще жили в обыкновенной квартире на Химкомбинате) и не удержал – будто бы в поле зрения Грома попал кот. Пес вырвал поводок из рук подростка, рванул через улицу и угодил под колеса...
Зубатый сжал кулаки и усилием воли остановил воспоминания – дальше нельзя слушать чувства, потому что нить памяти уже опять приплелась к Саше. Он механически ласкал и гладил любимых собак, играл с ними, таская за хвосты и вызывая тем самым веселый визг. В замкнутом пространстве вольера он окончательно успокоился, согрелся собачьим теплом и забыл больную старуху и даже дом на Серебряной улице. Но стоило выйти во двор и затворить дверь, как перед глазами, будто наваждение, вновь встала девятиэтажная коробка с квадратами ярких окон, и вкрадчивый старушечий голосок пропел за спиной: «А что, батюшка, тянет на это место?..»
Зубатый умел владеть собой, считал себя достаточно хладнокровным, понял, что такое неврастения, глядя на некоторых слабонервных сотрудниц аппарата да в последнее время на свою жену, и не хотел поддаваться излишним чувствам, способным в короткое время разрушить психику. Он держался все эти полтора месяца, зажимая себя в кулак, хотя физически ощущал, как горе, будто едкая кислота, уже поразило и атрофировало определенный участок мозга, отвечающий за силу воли. И все равно Зубатый держался, стараясь даже не прикасаться мыслью к случившемуся, и ничего не мог поделать только с невероятным притяжением к дому на Серебряной улице. Но и это бы он пережил, перемолол в себе необъяснимые желания, и болезненная короста постепенно отвалилась бы сама, да сегодня неведомо откуда возникшая старуха сковырнула ее с хирургической беспощадностью.
Он стоял на хозяйственном дворе губернаторского поместья, теперь уже чужого, слушал лай собак в вольере и в самом деле ощущал, будто ему отрубили правую руку: чувствительная кисть, недавно ласкавшая собак, почему-то онемела, очужела, как бывает, если отлежишь во сне.
Стоял, думал и признавался себе, что все было не так, что от спаниеля не он пришел в восторг на утиной охоте, а Саша, и это он попросил купить щенка. И он же потом вынудил взять у егеря фокстерьера. Зубатый только радовался внезапному пристрастию сына к охоте и животным, поскольку всегда считал, что на Сашу большое влияние оказывают жена и старшая дочь, что он из-за постоянных разъездов, командировок да и самой работы отца получает женское воспитание, поскольку начиная с детсада и до старших классов школы его окружали женщины-воспитатели, женщины-учителя и женщины-репетиторы. И теперь то, чем наполнили его, надо было разбавить мужским началом, а что здесь может быть лучше охоты, где чисто мужской коллектив, где с оружием в руках нужно добыть зверя? Испытать стресс, ощутить адреналин в крови, попробовать перешагнуть через собственный страх, когда в лесной кромке лежит раненый зверь и надо идти добирать его, лезть в сумеречные заросли без прикрытия и собак.
Все было не так! Не Зубатый, а Саша стрелял тогда по медведю и сделал подранка. Это он рвался идти на добор, ибо у него в первый и в последний раз светились глаза истинным мужественным огнем. И они бы пошли вместе, плечо к плечу или спина к спине, но вмешался Хамзат – не пустил и сам не пошел. Кричал на все поле, грудью становился на пути и еще совестил, мол, ты куда сына родного толкаешь? А Сашу нужно было натаскивать по кровавому следу, как молодых кобельков, только один раз дать возможность отработать по раненому зверю, и он бы родился мужчиной, и тогда бы не случилось того, что случилось...
А пока ждали охотоведа с собаками, он перегорел, обвял, потерял интерес, хотя это он подошел и дострелил медведя. И потом выпил со всеми, но уже стеснялся поздравлений с полем, краснел, как девица, и первого добытого зверя обходил стороной. Случайно перехватив его взгляд, Зубатый увидел не семнадцатилетнего парня, а перепуганного, растерянного мальчишку с вопросом в глазах – что я натворил?..
Но еще оставалась надежда, ибо Саше понравились лайки, и он вроде бы загорелся, однако не хватало ни смелости, ни мужества самому попросить их. Зубатый понимал, что вот так, своей властью, забирать у хозяина выкормленных, выпестованных, к тому же теперь проверенных в деле собак нельзя ни по каким правилам и законам. Понимал и одновременно хотел спасти положение, и стал говорить охотоведу, мол, не плохо бы этих лаек подарить молодому охотнику, чтобы он до конца испытал миг счастья и навсегда пристрастился к мужскому занятию, – в общем, неверные, неправильные слова произносил, потому и не мог быть убедительным. Охотовед слушал и лишь моргал, не зная, как относиться к столь неожиданной, «незаконной» просьбе губернатора, и тут опять влез Хамзат. Отозвал в сторону и объяснил популярно, по-кавказски, дескать, что гостю понравилось – подари, а он уж отдарится, не беспокойся. Зубатый и отдаривался за кобельков вот уже два года: сначала нашел спонсора и заставил его раскошелиться на новый «УАЗ» для охотоведа, потом пригнал ему колесный трактор. А у охотоведа аппетиты лишь разгораются, недавно запросил трелевочник и делянку строевого леса, чтобы зимой, в межсезонье, подзаработать на продаже древесины – зарплата маленькая...
Да наплевать бы на все, пойди эти собачки на пользу! Не спасли они ничего, и после той медвежьей охоты Саша замкнулся, долго ходил молчаливым, а потом вдруг принес и сдал отцу дробовое ружье и чешский карабин «Брно», привезенный в подарок из-за рубежа. Зубатый попытался добиться каких-либо объяснений, достучаться, а уже было поздно, поскольку у них в доме стал появляться известный на весь мир режиссер Ал. Михайлов, эдакий вальяжный усатый котяра-барин. Впервые в городе он возник с группой поддержки во время избирательной кампании президента – подрядился силой своего таланта пропихнуть его на высший государственный пост и, естественно, представился губернатору. Заочно Зубатый знал режиссера как облупленного, и не только по части театральной: когда-то жена заканчивала у него Высшие режиссерские курсы при ВГИКе и на всю жизнь осталась восторженной поклонницей.
Разумеется, Ал. Михайлов был приглашен в дом, произвел сильное впечатление на детей, и еще тогда Зубатый услышал от него мимоходом, что охота на птиц и зверей – это плохо и при современном оружии больше похоже на убийство, а устраивать развлечения, убивая, – это несопоставимо с понятием гуманности. У режиссера было много аналогичных теорий, на которые тогда Зубатый не обращал особого внимания, относя их к джентльменскому набору светского льва. Однако жена имела иное мнение и, похоже, начала капать на мозги Саше. У нее в те дни появился замысел «поступить» его на актерский факультет и определить в семинар мастера Ал. Михайлова. Она бы и дочку устроила туда же, но Маша уже заканчивала юридический факультет в местном университете и собиралась уезжать к мужу в Финляндию.
